Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 51 из 89

— Лани были милыми, я хотела, чтобы они жили вечно, но всему живому рано или поздно приходится умирать. Богиня охоты… К чему мне охотиться каждый день? Куда я дену мясо убитых зверей? Я же не только богиня охоты, но и покровительница животных. Понимаю, что люди должны охотиться, чтобы есть. Это закон — ешь, или будь съеден. Но я терпеть не могу, если животных убивают для собственного удовольствия, а потом выбрасывают трупы. Помнится, один из царей убивал ланей лишь для того, чтобы украсить рогами свой дворец. Рога, сплошные рога. Как же меня бесят проявления человеческой глупости и жадности. Добро бы, если бы царь ел это мясо, отдавал туши своим слугам, рабам, крестьянам, но Актеон брал только рога…

— Актеон? — перебил я богиню, услышав знакомое имя.

— Ты с ним знаком? — нахмурила Артемида брови.

— Нет, не знаком, — открестился я от такого знакомства, — но слышал, что некий юноша Актеон — кстати, ученик Хирона, будучи на охоте, увидел, как ты купаешься в горном ручье, залюбовался на обнаженную девушку, за что и был наказан. Артемида, рассердившись на то, что он подглядывал, превратила Актеона в оленя и его растерзали собственные собаки.

— Вот как? — равнодушно спросила богиня. — Стало быть, я должна набросить шкуры оленей на всех охотников, что умудрились поглазеть на меня, когда я бываю нагой? Зачем? Я наказала царя, чтобы он не убивал зря. А то, что превратила его в оленя, это лишь для того, чтобы он почувствовал — каково умирать ни за что. У хороших учителей нередко бывают дурные ученики.

Эх, кто бы спорил! Я сам был не самым плохим учителем, но ученики были разные.

Хотел спросить, а как обстояли дела со смертью детей Ниобы [19], но не стал. Всегда подозревал, что это преувеличение, а мальчики и девочки погибли от солнечного удара. Но вместо этого спросил:

— Скажи, а чье тело мы сейчас видим? Артемиды или Аталанты?

— А какая разница? — усмехнулась охотница. — Боишься, что если я тебе покажусь в истинном облике, ты испугаешься и умрешь от страха?

— Глупая ты девчонка, а еще богиней считаешься, — сказал я, привлекая к себе Артемиду и нежно целуя ее.

Минут пять мы просто сидели и целовались, а потом стали вести разговор дальше.

— С Аталантой мы очень похожи — и телом, и лицом, поэтому принять ее облик было несложно. Охотницу знают в лицо почти все аргонавты, а почти половина из них участвовала в Калидонской охоте. Если бы я явилась в собственном облике, меня бы на борт «Арго» не пустили. Да и в виде Аталанты не сразу хотели брать.

Правильно, что не хотели брать. Одна девица на сорок с лишним мужиков, да еще в море? Что здесь могло случится, даже подумать страшно. Физиологию никто не отменял. Конечно, Аталанта воительница она, охотница и многим знакомая, на это не посмотрели бы и седативные бы травы не помогли.

— И тебе пришлось применить к Ясону божественное воздействие, — догадался я.

— Вот-вот, — кивнула Артемида. — Я же не только умею мужчин в оленей превращать, но и кое-что еще.

Я не стал задавать еще один вопрос — а отчего богиня охоты вообще отправилась в далекое и опасное путешествие? Захочет — сама расскажет, а нет, так и ладно, переживу. Тут ведь спроси любого героя, толком и не ответят. Кого-то жажда золота потянула (хотя, считать ли жжадой желание Ясона вернуть престол?), кого-то сердечная травма или душевная пустота, но большинство — а я в этом уверен, просто желание побывать в иных местах, посмотреть мир или, хотя это совсем ненаучно — у кого-то имеется гвоздик в определенном месте и им на том месте спокойно не сидится. Но что поделать, если «гвоздики» чаще всего вбиты в задницу именно у героев?

— Когда ты понял, что я не та, за кого себя выдаю? — спросила богиня.





Так и хотелось сказать — дескать, как только увидел, но врать не стал.

— Окончательно убедился лишь тогда, когда прилетел Гермес, — сказал я. — Но были кое-какие детали, заставляющие думать, что ты не просто лесная охотница. Были сомнения, но сегодня пазл окончательно сложился.

— Кто сложился? — не поняла меня Артемида, а я, в который раз прокляв свой длинный язык, принялся объяснять:

— У тавров, где я плену был, детишкам игрушки делают — берут кусок кожи, рисуют на ней картинку красивую — Персея, что Медузу побеждает, Атласа, который на плечах небесный свод держит, Орфея или просто каких-нибудь рыбок да птичек, а потом этот кусок на маленькие частички режут, а ребенок должен опять картинку собрать.

— Глупости это, — хмыкнула Артемида. — С твоими пазлами дети сидеть на месте станут, какие-то картинки складывать, а они бегать должны, скакать и играть. Из детей взрослые должны вырастать, чтобы здоровыми были.

— Так одно другому не мешает. Если погода хорошая — чего бы не побегать, а плохая, чем плохо в тепле посидеть, картинки сложить?

— Ладно, — взмахнула дланью богиня. — О детишках нам говорить рано, а может, мы о них никогда говорить не станем. Это, как мой отец и повелитель решит. Так говоришь, картинка сложилась из кусочков? Каких?

— Когда Геракл рассказал, как на самом деле погиб кентавр Фол и предположил, что кентавров могла наслать Артемида, ты слишком рьяно начала убеждать, что этого не было. Откуда бы знать Аталанте о действиях богини, тем более, о чем она думала?

— Я, то есть, Аталанта, могла встретиться с Артемидой в лесу, поговорить.

— Разве Артемида стала бы обсуждать со смертной девушкой такие подробности, как отношения с братом, да еще и оправдываться? — усмехнулся я. — Разве принято обсуждать родственников с другими людьми?

— Допустим, ты прав, — кивнула богиня. — Но этого мало. Что еще?

— Еще, очень странно — ты знаешь, кто такая Евдора, хотя остальные о ней и понятия не имеют.

— Ну ты и скажешь! — всплеснула руками богиня. — Кто же не знает океанид?

— А давай у кого-нибудь спросим? — предложил я. — Вон, Гилас дрыхнет, — кивнул я на сопящего паренька, — поднимем, да и спросим — кто такая Евдора и сколько дочек у старика Океана?

Сказал, и сам испугался. Кто знает, может Гилас-то, с его любовью к песням и сказаниям и сможет перечислить всех дочек у старца? А может, он даже поименно помнит всех детей Зевса и Посейдона?

Видя, что Артемида призадумалась, я решил высказать самое убедительное соображение: