Страница 3 из 5
Матвей — мой детский приятель, мы не виделись сто лет, связи не поддерживали. Но в те далекие годы я знал, что отец Матвея, дядя Боря, был кем-то вроде сельского старосты или главы поселения. Вроде неплохой дядька, так что вполне можно с ним поговорить.
Мне повезло: едва подойдя к дому, я сразу увидел дядю Борю, который поливал из шланга кусты смородины.
Я поздоровался, не надеясь, что он меня узнает, но дядя Боря прищурился и нерешительно проговорил, выключив воду.
— Темка? Ты, что ли?
— Здравствуйте, дядя Боря. Он подошел ближе и почесал нос.
— Матвея нету. Он, знаешь, в Москве теперь, — с оттенком гордости, но вместе с тем словно бы заканчивая разговор, сказал дядя Боря и сделал попытку отвернуться.
— Круто. — Я не собирался позволять ему уйти. — А я вот к тете Лиде приехал. Навестить. Она звонила, говорит, обижают ее тут.
Чем дольше я говорил, тем больше темнею лицо дяди Бори.
— Обижают? — переспросил он и оглянулся, словно тот, кто это делает, мог стоять за его спиной.
Приободренный его неуверенностью, я ринулся в атаку:
— Именно. Она говорит, ей даже ночевать страшно. Вдруг что случится.
— С кем? С ней? — прозвучало сбоку, и я увидел, что из дому вышла старуха — бабушка Матвея. — Это с нами со всеми вот-вот случится. Все соки выпила, ведьма проклятая.
— Мама! — придушенным голосом воскликнул дядя Боря.
— А что «мама»? Ведьма и есть. С нечистые знается. — Бабка сердито зыркнула на меня. — Никого в деревне не осталось. Бегут отсюда люди, все кругом чахнет, а она силу набирает.
«Господи, что за бред!» — подумал я.
— Ей, говоришь, ночевать страшно? Все кругом проклято из-за нее. Скотина мрет, неурожаи, люди болеют, нос из дому ночью высунуть боятся. Год от году все хуже. Шныряет она по ночам, под окнами воет…
— Да что вы несете! — не выдержал я. — Средневековье какое-то. Народ не хочет в этой глухомани жить, а тетя Лида виновата?
— Кто мог, все уехали. А кому некуда… Вот и маемся. Мне-то ладно, недолго осталось. Ничего, вот помру, Борька и уедет.
Я опешил, не понимая, как реагировать. Наверное, бабка умом тронулась.
— Ехал бы ты домой, — сказал дядя Боря. — Не связывался с ней. Добром это не кончится.
Оба синхронно развернулись и пошли в дом. Уже с порога дядя Боря громко проговорил:
— Ты дурь-то эту из головы выкини, не обижают тут твою тетку. Никто бы не отважился и близко подойти. Хочешь — ночуй у нас. А утром уезжай. И не возвращайся никогда.
— Да я не…
— Ну, как хочешь, — отрезал он, хотя я и договорить не успел, и скрылся в доме. Мне расхотелось выяснять, в чем тут дело, поэтому я потащился обратно к тете Лиде. Понятно, что эти байки — обычные сельские предрассудки, но все же настроение испортилось, было как-то не по себе. К тому же стремительно темнело, и я боялся, что добираться до дому придется во мраке.
«Она просто другая, не такая, как они, — рассуждал я. — Люди ненавидят тех, кто выбивается из общего строя. Тетя Лида зажиточная, дом у нее отличный, не то что их сараи…»
На этом месте я сбился с мысли. А кем она работает? Я никогда не интересовался этим, понятия не имел, на что она живет. Доход явно неплохой, но чем занимается тетя Лида? Овощи на продажу выращивает?
К моменту, как я дошел до края поля, уже совсем стемнело. Тропинку было видно плохо, но я знал направление, да и окна дома тети Лады светились мягким уютным светом.
«Шныряет она по ночам, под окнами воет» — вспомнились слова чокнутой бабки, и мне стало не по себе. Ничего такого тетя Лида, конечно, не делает, но…
Мне послышалось, что за мной кто-то идет. Я явственно слышал осторожные шаги и шуршание травы.
Застыл на месте, прислушиваясь. Ничего, ни единого звука. Но как только я сделал шаг, тот, кто шел за мной, шагнул тоже. Я впервые в жизни поверил, что действительно можно почувствовать чей-то взгляд, как нечто вполне ощутимое, физически реальное: кожу на затылке покалывало, пекло.
— Кто здесь? — спросил я, и могу поклясться, что ответом было приглушенное хихиканье. — Это не смешно!
Надо бы обернуться, но я не мог себя заставить сделать это. Увидеть того, кто шел за мной по темному полю.
Дом переливался огнями впереди, как маяк, и я, собрав волю в кулак, бегом рванул к нему. От собак убегать нельзя — так учила мама. А от того, кто бродит ночью по полю, очень даже можно.
Я несся вперед со всей доступной мне скоростью. В боку кололо, во рту пересохло, но я не собирался останавливаться. Понятия не имею, бежал ли кто-то вдогонку. Впившись взглядом в льющийся из теткиных окон свет, я мчался, стараясь не думать ни о чем, кроме своей цели.
Остановился лишь тогда, когда внезапно понял: дом не становится ближе. Я бегу, но он с каждым шагом оказывается все дальше, расстояние только увеличивается! Теперь лимонный свет окон сиял далеко-далеко…
Осознав это, я остановился так резко, что едва не полетел на землю. Дышал тяжело, никакие мог унять сердцебиение: казалось, сердце сейчас вырвется из груди, как снаряд, разорвав грудную клетку.
Но хуже всего было то, что, остановившись сам, я услыхал, как мой преследователь тоже остановился. Трава шуршала совсем рядом, тихий смех замер возле меня.
Я вытащил из кармана телефон и трясущимися, непослушными руками включил фонарик. Лишь бы зарядка не села: я ведь давно сотовый не заряжал.
«Ну же, не будь мудаком!» — велел я себе и резко обернулся, направив свет в темноту. Позади никого не было. Луч фонаря метался по темному полю, но освещал лишь высокую траву, дорожку, растущие тут и там деревья.
— Пойдем домой, — сказала тетя Лида. — Набегался. Чайку попьем.
Заходя в дом, я спросил себя, откуда она узнала, что я бегал. В темноте, что ли, видит? Хотя я дышал, как скаковая лошадь после скачек.
Тетя Лида заперла дверь, усадила меня за стол, захлопотала возле плиты.
— Куда ходил-то? — спросила она. — Вот же не сидится человеку спокойно.
— Они говорят, ты с нечистью знаешься, — выпалил я. Тетя Лида обернулась, держа в руках заварочный чайник. — Боятся тебя до полусмерти, так что незачем переживать. Никто не сунется.
Тетя Лида поставила чайник на стол и присела возле меня.
— Ты прости меня. Обманула, — покаянно проговорила она, теребя скатерть. — Я не их боюсь. Люди в деревне и правда напуганы, они думают, из-за меня их беды. Только это не так. Здесь, в полях, обитает существо… — Тетя Лида откашлялась, точно не решаясь продолжить. — Жуткое. Ты не думай, я не вру. Мы с твоей матерью случайно увидели его, когда маленькими были.
Спаслись кое-как. Наташа потому и уехала отсюда: боялась очень, спать перестала. Она не рассказывала?
— Артемушка! — услышал я и, не сдержавшись, заорал от ужаса. Повернулся и увидел стоящую в двух шагах тетю Лиду.
На долю секунды лицо ее, освещенное неверным светом фонарика, показалось мне уродливым, безглазым, сморщенным, как у глубокой старухи, но в ту же секунду наваждение растаяло. Показалось, конечно же.
— Ты… как тут… А я… — Мне никакие удавалось закончить фразу.
— Увидела, что ты ушел. Дай, думаю, встречу. Темно уже, а тебя нет. Слышу, кричишь.
Я немного успокоился и сумел вполне внятно сказать:
— Мне показалось, я еще далеко от дома. Вроде, шел, а…
— Далеко? — перебила тетя Лида. — Вот же он.
— Кто? — тупо спросил я.
— Да дом же, глупыш!
Я посветил перед собой и увидел, что мы стоим возле калитки. Поле осталось позади. Поле и то, что там обитало, преследовало меня.
«Брось, — сказал я себе. — Наслушался ерунды, уже и мерещиться всякое стало».
Я потрясенно молчал.
— Нет, конечно. Сбежала, и все. А я осталась.
— Ты же шутишь, да? — недоверчиво спросил я.
— Оно путников поджидает. Идет за ними в темноте…
«Шаги. Мне не почудилось!»
— Морочит, не выпускает с поля, игра-. ет с ними, потому что людским страхом питается. Зовет на разные голоса. Убежать от него невозможно. Один только способ спастись: утра дождаться, не отзываться на зов, как бы оно ни звало. Много народу в окрестностях сгинуло, пропало бесследно, а иных находили мертвыми: вроде как сердце остановилось, не выдержало.