Страница 5 из 131
Стоколосу показалось, что Иван прошептал:
«Это моя первая и последняя награда на войне. Ты, Андрей, не забыл первый бой на границе? Мы забросали гранатами четыре лодки с немецкими десантниками. Отбили атаку гитлеровцев. Мы тогда победили!..»
Нет, Иван не произнес этих слов. Он молчал. Говорили лишь глаза — о том, что он понимает его, своего друга Андрея.
— Ты геройски воевал, Ваня! Помнишь нашу любимую: «Стоим на страже всегда, всегда, а если скажет страна труда…»? — Стоколос заметил, как вдруг передернулось лицо Оленева. — Ты не веришь, что мы дойдем до родной Пятой заставы?.. Дойдем! И ты вместе с нами… Хочешь знать, как чувствует себя твой товарищ Терентий Живица? Он взводом командует. А меня к тебе послал сам комдив Сильченко. Иди, говорит, проведай своего друга Ивана Оленева и передай ему низкий поклон… Может, ты за Надю Калину переживаешь? Так знай, мы найдем ее. Освободим. Клянусь!
Оленев слегка кивнул головой, и по телу Стоколоса пробежала дрожь: Иван понял, о чем он сейчас сказал. Надя!.. Любимица всей Пятой заставы. Сколько пограничников вздыхали по ней! Но она избрала его, Ивана Оленева…
— Возьми мою руку… Побудь… возле меня, пока я… умру… — тихим, еле слышным голосом произнес Иван.
Андрей вздрогнул. «Кто бы мог подумать, что у Ивана такая сила духа! Просит посидеть рядом, пока умрет… Что живит его мозг? Воспоминания? О чем он думает сейчас? О родном Енисее и далеком детстве? О прирученном лосе, которого запрягал в отцовы сани? О своей жене Наде Калине с Десны? А может, вспомнил, как сражались мы с гитлеровцами в первые дни войны на границе?..»
Андрей взял уже холодную руку Ивана, сдерживая волнение, прошептал:
— Не умирай… Тебе нельзя умирать… Ты должен дойти вместе с нами до нашей заставы… Прошу тебя, Ваня, не умирай…
— Хорошо, что ты… пришел… Я начал войну… с тобой на реке… Прут… С тобой и закончу ее… на Днепре… Умоляю… Найди мою… Надюшу…
— Найду! — кивнул Стоколос. — Обязательно найду.
«Эта любовь даст тебе, Ваня, силы продержаться еще час-два. А потом… С таким ранением человек обречен. Никто и ничего его не спасет». Андрей погладил руку Ивана.
Услышав позади шорох, оглянулся. С пола, устеленного соломой, санитары подняли тело умершего бойца, положили на носилки.
Андрей наклонился еще ниже над Иваном, чтобы он не видел ни санитаров, ни умершего красноармейца.
Губы Оленева снова шевельнулись.
— Я верю… и тебе… и Наде… Знаешь, кого… я утром встретил… здесь?
— Кого?
— С границы… — Иван улыбнулся.
Но вдруг глаза его стали бессмысленными. Губы скривились, на них выступила желтая пена.
Стоколос крепче сжал руку Оленева и почувствовал холодные, как голые кости, пальцы.
Иван не дышал, лежал неподвижно, уставив раскрытые глаза в потолок дота.
— Как все просто, — покачал головой Андрей.
Он встал, держа на ладони орден Ленина, хотел закричать на весь дот-лазарет: «Умер мой верный друг Иван Оленев! Первый пограничник, награжденный в этой войне орденом Ленина!»
Не закричал. Перехватило дыхание.
Иван Оленев напомнил сейчас Андрею его родного отца, начальника заставы, убитого на китайской границе в 1929 году. И отец лежал тогда вот такой же бледный. Но он умер сразу, потому что пуля попала в сердце. А Иван догорал долго — его тяжело ранили в живот, сердце не задели ни пули, ни осколки, и оно, уже почти обескровленное, стучало, стучало, борясь за жизнь. И вот наконец затихло.
«Я передам, Ваня, твои слова всем нашим!.. Меня не убьют — я должен разыскать и освободить твою Надю. Так оно и будет! Не может же война убить всех. Хватит с нее Рубена, Сокольникова, Тулина, Рябчикова, Опенкина…»
Стоколос не услышал, как подошли к нему два санитара. Один из них тронул его за плечо, спросил:
— И этот умер?
— Не этот, а Иван Оленев! Тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Пограничник…
— Прости, солдат, — вздохнул санитар. — Я столько уже вынес нашего брата из этого дота!
Андрей стоял и пристально смотрел на Ивана Оленева, будто хотел запомнить каждую черточку его лица. «Интересно, кого же он еще увидел здесь с нашей заставы?..»
— Несите. Я пойду с вами, чтобы знать, где его похоронят…
— В братской могиле над Днепром.
— Похороним и отсалютуем первым героям Днепра…
«Отсалютуем. В землянке капитана Зарубы моя рация. Мой салют — это позывные «ЗСТ-5» в эфир, Ваня! Прощай, друг! Знаю, батько Шаблий ждет с нетерпением от нас вестей. Как мне сказать генералу о твоей смерти?..»
С кручи была видна бескрайняя даль Левобережья. Солдаты насыпали могильный холмик. Вскоре на берегу прогремел прощальный салют.
Андрей спустился с кручи к воде. Неподалеку причалили три плота с красноармейцами. Андрей подбежал к ним.
— Хлопцы, свежих газет не прихватили с собой?
— С нами здесь корреспондент. У него спроси, — ответил пожилой усатый старшина.
— Какой корреспондент? Где он? — удивился Стоколос.
— Вон лежит уже на берегу: ноги в воде, а туловище на суше, — засмеялся кто-то из бойцов.
— Действительно, газетчик наш, земноводный, — пошутил Андрей, увидев молоденького сержанта, передававшего что-то по телефону. — Он подошел к нему, поздоровался. — Что, провода не хватило? Ноги в Днепре, а голова и руки на плацдарме.
— Не мешай! — крикнул сержант. — Меня плохо слышат.
Он передавал по телефону стихи из записной книжки, лежавшей на планшете. Андрей сел рядом.
«Вот это да!» — даже рот раскрыл от удивления Стоколос.
продолжал диктовать сержант.
— Видать, тебе действительно жарко, что ты ноги окунул в воду!
Корреспондент приложил палец к губам, дескать, помолчи, не мешай.
— Ишь как разогнался! — воскликнул Андрей. — У меня в полевой сумке проволока — двенадцатиметровый кусок антенны. Может, нарастим?
— Зачем? — поднял на него удивленные глаза сержант.
— Нарастим, и ты на двенадцать метров станешь ближе к Львову, — по-дружески подморгнул Андрей.
— Как приняли? — закричал сержант в телефонную трубку. — До встречи! Я — Бандура!..
Когда связь прекратилась, сержант вылез из воды, почесал затылок.
— Из-за тебя не передал еще одну строфу.
— Скажи мне, я запомню.
Сержант стал читать:
— Здорово! У тебя все такие оптимистические стихи, сержант? У меня в полевой сумке есть баклага со шнапсом. Глотни и согрейся, а то окоченеешь, пока дойдешь до Львова. — Андрей протянул сержанту свою полевую сумку.
— Тебя, вижу, задело? — кивнул тот на его перебинтованное плечо.
— Еще ночью… Заживет, — махнул рукой Стоколос.
Сержант открыл баклагу.
— За наш плацдарм!
— И за твои стихи! — добавил Андрей.
Сержант сделал три небольших глотка. Вытер губы рукой.
— Я еще и лирику пишу. На одной странице с Андреем Малышко печатался.
— У тебя есть свежая газета? Знаешь, я не видел своих газет уже месяцев пять. Партизанил, а потом сразу сюда, на плацдарм.