Страница 10 из 93
- Не надо. - Слово вылетает, плоское и твердое и окончательное, как удар топором по дубу. Шрам поперек носа вспыхивает кроваво-алым. Да, его семья наделена дурным характером. - Не зови меня так. Никогда...
Он замирает. - Я ничего такого.
- Отец звал меня Убийцей.
- Но, Хэри, я твой отец...
- Мой отец мертв. Твой сын, твой Хэри, он... кто-то еще. Если вообще существует.
- Ладно. М-да, извини. - Долгий вздох, опущенная голова. - Для меня всё также нелегко.
Двое мужчин садятся друг против друга у костра, между ними меч черного льда. - Так как тебя звать? Будет ли хорошо, если останется Хэри?
- Я пришел сюда как Джонатан Кулак. Мои сделки обернулись худом.
- Джонатан... - бормочет он, щурясь, ведь он должен понять... и тут улавливает намек, и вспыхивает, посылая свет улыбки. - О. Джонатан Кулак. Мило.
- Мог бы догадаться. Если кто поймет, так ты.
- Мы читали вместе. Помнишь?
- Я читал со своим отцом.
- Это важное различие?
- Да, если я говорю.
- Упрямое дитя. Тогда что? Я твой Мефистофель?
- Скорее наоборот.
- О, прошу. Риторическая инверсия столь очевидна, что едва ли поднимается над уровнем банальности. Одинокий Изгой, которого ты так усердно в себе пестуешь, впечатлит туристов. Но помни, кто я.
- Хватит. Просто хватит. Это не антропология.
- Уверен? - Он покашливает, будто перед началом лекции. - Знаешь, что такое антропология?
- То, о чем говорит антрополог. Да, помню. Но я слышал это не от тебя.
Он неудобно сидит на груде шкур. Здесь и сейчас он счастлив, как никогда прежде. Жаль лишь, что сон окончится. - Если я не твой отец, то кто я?
Второй чуть склоняет голову, но скептический взгляд различим сквозь брови. - Сколько тебе лет?
- Не знаю. Какой сейчас год?
- Никакой. Ты помнишь себя?
Он пожимает плечами: - Помню, справлял семьдесят пять. Подарок? Твен с автографом. Помню, ты читал мне.
- Погляди на свои руки.
Он не глядит. - Хэри, я умею ходить - это ключ. Надеюсь только на то, что не забуду сон, проснувшись. Эти образы отражают комплекс юнгианских идей столь сложный, что...
- Ты не проснешься. Это не сон.
Он вежливо хихикает. - Разумеется, ты так скажешь.
- Так и говорю.
- Ты сказал, будто я мертв. Это какая-то загробная жизнь?
- Я сказал, мертв мой отец.
- Ага, вижу. Я не он. Думаю, это некое утешение. Тут малость уныло для Небес, а согласно Сартру, ад - это...
- Слушай, могу звать тебя Дунканом. - Он смотрит на свои руки, и мышцы вздуваются на челюстях. - Полагаю, тебе лучше звать меня Кейном.
Потрясение, словно он коснулся меча, снова охватывает его, мотает и проходит над головой, будто волна. - Теперь мне это не нравится.
- Отсюда еще хуже.
- Мне жаль. - Глаза слезятся, голос стал ломким шепотом. - Мне так жаль, Хэри. Тебе не нужно было становиться Кейном. Мне следовало бы...
- Нам с тобой, Дункан, не следовало бы. Нам следует. Мы должны.
- Если это не посмертный сон, то что?
- Сложное дело.
Он снова невольно кивает. - Может, тебе нужно начать сначала.
- Нет начала. В том часть проблемы. - Кейн смотрит в глаза Дункану, через пламя. - Нет начала, потому что время так не работает. Уже нет.
- Должно быть.
- Ага. Еще часть проблемы.
- Так...
- Я не могу объяснить. Язык подводит. Самый простой способ - считать, будто всё происходит прямо сейчас. Хотя и не так. Следствия могут встать раньше причин. Есть причины, которые вызовут следствия, только если не случатся.
- Хаос.
- Нечто вроде.
- Я о примордиальном Хаосе. Мифологическом. Пустота пред Словом. Гиннунгагап. Тиамат.
- Ага, окей, вроде того. Черви в дохлой корове, мать-ее-так. Вселенная сломалась.
- Сломалась.
- Ага. Будет не слишком большой ошибкой сказать: я тот парень, что ее сломал.
Он пытается скрыть насмешку. - Ты так гордишься своим образом легендарного негодяя.
- Это не гордость.
- Ты всегда настаивал на львиной порции вселенской вины. Романтическая поза. Точнее, поза Романтизма. Обреченный антигерой Байрона. Две золотые медали на Олимпиаде Испорченных Ублюдков, главная роль в фильмах "Мне плевать кому тут больно" и "Неужели не видишь как я страдаю по тебе".
- А люди удивляются, откуда у меня такой злой язык.
- Изображаемая тобой персона - слегка измененный вариант давно известного литературного тропа. Бич Божий. Удивлен, что это не один из твоих эпитетов.
- Бич Божий. Ха, смешно. Я и забыл.
- И тем не менее он - основа твоего образа.
- Да, хотя нет. - Он качает головой. - Не рука Бога держит бич.
- Итак. - Дункан садится прямее, скрестив ноги как портной, руки на коленях. - Вселенная сломана. Полагаю, ущерб как-то связан с моим появлением здесь.
- Ага. Но не так, как тебе кажется.
- Итак. Допустим, она сломана: как нам ее чинить?
- Я именно об этом. - Хохот резкий и нечеловеческий, будто скрежет кирпичей. - Кто говорит, что можно починить?
Дункан не находит что ответить.
- Мы здесь не ради какой-то там починки. Мы здесь, чтобы я задал вопрос, а ты ответил.
Дункан выплевывает комок из горла. - Хорошо.
- Простой вопрос. Простой ответ.
- Не ты ли любил говорить: когда кто-то скажет, что дело простое, берегись - он хочет тебе что-то впарить?
- Точно. Но обычно в любую мою фразу влезают "дерьмо" и "хрень". Вопрос прост. Ситуация - нет. - Он шевелился и набирает воздуха, только чтобы шумно выдохнуть и промолчать.
И еще раз. И третий.
- Все хорошо, э, Кейн. Вижу, как тебе трудно. Не спеши.
- Не трудно. Но охренительно страшно. Слушай, ты знаешь кота Шредингера, верно?
- Квантовое наложение, да. Помню, ты вспомнил о нем в решающий момент "Ради любви Пеллес Рил" - причем некорректно. Квантовая механика Шредингера трактует кота как живого и мертвого одновременно; в твоем контексте лучше подошла бы метафора из теории хаоса: добавляя энергию в хаотически неустойчивую систему...
- Да, да, точно. Мое воспитание пострадало, потому что учитель был безумнее дерьма летучей мыши. Двадцать три часа в день. А иногда двадцать четыре. Чертовски повезло.
Дункан опускает голову. - Если бы слова могли выразить, как...
- Забудем. Вряд ли ты был виноват. Вряд ли это вообще был ты.
- И все же я не понимаю...
- Смотри, мы тут... что мы делаем... это реально больше похоже на трахнутого кота Шредингера. Ты и я - и миллиардов пятнадцать прочего народа - мы живы и мертвы. Бряцаем на лирах в Раю и обнимаем жопами докрасна раскаленные бритвы в Аду. Одновременно. Прямо сейчас и прямо здесь, Ты и я, мы в том ящике. Мы сами типа ящик. Пока никто не откроет нас, следствия остаются потенциями.
- Но открытие его... нас... всё реализует.
- Да уж.
- О каких следствиях ты говоришь?
- Не знаю. - Он хмурится. - Мы не знаем. В том и суть.
- Потому что мы в ящике. Твой вопрос и мой ответ... они нас откроют?
- Почти наверняка. - Он сердито поводит плечами. - Просто гребаная метафора.
- Метафора. - Дункан смотрит в огонь. Такой же хмурый, как Кейн. - Ни один из законов этого места не воспрещает мне взять время и подумать? Верно?
- Не воспрещает. И не бойся, говори что хочешь. Это не чертова сага о культурных героях. Здесь нет трюков. Ловушек. Я просто хочу знать.
- Непривычно прямо.
- В обмане нет пользы.
- Интересно.
- Вообрази на секунду, что сможешь забрать назад худшее, что совершил.
Сердце Дункана замирает, ответом становится лишь пустое эхо.
- Худшее, что я...
- Ага. Что, если бы ты мог? Сделать это не-произошедшим. Утопить во временном потоке дерьма, которое никто не делал.
Дункан дергается. - Ты не лукавишь?
За костром он видит лишь блеск пламени в глазах Кейна.
- Я серьезен, как нож в паху. Здесь не место для шуток. Или лжи.