Рейнджер

Вскоре после встречи с рэбтором следы человеческого присутствия мало-помалу сошли на нет. Прошагав до сумерек, мы вышли на достаточно уютную полянку, где и решили заночевать. Разложили костерок, разогрели самые скоропортящиеся запасы. Я пожертвовал последние остатки своего бальзама — всё же двурвам длинные пешие переходы по лесу не слишком, мягко говоря, привычны. Разделили вахты, я выставил все положенные сигнальные и защитные контуры.

Перед сном я ещё успел развернуть карту и немного посидеть над ней. Удивительно, сколько информации о Мире всплыло из памяти Спутника, как при этом разглядывании, так и в предыдущем случае, когда ещё только намечал маршрут. Вот откуда бы мне знать, что эта петля дороги следует древней границе между некогда независимыми графствами? Заодно вспомнилось и то, на что намекал Арагорн — происхождение названия «Резань». Корни его таятся в правлении Солера Первого, того самого, что ввёл в обращение одноименную золотую монету, и который на самом деле был Вторым. Как я уже упоминал, разрезание золотого солера приравнивалось к покушению на императора. Соответственно, хождение повреждённых или разрезанных монет было недопустимо. А всякого рода недовольные правлением Солера Первого, успевшие сбежать на сопредельные территории, взяли в моду рассчитываться именно резаными золотыми имперской чеканки.

Для переплавки крамольного золотого лома было решено выделить какой-то небольшой монетный дворик в тихой провинции, подальше от столицы и беспокойных соседей. Был выбран городок на пути к родине бергзеров — удачное соседство для дела, связанного с деньгами. Местный барон был не то уличён в крамоле, не то ему эту крамолу быстро организовали, монетный дворик конфисковали, пригнали таких же подневольных мастеров — и работа пошла. Вскоре сюда же стали свозить на переплавку и перечеканку всякую резаную и истёртую монету, изымаемую из обращения, а также деньги иностранной чеканки, не вызывавшие особого доверия. Изначально городок носил достаточно труднопроизносимое и весьма длинное название на одном из диалектов двурвов. Но вскоре людям, связанным с новым государственным промыслом, надоело ломать язык, и они, сперва в разговорах между собой, а затем — и официально, переименовали городок. Так как занимались тут в основном «резанкой» — то и получилась, в конечном итоге, Резань, с ударением на «е», которое потом по непонятной мне причине перекочевало на «а».

Подивившись причудливым вывертам чужой памяти, я подумал — жаль, что не могу выбирать, что именно получить из неё. Никакой мери-сьюшности, к моему определённому сожалению, не получилось. Для того чтобы что-то узнать от Спутника, нужно сначала как-то узнать, что ты этого не знаешь, простите за пародию на каламбур. А как определить границы своего невежества или некомпетентности, кроме как попытавшись эти самые границы перейти? Вот и выходит: для того, чтобы получить какие-то новые боевые или магические навыки — надо ввязаться в ситуацию, когда имеющихся умений и знаний не хватит. А это, как ни крути, весьма опасно — хотя бы потому, что по незнанию можно ввязаться в такое, из чего и не выкрутишься. Или информация придёт и усвоится с фатальным опозданием.… Вздохнув, я лёг спать.

Моё дежурство было последним. Я обошёл периметр, проверил установленные с вечера заклинания и уселся около кучки углей, в которую превратился костёр. Огонь был мне не особенно нужен: скоро должен был наступить рассвет, да и ночью он освещает в основном только того, кто у него сидит, плюс ночное зрение портит. Не говоря уж о том, какой это демаскирующий фактор, а в лесах сейчас неспокойно — поэтому костёр был разведён с вечера по всем правилам — в ямке, с тщательным отбором топлива. Сейчас из импровизированного очага шёл поток тёплого воздуха, помогавший бороться с предутренней сыростью. Активировав своё чувство Леса, чтобы оно предупредило меня о возможных гостях, я запахнулся в плащ и стал смотреть в высокое чужое небо на чужую Луну.

А Луна была очевидно и недвусмысленно чужая. Я когда-то читал ещё дома, что парочка Земля-Луна весьма нетипична с точки зрения астрономии. Слишком большой и массивный спутник слишком близко к планете — достаточно редкое явление. Некоторые учёные рассматривают эту пару небесных тел как своего рода двойную планету (по аналогии с двойной звездой), вращающуюся вокруг общего центра тяжести. Правда, он всё равно находится внутри Земли, но… Здешний спутник был легче и держался дальше от планеты, видимый размер диска был без малого раз в пять меньше, чем в моём родном мире. Правда, альбедо у местной луны было просто сумасшедшее, так что в полнолуние эта маленькая Луна светила немногим слабее, чем большая на Земле. И ещё одно отличие, уже культурно-фольклорное. Яркий серебристый свет ночного светила исключал напрочь домыслы о Луне, сделанной из сыра — здесь считали, что она состоит из особенно яркого лунного серебра, потому и серебряную монетку называли именно луной. Из этого поверья логично вытекало другое — что силы Тьмы не любят и боятся лунного света. Дескать, он для них хоть и не губителен (за исключением самых мелких и слабых духов), но очень неприятен и потому в полнолуние нечисть прячется и затихает. Забавно.

Маленький и далёкий спутник не вызывал столь ощутимых приливных явлений, ни в океане, ни в мантии, хоть и «массировал» её, правда, намного слабее, чем дома. Кроме того, периоды вращения Луны вокруг своей оси и вокруг планеты не совпадали. Ещё какие-то местные особенности привели к тому, что «лунный цикл», пресловутые четыре фазы, был переменной длины — возможно, дело в очень вытянутой орбите, тогда чем дальше Луна от планеты, тем длиннее цикл. Сам я таких наблюдений не проводил, да и некогда было, а память Спутника ничего по этому поводу не сообщала. Редко кто мог бы сказать, в какой фазе будет ночное светило, скажем, через неделю. Соответственно — на порядок меньше было связанного с Луной фольклора. В частности, и близко не было привычных по Земле связок «отец-Солнце» и «мать-Луна». Правда, была куча других суеверий и верований — свято место пусто не бывает, как известно.

Пока я предавался размышлениям, ночь сменилась серым рассветом. До восхода солнца оставалось всего ничего, и я решил аккуратно разжечь костерок и приступить к приготовлению завтрака. Ночь прошла спокойно.

Наутро мы продолжили путь. Пока наша экспедиция напоминала какой-то поход выходного дня для всей семьи, не считая рэбтора. Однако, чем ближе было место назначения, тем осторожнее мы становились. Стали чаще попадаться следы зверей, да и сами они тоже, но, кроме того, пару раз натыкались на места гоблинских привалов.

Ближе к вечеру мы вышли на берег очередной лесной речушки. Хоть до темноты ещё оставалось немало времени, и можно было прошагать ещё часика два, но все дружно решили, что для этого дня вполне достаточно — всё равно сегодня до места не доберёмся, а если и дойдём, то к темноте, не самое лучшее время для вторжения на гоблинскую территорию. В любом случае придётся ещё одну ночь провести в лесу. Да и неизвестно, найдём ли мы дальше такое же уютное местечко.

Оставив двурвов разбивать лагерь, я отлучился в сторонку, чтоб заодно и дровишек поискать. В высокой траве нашёл несколько кустиков припозднившейся земляники. Знаете, как это бывает — когда в лиственном лесу, среди травы, вырастают почти такие же длинные, как эта самая трава, стебли, на которых неторопливо наливаются особенно крупные и сочные ягоды? Не выспевают очень ранние, небольшие и суховатые, но ароматные, как на пригорках и солнцепёках. И не раскисают водянистыми, клёклыми пузырями, как в сырых и тёмных болотинах. А вот именно та самая золотая середина, когда на полянке на первый взгляд — просто зелёный ковёр травы, но стоит только раздвинуть руками растительность, и увидишь урожай, позволяющий за час-полтора без особой спешки набрать небольшое, литров на пять-семь, ведёрко ягод.

Здесь, правда, полянка была совсем небольшой, больше стакана земляники она бы не дала. Потому и двурвов звать не стал — они бы больше вытоптали, чем съели. Я уже объедал последние ягоды, от полянки, облюбованной нами для ночёвки, меня отделяли всего-то пара метров и один развесистый куст. Отчётливо слышался тихий разговор двурвов, как вдруг там, на месте ночлега, раздался резкий хлопок, напомнивший звук подрыва взрывпакета, и сразу же наступила полная, гнетущая тишина…