Страница 35 из 131
Когда до блиндажа осталось метров двадцать, увидели часового. Он стоял спиной к ним и мурлыкал какую-то песенку.
Проползли еще несколько метров. Замерли.
Колотуха посмотрел на часы. Было ровно четыре часа. Он поднял руку, что означало: внимание, приготовиться.
Из блиндажа вышли два немца. Часовой перестал мурлыкать песенку, что-то сказал им.
Андрей Стоколос впился глазами в часового. Максим Колотуха не спускал взгляда с солдата, что пришел на смену. Терентию Живице достанется третий, самый высокий, без головного убора: он вышел просто подышать свежим воздухом, покурить. Василий Волков должен был поставить у выхода из блиндажа мины и, исходя из обстановки, помогать товарищам.
«Главное, чтобы солдаты не успели выстрелить, не подняли шума», — подумал Колотуха. Он слегка приподнялся, приготовился к прыжку.
Приподнялись, будто на стартовой линии, уперлись ногами в землю и остальные разведчики.
«Не прозевать бы мгновения, как тогда, когда Вассерман поднял автомат на Артура!..» — прошептал мысленно Терентий Живица.
Василию Волкову вспомнился лагерь под Запорожьем, куда немцы привезли его вместе с другими матросами-севастопольцами. Вспомнились издевательства надсмотрщиков. Ему казалось, что у блиндажа стоят те самые надсмотрщики. О, наступил час их расплаты! Теперь он не со связанными руками. Теперь и они почувствуют силу его кулаков.
Максим Колотуха махнул рукой.
Без шума, без крика разведчики бросились на немцев.
Андрей Стоколос навалился на часового, не успевшего еще смениться. Оба упали. Андрей тут же поднялся, стал на колени, ударил ручкой кинжала по руке гитлеровца, тянувшейся к автомату, лежавшему рядом. Солдат ойкнул. Перевернув пленного на спину, Андрей быстро достал из кармана парашютную стропу, связал ему руки тугим узлом, в рот сунул кляп.
— Все! — прошептал Андрей. — Данке! Дыши, Ганс, через нос, чтобы не простудиться, как говорит наш старшина.
Колотухе повезло. Его «пациент» даже не попытался оказать сопротивление. Увидев приставленное к горлу лезвие кинжала, он, не проронив ни слова, поднял дрожащие руки.
Когда Живица очутился возле своего кандидата в «языки», тот стоял к нему спиной и с наслаждением потягивался. Терентий заметил на кителе погоны с кубиками. «О, это хорошая птичка!» — мелькнула у него мысль. Он прыгнул на немца, схватил его за горло. Лейтенант вырвался, двинул кулаком в скулу Терентия.
— Ах ты, гад! — прохрипел Живица. — Вот и обходись с таким поосторожней!
Он замахнулся на немца кинжалом. Но тот перехватил его руку — кинжал упал на землю. Лейтенант оттолкнул Живицу, принял боксерскую стойку. На ремне у него висела кобура. Но он почему-то не выхватывал из нее пистолета, не прибегал к его помощи.
К ним подскочил Василий Волков. Вдвоем с Живицей они наконец сбили лейтенанта с ног. Волков заткнул ему рот кляпом, а Терентий стал связывать руки парашютной стропой.
Василий побежал к блиндажу, чтобы у выхода поставить мины ударного действия. Их солдаты называют еще «сюрпризом». Три таких «сюрприза» гарантировали на несколько минут невмешательство обитателей блиндажа в схватку, проходившую за его стенами.
Терентий Живица связывал руки лейтенанту и тихо ворчал:
— Все из-за старшины. Гуманист несчастный! «Бей вполсилы»! А этот гад, как чемпион по боксу, врезал мне! До сих пор скула ноет. Если бы не Волков, то поминай как звали Терентия…
К нему подошел Андрей Стоколос.
— Ты, наверное, уже десятый узел завязываешь. Стропы не хватит. Давай поставим на ноги этого рыцаря. Не нести же нам его.
Один «сюрприз» Волков положил под дверью блиндажа. Два других в десяти и пятнадцати метрах от него.
Прошло всего две минуты с тех пор, как разведчики напали на немцев, но им казалось, что схватка эта длится уже целую ночь.
Волков понял, что Живица и Стоколос без него не управятся с пленным, побежал к ним.
Лейтенант лежал на земле, дергал связанными руками, надеясь разорвать парашютную стропу, вертел головой, старался выплюнуть кляп.
— Вот черт попался! — выругался Живица. — Как бык норовистый. Давай-ка я возьму его за ноги, а вы подхватывайте под руки. Добежим до ручья, а там потащим волоком, если станет выкаблучиваться. Ну, фриц, ком, ком, а то врежу в морду!
Живица, Стоколос и Волков подхватили лейтенанта, понесли к ручью, где их уже с нетерпением ждал с двумя пленными Колотуха.
Терентий вдруг сорвал с головы солдата фуражку.
— А что, если заткнуть трубу на крыше блиндажа? Я видел, из нее дымок тянется, значит, топится у них там печка. Пусть угорят.
— Не надо, — возразил Колотуха. — Это уже будет химическая война против немцев. Да и фуражка такая понадобится в штабе как реальное доказательство.
— Что ты городишь? Какая химическая война? Какое реальное доказательство? — пожал недоуменно плечами Живица.
— Разве не видишь, фуражка необычная, с наушниками? В штабе на это обратят внимание и разберутся. А про химическую войну потом…
Когда разведчики с пленными отошли от блиндажа метров на двести, позади раздался взрыв — сработала одна из мин.
Из ближнего дзота тут же застрочил пулемет. Но остальные огневые точки молчали. Немцы, видимо не зная толком, что случилось, не решались попусту тратить боеприпасы.
Прогремел еще один взрыв — сработала вторая мина.
В небо взлетели осветительные ракеты. Застрочили пулеметы и из других дзотов.
Колотуха и Стоколос подтолкнули в спину своих пленных дулами автоматов.
— Шнель! Шнель! — поторопил их Андрей.
Немцы ускорили шаг.
Услышав стрельбу, лейтенант начал вырываться из рук Живицы и Волкова. Терентий стукнул его в бок кулаком, процедил сквозь зубы:
— Ты, гад, довертишься сейчас у меня! Пущу пулю в лоб — сразу успокоишься.
Он и в самом деле готов был пристрелить пленного. И если бы это был рядовой солдат, наверное, так и сделал бы. Но ведь это офицер. Он много знает. Такой «язык» очень ценен. И его надо было, чего бы это ни стоило, доставить в штаб дивизии.
Вытирая со лба пот, Волков нечаянно сбил рукой свою шапку, и она покатилась по склону оврага к ручью. Бежать за нею не было времени. Он чертыхнулся. Теперь старшина Колотуха будет упрекать! «Ох уж эти матросы, любят пофорсить! Носил шапку, словно бескозырку, набекрень, вот и доносился!»
Взорвалась третья, последняя мина.
Огонь из дзотов усилился. Открыли стрельбу и орудия. В небе то и дело вспыхивали осветительные ракеты. Темная октябрьская ночь превратилась в день.
Немцы вели огонь по заранее пристрелянным целям. Разведчикам и пленным, пробиравшимся по дну оврага, словно по дну глубокой траншеи, он был не страшен. И вскоре все они без единой царапины миновали нейтральную полосу и подошли к своим позициям.
— Стой! Пароль! — раздалось впереди.
— «Прут»! — крикнул Стоколос.
— «Застава пять»! — послышалось в ответ.
— Свои, свои, — понизил голос Стоколос.
Пароль спрашивал сам командир артдивизиона капитан Заруба. Не усидел в землянке, пришел на передовую, чтобы встретить разведчиков.
— Ну как, разжились чем-нибудь? — спросил капитан.
— Два бычка и на всякий случай один подсвинок, — улыбнулся Андрей.
— Точно. С ярмарки вернулись не с пустыми руками, — подал голос Терентий Живица. — Идите сюда и заберите лейтенанта, а то у нас уже сил нет тащить его.
Терентий развязал пленного, вытащил из его рта кляп.
— Дыши теперь и ртом.
— Спасибо, — ответил по-русски лейтенант и усмехнулся. — Что? Здорово я тебя… Как это по-вашему?
— Врезал, — машинально подсказал Живица и погладил пальцами опухшую скулу. Вдруг растерянно заморгал, удивленно воскликнул: — Ты смотри! Еще и по-нашему маракует.
— Немного понимай, — кивнул пленный.
— Так, может, ты хорошим, разговорчивым «языком» будешь для командира дивизии? — Живица окинул взглядом стройную, плотную фигуру лейтенанта, еще раз погладил пальцами свою опухшую скулу. — Если ты, Ганс или Фриц, против Гитлера, то зачем же так сильно ударил меня?