Доверие

Лука оборачивается, останавливаясь у двери в собственную комнату. Если уж и показывать внутренний вид жилых помещений, то на ней, а не на чьей-то чужой. Тянется к ручке, на мгновение замирая: чудится ему рядом с Алисой серая тень, зыбкая будто марево. Не морок, но…

— Чего?

Стоит моргнуть, как она исчезает, словно и не было.

— Обычно не так уж и много тут живёт. Точно знаю лишь про дока, да ещё пару-тройку человек. Комнаты выглядят примерно так, — он всё-таки поворачивает дверную ручку, позволяя заглянуть внутрь. Сам, правда, предпочитает смотреть на чужую реакцию, осторожно делая то, на что не дал времени Самуил Борисович — изучая.

— И кто тут живёт? — Костя суёт нос первым. Заглядывает, по-птичьи вытягивая шею.

А когда Лука отвечает лаконичным «Я» три головы оборачиваются к нему с удивительной синхронностью.

— Сейчас, правда, только по выходным и, думаю, на каникулах буду.

— А раньше? — Алиса вопросительно вскидывает брови, на что Лука лишь пожимает плечами:

— С двенадцать лет и до некоторого времени — постоянно…

— Вересков!

Лука вздрагивает, возвращаясь в реальность из которой успел благополучно выпасть. Смотрит на Самуила Борисовича, не совсем понимая, чего от него хотят. Слишком глубоко окунулся в недавнее воспоминание.

— Как тебе команда?

— Именно по этому поводу и пришёл, — на этот раз Лука безбоязненно встречается с тяжёлым и холодным взглядом. Собственные недовольство и лёгкая обида оказываются сильнее возможного напряжения и привкуса пепла на языке. — Вы обещали дать время…

— Нет. Я сказал, посмотрим. И счёл твою просьбу не целесообразной. Полученная о них информация меня более чем устроила.

— Вы их не спрашивали. — Не вопрос, констатация факта. Лука старается быть спокойным, хотя внутри что-то неприятно щекочет, задевая маленькими коготками внутренности. Хочется добавить: «Как нас», но он проглатывает это дополнение.

— В этом не было необходимости. Ещё вопросы?

Щекотка исчезает так быстро, словно её и не было. Сменяется сковывающим всё внутри холодком, неприятным, чуточку болезненным, но не отбивающим желание спорить.

— Никак нет! — Лука прикусывает язык, давя в себе такое желанное продолжение: «Товарищ подполковник!». Слишком заметно будет его недовольство. И так, судя по вскинутым бровям, спалился.

Лука напоминает себе, что не имеет права критиковать старшего, тем более, когда тот — верхушка этого айсберга. Слишком уж разнится их жизненный опыт. Кто Лука такой…

Обида неприятно горчит на языке.

— Иди к своей новой команде, Лука. Не заставляй их ждать, — звучит почти по-отечески мягко. Внезапно и… неприятно.

«Потом вы их тоже разбросаете по разным точкам?» — хочется спросить Луке, глядя Самуилу Борисовичу в глаза, но он только кивает, разворачиваясь и выходя за дверь.

Его всё равно никто спрашивать не будет. Проверено уже.

Надо — делай. Сделал — переходи к другой задаче.

Глава 18

Оконный механизм тихо щёлкает, стоит только повернуть ручку. И в тишине спальни этот звук кажется настолько громким, что сердце в груди заходится от лёгкой паники, однако успокаивается почти тут же, стоит лишь обернуться. Брат возится, глубже закапываясь в одеяло, но так и не просыпаясь. За стеной тоже тихо, так что можно перевести дыхание.

Что он и делает, вернувшись к окну и подставив лицо прохладным струям ночного, ещё почти по-летнему приятного ветерка.

У него должно получиться. Сегодня, сейчас. Он просто это чувствует.

«Как там? Сосредоточиться, представить себя птицей?»

Это не трудно, когда вся кожа зудит, не давая нормально уснуть, и грезится бескрайнее небо с россыпью мерцающих звезд.

Он сглатывает, прикрывая чуть зудящие горячие веки. Подставляется влетевшему в окно новому порыву ветра.

Боязнь боли на мгновение останавливает. Не своей. Можно перетерпеть. Ему не хочется, чтобы брат почувствовал её отголоски. Но мгновение проходит и он решается. Слишком заманчива сладость свежего воздуха. Слишком пьянит голову тёмное небо над городом.

Зуд усиливается, превращаясь в острое покалывание, кости ноют, меняясь, тянет мышцы. И в тот момент, когда волна дрожи спускается по позвоночнику вниз, концентрируясь в копчике, он подпрыгивает, позволяя пижамным штанам свалиться мятой тряпкой на пол.

Дребезжит задетое крылом окно, и он в панике оборачивается, но нет, всё тихо. Везде.

Город впереди притягивает словно магнит. Сияет огнями окон и фонарей. Перемигивается фарами проезжающих мимо машин.

Он шагает вперед, словно делал это всегда. Расправляет крылья, позволяя воздуху поймать тело.

Взмах, ещё один.

Он даже не думал, что летать будет так приятно. И что чистое тёмное небо за пределами ярких огней города сияет алмазной крошкой.

Забрав крутой вираж, он спускается к домам. Проносится, петляя меж деревьев, с восторгом прислушиваясь к работающему как часы телу. Планирует, провожая в путь чью-то машину, прежде чем свернуть с проезжей части на пешеходную дорожку.

Оказывается, у него есть инстинкты и если не пробовать рулить самому…

— Ой, мамочки, смотри, что это⁈

— Вау, сова! В городе!

— Может из зоопарка сбежала?

— Или кому-то в Хогвартс пора!

Сбивая с толку, звучит на разные голоса, переплетаясь в клубок из удивления, восхищения и смеха, так что он спешит скрыться от чужих взглядов. Рвётся ввысь, ловя крыльями потоки воздуха. Сердце в птичьей груди бьётся как сумасшедшее от страха и восторга одновременно. И от второго становится стыдно.

Там, в их общей комнате, спит так и не вставший на крыло брат. Он не узнает этого восторга. Не почувствует бьющего в лицо ветра над крышами домов. И определённо будет волноваться, если проснувшись, обнаружит, что остался в комнате один.

По инерции мотает вперёд, когда он приземляется, цепляясь когтями за ветку дерева. Он не придерживался какого-то одного направления во время полёта, поэтому сейчас приходится оглядеться, чтобы понять, где находится, прежде чем повернуть обратно. Домой, чтобы никто не заметил его самовольной отлучки.

А в следивший момент женский крик разрывает наполненную привычными уже звуками ночь. Где-то, словно в ответ, сигналит машина, сбивая его с толку.

Он едва удерживается на ветке, вонзив когти в кору глубже и обнимая крыльями, словно руками, ствол.

Тихая монотонная мольба царапает, снова привлекая внимание. От грубого мужского смеха передергивает, и он срывается с ветки, расправляя крылья. Туда, где нужна помощь.

Ведь кто, если не он?..

Неприятный холод касается кожи своими призрачными пальцами, так что Макар кутается плотнее, зарываясь глубже в одеяло. Он ещё балансирует на грани между сном и явью, не особо воспринимая действительность. Не хочет просыпаться, опускаясь на землю и лишаясь крыльев, что так упруго поддерживал ветер. Ему нравится небо с той россыпью мерцающих звёзд и подражающие им огни города, сияющие в противовес жёлтым теплом.

Там у него всё получается: летать, дышать полной грудью и быть героем. Ведь он непременно спасёт ту девушку…

Однако ещё один порыв ветра ласково касается, ероша волосы на макушке, словно нежный родитель. Что-то тихо шуршит, прежде чем звякнуть, и Макар всё-таки разлепляет глаза.

Пелену сна сносит, словно её и не было, а под кожу забирается холод уже иного плана.

Распахнутая створка окна с тихим стуком соприкасается со стеной, надувается парусом тонкая занавеска…

Подскакивая, Макар всё ещё надеется, что это глупая шутка. Месть за эксперимент со связью прошедшим вечером. Поэтому подтягивается на бортах, игнорируя лесенку, чтобы заглянуть наверх, но кровать пуста. Только привычно разворошенное одеяло, сбитая подушка, да кинутая кое-как пижамная рубаха в ногах, говорят о том, что брат всё-таки спал тут.