Я был аргонавтом

Наконец, все съедено, миски вымыты и мы с Гиласом уселись рядом с героем, приготовившись слушать. А тот, грустно потеребив бороду, начал:

— Все было проще, чем об этом болтают. И не так, как поют аэды. Я как раз с охоты возвращался. Вепря убил, тушу с собой волок, Еврисфею отдать, дядюшке моему недоделанному. Тяжеленная туша, потяжелее Гиласа. Притомился, а тут и ночь. Думаю, а не прилечь ли спать? Но за мной волки шли, поживу чуяли. Засну, а они вепря сожрут. Потом узнал, что за мной не только волки шли, но и кентавры. Они сами вепря боялись, пока тот жив был, решили, что у одинокого охотника добычу легко отнять. А может, сестрица моя, Артемида, кентавров на меня и науськала. Вепрь-то ведь ей посвящен, могла и обидеться. Но не знаю, врать не стану. А я гляжу — на пути огонек, хижина, а в ней кентавр Фол живет. Попросился я на ночлег, а путнику отказать нельзя, Фол меня и пустил. Вепря я в хижину затащил, в угол кинул. Кентавр мне воды налил, мяса нажарил, да мы спать и легли. А ночью на хижину Фола кентавры и напали. Хозяин, поначалу своих сородичей уговаривал уйти, но они потребовали, что тот путника выдал. Вот, пришлось Фолу за оружие браться, чтобы меня защищать. Гость в доме священен. Так вот, Фола сородичи первого и убили. Потом, я конечно же разозлился, кентавров побил, а что толку? Фола-то уже не вернуть. Вот и вся история.

— Геракл, а как же Хирон? — жадно спросил Гилас.

— А что Хирон? — не понял Геракл. — Хирон, наверное, сейчас какого-нибудь героя воспитывает.

— Но ты же его отравленной стрелой подстрелил?

— Гилас, где гора Эриманф, а где Пелион, на котором Хирон живет? — укоризненно покачал головой Геракл. — Даже если туда бегом бежать, неделя понадобится. Кентавры, может, от страха неделю без передышки и пробегут, а я нет, мне роздых нужен. И со стрелами отравленными тоже глупость.

— Почему глупость? — хмыкнул юнец. — Ведь всем известно, что у тебя стрелы ядом Лернейской гидры напитаны. Ты стрельнул, а стрела случайно Хирона зацепила.

— Саймон, может, хотя бы ты объяснишь дураку, что у меня никогда не было отравленных стрел? — страдальчески наморщился Геракл. — А коли и были, так яд на них давным-давно бы высох. Ишь, всем известно.

Я открыл рот, чтобы сказать, но меня опередила Аталанта. Оказывается, девушка тоже сидела рядышком и слушала.

— Гилас, ни один охотник не станет смазывать ядом наконечники стрел, — терпеливо пояснила воительница. — Куда годится дичь, погибшая от отравы? Ее даже собаки жрать не станут. К тому же, бывает так, что ты сам за наконечник схватишься, что же тогда?

— У, — протянул юнец. Помолчав пару секунд, сказал. — А кентавры все равно плохие. Верно Саймон?

Я что, теперь консультант по кентаврам? С чего это вдруг?

— Я сам от них ничего плохого не видел. А вот кентавры считают, что мы плохие.

— Почему мы плохие? — возмутился парнишка. Подумав, добавил. — Нет, у нас люди плохие есть, но ведь не все же?

— Так и с кентаврами, — заметил Геракл. — Есть среди них плохие, есть и хорошие.

— Геракл, я тебе еще вот что сказать хочу, — сообщила Аталанта. — Артемида кентавров на тебя не науськивала.

Геракл спорить не стал, только повел бровями, став похожим на своего папу из какого-то фильма, зато вылез Гилас.

— А ты-то откуда знаешь? — с недоверием протянул юнец.

Аталанта, оставив реплику юноши без ответа, посмотрела в глаза Геракла:

— Если бы сестра рассердилась, она бы сама пришла.

— Тут бы ей конец и пришел, Артемиде-охотнице. Или Геракл бы ее загнул, да у кого-нибудь дерева и поставил, — усмехнулся Гилас, но усмешка сразу же сменилась воплем. От оплеухи полубога нахальный юнец кубарем покатился по земле.

Гилас, поднявшись с земли, потрогал ухо, распухавшее на глазах и, оставаясь на безопасном расстоянии, плаксиво спросил:

— И за что опять?

А крепкий парень, однако. Кто другой от такой затрещины умер, а этому хоть бы хны. Или Геракл бил жалеючи.

— А чтобы ты язык свой поганый не распускал, — пояснил я. — Геракл с Артемидой брат и сестра, разберутся уж как-нибудь по семейному, а ты сразу и Геракла оскорбил, и Артемиду.

Геракл с Аталантой кивнули, Гилас задумался, вероятно пытаясь понять — чем он Геракла-то оскорбил? А я, чтобы сгладить ситуацию, сказал:

— Я вот о чем думаю. Лет через сто, когда о нашем плавании аэды станут петь на каждом углу, появится песнь, как «беззаконные» кентавры захватили в плен Саймона, а Геракл всех копытных побил и друга освободил.

— А чего сто-то лет ждать? — вмешался Гилас. — Может, мне самому песнь сложить, как я тебя из плена освобождал?

Нет, сначала веслом по башке, а потом уже за борт кидать…