Страница 9 из 17
– Катя! Здравствуй! А что это ты сегодня так поздно? Ой, ты же в трауре, прости, что сразу не заметила. Очень соболезную. А кто у тебя умер?
– Никто, это не траур, – отрывисто ответила сбитая с толку Катя и, оттянув воротник платья, осмотрела его: нет, конечно, не черный.
– Как не траур? – удивилась Кирца и зачем-то оглядела собственную хламиду вырвиглазно-синего цвета. – А где же ты его взяла тогда – разве не в магазине траурных одеяний на улице Короля Брама? Там точно такие платья есть, по последней моде: в форме трубы, с воротником, и цвет почти белый: ну, траур же.
– Нет никакого траура, – Катя двумя рывками засучила длиннющие шерстяные рукава. – Если вы там закончили, мне надо к микроскопу.
Тут Нубис наконец оторвался от пропесочивания лаборанток и внес свое разумное слово:
– Восьмой доктор Кирца, не у всех наций белый цвет считался траурным. Даже у магов так было не всегда, старые траурные цвета – это желтый и светло-зеленый. А вы, Екатерина, либо переоденьтесь, либо сегодня на глаза больным не показывайтесь: из них хорошо знает древнюю историю меньшинство, зато в приметы верят почти все. Восьмой доктор Кирца, помощницы Рина и Лица, вы можете идти.
Названные им маги удалились, и в лаборатории сразу стало в три раза тише, только оставшаяся лаборантка-белая магиня мешала что-то в реторте. Катя облегченно потянула руки к микроскопу, но Нубис переключился со своим ворчанием на нее:
– Почему вы так задержались, Екатерина? То вас приносит буквально ночью, то чуть ли не перед обедом… Лаборатория должна работать без перебоев. У вас со вчерашнего дня остались недоделанные анализы. Каким образом я должен угадать, в какое время вы явитесь?
– Я извиняюсь, просто проспала, – мрачно сказала Катя. – Две недели вкалывала без перерывов, вот и…
– Вот и результат, да, – докончил Нубис. – Семидневку назад, когда вы меня в очередной раз прослушали, я как раз говорил о том, что режим труда и отдыха – это не какое-то отвлеченное понятие, а залог того, что вы будете нормально работать, никого не подводя, – он замолчал, оглядел Катю, как ворона, прищурив один глаз, пощупал что-то в воздухе и заключил:
– Вид у вас весьма пастозный, энергия по жизненным нитям течет замедленно. Головную боль напряжения, которая у вас сейчас начинается, я убрать могу, но вы наверняка наделаете ошибок в анализах. Придется все перепроверять.
– Ну уж нет, ошибок я никогда не делаю, – запротестовала Катя, выставив вперед ладонь. – Не дурее вас. Буду работать медленнее.
– А могли бы просто отдохнуть заранее, – триумфально завершил проповедь Нубис, прислушался к чему-то невидимому и исчез, будто вознесшись на чувстве собственной непогрешимости.
– Фу ты черт! – сквозь зубы сказала Катя. Голова у нее, впрочем, прошла – то ли сама по себе, то ли Нубис все же успел во время ворчания что-то сделать, – а привычная работа постепенно отвлекла и повысила настроение. Она даже почти не дергалась от того, что каждый входящий в лабораторию спрашивал, по кому она носит траур.
Сегодняшний день в больнице был каким-то суетливым. Врачи появлялись и исчезали, медсестры и медбратья заглядывали с ворохом заданий и вопросов, в окно лупило яркое зеленое солнце: был редкий случай, когда небо над столицей оставалось чистым. Катя вскоре запарилась в платье и стала думать, не слетать ли ей домой переодеться, но навалившаяся куча дел все время заметала эти мысли, так что когда наконец от нее отстали, она просто вышла проветриться в коридор. Там ее тут же поймал знакомый медбрат-человек с жалобной просьбой занести Нубису результаты анализов, а то никто ничего не успевает. Катя сказала «Ладно», взяла бумажки и, обмахиваясь ими, отправилась на второй этаж в левое крыло, где были палаты для людей.
Нубиса она нашла в третьей палате, беседующим с каким-то лысым мужчиной с удивительно писклявым голосом. Рядом топтались несколько здоровых на вид граждан – скорее всего, родственники.
Когда Катя вошла, все люди без исключения уставились на нее с ужасом, который ее удивил – она успела напрочь забыть, во что одета. Решив, что их расширившиеся глаза относятся к ожиданию результатов анализа, Катя на ходу развернула бумажки и громко сказала:
– А у вас тут пришло, медбрат попросил передать… Сейчас все расскажу… Ага, печень сильно поражена, высокие лейкоциты. Это у него что: вирусный гепатит или цирроз? – обратилась она к Нубису. – Тут такой билирубин, что впору орган пересаживать.
– Пересаживать?! – взвизгнул пациент, и его родные издали возгласы ужаса, как хор плакальщиц. Одна из женщин – то ли жена, то ли сестра больного – даже воздела руки, готовясь зарыдать, но Нубис разом прекратил все это резкой фразой:
– Стоп. Доктор здесь я. Сядьте и успокойтесь, не мешайте другим больным. Не обращайте внимания на Екатерину, она не вполне адекватна, – он протянул руку и вынул листок с анализами из Катиной руки.
– Почему я неадекватна? – пробормотала она. Нубис зашуршал листами.
– Хотя бы потому, что это не его анализы. Вам в десятую палату.
Больной и его родня хором издали облегченный вздох. Нубис аккуратно, но твердо взял Катю за толстый шерстяной рукав траурного платья и потянул за собой к выходу. По дороге обернулся и сказал: – Подождите несколько мигов, я ее отведу и вернусь. Ложитесь пока.
Посреди коридора Катя запуталась в подоле, но это же помогло ей обрести дар речи. Она повернулась к Нубису:
– Слушайте… кем вы меня выставляете!
– А как вы себя ведете? – ответил он вопросом на вопрос. – Сейчас вам для полноты картины только намордника не хватает. Кто вас учил так разговаривать с пациентами?
– Меня никто не учил, но я вполне в себе. И знаю, что тут нет десятой палаты, – сказала Катя. – Это его анализы.
– Я в курсе, естественно. Но анализы не для пациента, а для врача. Ваши обрывки пугающей информации не принесут ему ничего, кроме вреда, а мне затруднят лечение. И почему вы раздаете диагнозы, как на ярмарке – мы пока выясняем, что с ним такое, тут никто с простым гепатитом не лежит. Может, аутоимунное, может, паразиты… Вы же тоже врач, Екатерина, ну куда это годится, – он повел головой из стороны в сторону и даже слегка закатил глаза, что, наверное, показывало крайнее огорчение. – Что у вас с эмоциональным интеллектом?
– У меня?.. – Катя заморгала. – Не понимаю… Зачем мне на работе показывать эмоции?
Нубис посмотрел на нее как на безнадежную двоечницу, явившуюся на пятую пересдачу.
– Вы-то как раз можете свои не показывать. Но эмоции больных должны худо-бедно понимать. Поставьте себя на его место и подумайте, хотелось бы вам получить диагноз в такой вот форме? Вы, Екатерина, отличный специалист, но в разговоре – как ребенок: слова не выбираете и никого, кроме себя, не видите. Траур, я смотрю, тоже при вас, хотя я просил вас переодеться, – он кивнул на платье.
– П-при… П-при мне… – Катя оттянула шерстяную тряпку на груди. Ей вдруг странный ком забил горло, в глазах стало горячо. Она тщетно попыталась вдохнуть, и только когда на платье западали капли, поняла, что плачет. Такого с ней не случалось последние лет пять, и Катя с ужасом поняла, что совсем не помнит, как прилично рыдать в публичном месте. Стоит ли закрыть лицо руками? Можно ли вытереть нос? Может, вообще убежать?
– Та-а-ак, – выговорил свое любимое междометие Нубис. – Вегетативные реакции пошли… Ну и откуда слезы?
– Н-не знаю-у.
– А, ну конечно. Не видел существа, которое знало бы себя хуже, чем вы. Пойдемте, – Нубис взял ее под локоть и, усадив на деревянную коридорную лавку, принялся что-то размеренно щупать в воздухе. – А знаете, почему вы плачете?
– Потому что не соблюдала режим труда и отдыха, а вы мне говорили? – неожиданно для себя пошутила Катя.
Нубис, похоже, тоже этого не ожидал: он издал звук, похожий на придушенное басовое мявканье, и на миг показал зубы в короткой улыбке. Тут же вернув лицу обычное сухое выражение, он сказал:
– Да, режим тут, конечно, играет роль. Но я вижу ваши нити и могу сказать, что для вас явно привычно заглушать любые неприятные переживания работой. У вас в мозгу столько очагов возбуждения, что рядом с вами достаточно вовремя щелкнуть пальцами, чтобы вы начали рыдать, сами не зная отчего.