Страница 49 из 50
— И это все благодаря вашей разведке?
— Благодаря обработке полученных данных и их тщательному анализу. Мне лично многое подсказала фигура Андропова — он не был человеком Брежнева.
— А скандал в брежневском семействе? Ваши люди были рядом с ним или, по крайней мере, близко к семейству?
— Нет. Эти сведения мы получили здесь, в Париже.
— То есть?
— От находившегося тут советского источника.
— Жившего во Франции? Дипломата?
— Давайте без уточнений. Но подтверждения о скандале, который может вспыхнуть, пришли еще из нескольких зон. Наиболее достоверное — из Чехословакии. Проблема в данном случае, как и в остальных, была очевидна. Собрал фрагментарные, частичные сведения, требовалось их обобщить. Когда данные разрознены, они говорят мало что. Однако вы их изучаете с настойчивостью, приближаете одно сведение ко второму, сопоставляете, размышляете — и кое-что вам становится ясно.
— Помимо всего прочего, у меня возникает предположение о солидном досье, которым вы располагаете на нас.
— Необходимо иметь хорошо подготовленные сведения о лицах, способных играть какую-то роль в политике, экономике. В данном случае чаше всего анализируются открытые документы: газеты, журналы, биографические справочники. Так создается досье. В нем история жизни людей — потенциальных руководителей. У вас назначение, а мы в курсе, кого назначили. Раньше досье на СССР хранилось в огромном шкафу. При мне картотека была компьютеризирована.
— Цель всех разведок приблизительно одинакова — сбор данных, информации. Какой из четырех возможных источников тут самый плодоносный? Сведения из печати? От шпионов-нелегалов? От дипломатов и остальных за границу откомандированных? Или лучше всего помогает кооперация разведок стран-союзниц по военным, политическим блокам?
— Вы забыли о пятом источнике — технических средствах. К примеру, спутниках. Есть электронные приспособления, это называется электронной разведкой. И нет из этих пяти частей наиболее и наименее важных. Поймите, получаемое из пяти элементов важно связать воедино. Получается синтез. За ним — анализ. Потом — выводы, каких бы вопросов они ни касались — политических, социальных, экономических. Схематически начало работы можно представить и так. В печати попадается любопытная для нас статья. Но некоторые стороны затронутой темы не ясны. И тогда приступаем к разработке проблемы. Она ведется техническими способами или иными. Или всеми вместе, завершаясь анализом. Я не отдавал предпочтения ни одному из пяти направлений. Просил использовать все средства параллельно, чтобы получить глобальное впечатление.
— Простите, что перескакиваю с темы на тему. Но мне хотелось вернуться к разговору о российских спецслужбах и перейти к событиям, потрясшим их, а заодно и нас. Среди российских чекистов появились свои предатели. Некоторая часть нашей публики рассматривает это переходом на чужую сторону по идейным соображениям. Симпатии некоторых журналистов вызвал полковник КГБ Гордиевский, сбежавший в Лондон и объяснивший работу на Интеллидженс Сервис несогласием с коммунистическими постулатами и неприятием существующего в СССР режима. Как относитесь к подобным поступкам вы? Неспроста спрашиваю именно вас: отношения между генеральным директором ДЖСЕ Марионом и президентом Франции Миттераном не сложились. В итоге — отставка и, естественно, не президента.
— Вы затронули проблему болезненную. Размышлял над ней и до случая с Гордиевским, о котором читал. Отвлечемся от вашего полковника. Разведчик — профессия международная и почти чисто мужская. Еще только вступая на опасный путь, мужчина должен сам раз и навсегда принять окончательное решение. Оно не для какого-то благожелательного или презирающего начальства, и не для президента с премьер-министром, которым все равно, поздно ли, рано ли, но уходить. Решение персональное, лично твое. Кто я в этой стране? Что для меня главнее — интересы отдельной группы, партии, политические идеи? Или я верен своему государству, несмотря на промахи, совершаемые его элитой? Да, ошибки руководителей, иногда их авантюризм меня, например, задевают больно. Я представляю, что правительство может быть слабым, идеология — ничтожной. Но для меня верность собственной стране все равно выше, чем личная политическая привязанность или переход к новым идеям, появившимся под влиянием изменившейся обстановки. Поэтому акт предательства, пусть совершенный благодаря переменам в сознании, должен подвергнуться осуждению в стране, этим предательством затронутой.
— Знаете, раньше в СССР тема КГБ и его пороков была запретной. Потому создавалось впечатление, будто порядок в этой организации, как и в любой иностранной секретной службе, образцовый. Теперь у нас, как и у вас, сор не остается в избе, то бишь доме, и выносится на публичное обсуждение. Только вот печально, что сору оказалось немало.
— Как и в каждой нормальной государственной службе. В том числе секретной. В разведке те же соблазны, то же соперничество между соратниками. Все точно так же, как и в любой другой организации, что в промышленности, что в армии, что в церкви.
— Ну, уж о церкви вы напрасно.
— Провел недавно уик-энд в Биарицце — собор чуть ли не XV века. Служба. Торжественная атмосфера. И святой отец — гомосексуалист, окруженный еще пятнадцатью соратниками-педерастами. Так и в секретной службе: везде и повсюду случаются нарушения и отклонения. Единственное, чего удается избежать в хорошо поставленной секретной службе, это коррупции. Но и ангелочков в разведке нет и появиться не может.
— И даже особое положение, своеобразные задачи не делают разведчиков чище?
— Они такие же, как и все. Им не с чего быть иными.
— А не в философии ли разведки ее истинная беда? Если принять за исходное, что для достижения необходимой твоему государству цели хороши любые методы, то никаких сдерживающих препон на пути разведчика не остается.
— Вы увлеклись, преувеличили. Когда я возглавлял секретные службы, то так не действовал. Единственный раз подавил укоры сознания во время вспышки терроризма: французов убивали прямо на улицах Парижа. Гибли невинные и безнаказанно. Мы отыскали прибежище террористов. И я трижды просил у президента разрешения подавить преступников.
— Как?
— Физически. Считал это уничтожением в целях самозащиты. Закона мы не преступали. Президент трижды отказывал. В том и суть, чтобы деятельность секретных служб не переходила дозволенного. Ведь мне и в голову не приходило отдать приказ о ликвидации самому. Он обязан исходить от не назначенных, вроде меня, на высокий пост, а от нормальным путем избранных. За разведкой должен быть строгий контроль. В Израиле ее действия контролирует парламент, и сурово. Иначе «Моссад» мог бы так разойтись! Приблизительно так же и в других государствах.
Но терроризм — всегда явление чрезвычайное. А если обратиться к проблемам этическим, то они ставят и перед нами проблемы неразрешимые. Ну, например, хорошо ли украсть из портфеля иностранного политического деятеля оставленные в нем документы, снять фотокопию и возвратить на место? Вижу, вы считаете — плохо. А представьте, что снятая фотокопия пошла на благо вашей державе?
— Все равно, грубое нарушение норм повеления.
— Нет. И да. Секретные службы идут на нарушения, когда такая возможность добыть данные — единственная. Дозволяла б жизнь получать все это нормальными методами, профессия бы не появилась. Я не играю словами, а утверждаю: секретные службы поставляют своим государствам данные, обретенные незаконными путями в рамках законов, установленных в этой профессии. Таков статус разведчика.
— Неужели секретные службы, как бы это сказать, приворовывают не только у потенциальных противников, но и у партнеров по блоку? Я правильно понял?
— Ну конечно. Как иначе? Вы совсем не в курсе отношений между западными спецслужбами. Во-первых, конкуренция в погоне за разведданными в областях технологии, индустрии. То же самое и в сфере контршпионажа. Я бы позволил себе определить сложившиеся здесь отношения как враждебные. Зато в борьбе с террористами западные спецслужбы, особенно европейские, работают в интимнейшем согласии, оперативно обмениваясь точнейшими данными. А между этими двумя точками-полюсами есть постоянно меняющаяся зона, где сотрудничество то затухает, то расцветает.