Доверие

Прохладный ветер бросает в лицо запах приближающегося дождя, путается в распущенных волосах, ласковой волной поднимая концы. Алиса жмурится, впервые за последние дни снова дыша полной грудью. Разбирает на составляющие окружающие запахи, на некоторое время выпадая из реальности и не слыша прощания Макара и Кости.

Пахнет мускусом и нагретой на солнце шерстью. Мгновение и запах меняется, переплетаясь с новыми нотами: уже знакомым привкусом земли и травы. Алиса оборачивается, наконец-то замечая отсутствие новых друзей, и замирает.

Рядом стоит только Лука. Смотрит, словно тоже выпав из реальности. Сосредоточенный, с широко распахнутыми глазами, словно увидел что-то невероятно интересное. Ветер треплет волосы, то бросая чёлку в глаза, то сдувая назад. Лука лишь морщится, когда волосы падают на лицо, и продолжает смотреть. Алиса догадывается, что увидит в чужих глазах ещё прежде, чем заглядывает в них: расплавленный янтарь. Тот самый, которым светится радужка Луки в моменты использования силы.

Единственное, что остаётся сейчас сделать — оглядеться.

Они стоят в нескольких метрах. Все трое. Макар, Костя и… Как там его?

«Вроде бы они говорили, что его зовут Глеб».

Разговаривают, сбившись в кучку, но так что Алисе вполне виден чужой друг. Примерно одного роста с Костей и соответственно выше Макара, с растрепанными под рукой мастера ветра каштановыми волосами, что в нормальном состоянии вероятно прикроют уши. Чёрная толстовка небрежно расстёгнута и хлопает по бокам, стоит тому только экспрессивно поднять руки, что-то рассказывая.

Костя смеётся, перетягивая внимание на себя. Хлопает по плечу, разворачивая друга в противоположную сторону, так что тот сверкает короткостриженным затылком. Смотрины закончены, пора и по домам.

Лука трёт глаза, словно ветер закинул в них песка или какой-то другой сор. Смаргивает, поднимая взгляд.

— Красиво было?

Алиса немного завидует, невольно вспомнив недавний рассказ о том, как видит их через призму своей силы Лука.

— Что? — шумный выдох и растерянный взгляд.

— Что ты видел? — почти на грани слышимости, так чтобы никто посторонний не разобрал.

— Не знаю, но… Это было красиво.

Глава 20

Ветер бросает в лицо россыпь дождевых брызг, намекая, что стоило бы поторопиться. Только Лука их не замечает, окунувшись в собственные мысли и почти перестав воспринимать окружающую действительность.

То, что он недавно увидел…

Это было действительно красиво. И окончательно убедило Луку в том, что Самуил Борисович зря не прислушался к его просьбе и отказался немного подождать.

Полные противоположности. Как инь и ян, если вспоминать китайскую символику. Вихрь сине-зелёного северного сияния с вкраплением серебряных искр, против чёрно-алого урагана. Рядом, но не вместе. Не было в этот раз такого, что он всегда наблюдает при взаимодействии Макара с Костей.

«Глеб, — Лука вспоминает имя незнакомца, который сегодня так и остался стоять в стороне. — Друг детства и сосед».

Попроси кто описать этого Глеба и Лука не сможет. Слишком уж мало уделил внимания чужой внешности и неосознанно воспользовался даром. Кажется, вот только попрощался с Макаром и Костей, обернувшись им вслед, а в следующий миг мир выцвел.

Единственное, что он запомнил перед переходом, это лёгкое покалывание от затылка по позвоночнику вниз.

Лука невольно поводит плечами от фантомного ощущения, но в этот раз дар себя не проявляет. Мир остаётся всё таким же цветным, только чуточку тусклым от закрывших солнце туч. А в следующее мгновение лениво накрапывающий дождик усиливается, не только возвращая в реальность, но и намекая, что пора бы и поторопиться. Барабанит по плечам и голове, так что, хочешь не хочешь, а приходится перейти на бег.

Распахнув подъездную дверь, Лука замирает на пороге.

Ощущение чужого внимания возвращается. Оседает тонкой плёнкой по всему телу, словно на него не смотрят, а ощупывают. Вот только на лестничной клетке нет никого, кто бы мог это делать. Разве что кто-то приник сейчас к глазку в квартире напротив и смотрит.

«И ждёт, когда ж этот дурак закроет дверь и наконец-то войдёт».

За спиной шуршит превратившийся в ливень дождь. Он словно ждал чего-то и сейчас полностью отпустил себя, вытряхивая всё, что было припасено на головы менее расторопных прохожих.

Порыв влажного ветра, словно торопя, бьёт в спину и Лука поддаётся, наконец-то переступая порог и отпуская дверь.

Темнота сгущается, обволакивая со всех сторон и только впереди оставляя тусклое пятно света. Всего-то и надо — преодолеть несколько ступенек, но Лука почему-то медлит. Прислушивается к лишь усилившемуся в темноте ощущению чужих взглядов. А стоит приглядеться и, кажется, что впереди появляется что-то тёмное. Словно неправдоподобно сгустившаяся тень.

Вот только проверять Лука уж точно не собирается. Ему вполне хватило того страшилы в спортивном зале и всех остальных странностей, которыми наполнилась за последнее время жизнь.

«Захотят, сами заявятся» — решает он, невольно отводя взгляд от слишком уж подозрительных теней.

Шепотки за спиной появляются и исчезают. Может это и вовсе отзвуки из чужих квартир, но и их Лука проверять не собирается. Вместо этого он взлетает на нужный этаж, перескакивая сразу через несколько ступенек, и останавливается лишь перед дверью.

Всего то и остаётся — открыть её, да переступить порог, тем более что ключ уже вставлен в замочную скважину. Но что-то едва ощутимо касается плеча, словно лёгкое дружеское похлопывание, от которого всё внутри замирает.

Лука вздрагивает и оборачивается, вот только за спиной логично никого не оказывается.

Пустая лестничная клетка, словно насмехается, безмолвно предлагая подлечить нервы, и лишь внезапно нагревшийся амулет на груди говорит, что Луке это прикосновение не почудилось.

В прихожей тихо и пусто. Никто не выходит встречать его, да Лука и не ждёт. Но стоит лишь чуть отвернуться, как тут же мелькает белый хвост, сообщая, что сегодня Тихон снова остался в привычной уже шкурке кота.

— Степан Викторович?

Скинуть обувь оказывается делом нескольких десятков секунд: всего-то и надо смять задники, да отправить кроссовки на положенное им место. Только ответа за это время так и не приходит.

— Есть кто дома?

На кухне никого не оказывается: стулья задвинуты, полупрозрачные занавески задёрнуты, что никоим разом не мешает видеть улицу.

Ещё один вариант — комната. Но на её пороге Лука буксует.

Сердце в груди замирает от одной мысли взяться за ручку и, повернув её, толкнуть дверь. Словно по ту сторону есть что-то к чему Лука до сих пор не готов. Не был по возвращении и неизвестно будет ли вообще.

И пусть гроба там так и не было, мать увезли на кладбище прямо из морга, но… Лука помнит, как ждал, надеясь, что всё случившееся окажется сном, а те, кто сообщил новость о её смерти, сознаются в неудачной, злой шутке. В той комнате всё дышало ею, и тогда от этого было легче… Вышитые картины на стенах, позабытые в день смерти на подоконнике, да так там и оставшиеся пяльца, совсем рядом с цветущей фиалкой в маленьком горшке. Их общая фотка в рамке на столе и заложенная автобусным билетиком книжка с каким-то любовным романом.

Лука отступает на шаг, пасуя перед своим же воображением. Разумом понимает, что прошло много лет и теперь это комната отчима, а значит там всё по-другому, но… Сердце всё равно шепчет: открой и там будет она.

А вдруг действительно? Отец здесь, так может?

— Мы говор-р-рили тебе, что она не осталась. — Звучит, заставляя вздрогнуть, голос с отчётливо мурчащими нотками. — Там пусто. Откр-р-рой.

Хочется уйти. Какое ему дело до пустой комнаты? Ведь раз домовой не побоялся заговорить, значит, Степана Викторовича там точно нет.

Но Тихон за спиной жмурит свои жёлтые глаза и смотрит, словно с насмешкой. Луке даже кажется, будто он слышит в голове едкое: «Ну же, не будь тр-р-русом».