Я был аргонавтом

— А где народ? — поинтересовался я.

— Так на берегу все, спят еще, — ответил аргонавт и усмехнулся. — Ты же здесь ночью с девушкой был, не решились тревожить. Наяда, она хотя и маленькая, но все равно богиня.

Вот те на. А я-то думал, что мое исчезновение с берега и все прочее осталось незамеченным. Как же. У нас как в колхозе, ничего не спрячешь.

— Ты счастливец, — вздохнул кашевар. — Наяда тебе подарила любовь на целую ночь. А вот моя…

— Ты влюбился в наяду?

— Она нереида, дочь морского царя, — снова вздохнул аргонавт. — Я ее увидел, когда она мчалась мимо нашего корабля верхом на дельфине. Фетида всего один раз посмотрела на меня, и я понял, что больше не сумею лечь ни с одной женщиной в мире. Но я бы хотел, чтобы у нас была не одна ночь, а чтобы от нее родились дети.

— Фетида, дочь морского царя, — протянул я, пытаясь вспомнить — где слышал это имя? А ведь слышал и, неоднократно.

— Но кто я такой, чтобы морская царевна уделила мне внимание? — горестно произнес аргонавт. — Пусть я и внук Зевса, но дед сам собирался посвататься к Фетиде.

И тут в моей голове снова щелкнуло. Фетида, дочь морского царя, к которой сватался Зевс, но передумал и выдал ее замуж за смертного героя. Точно. Дочь морского царя — это же мать Ахиллеса! Фетида купала младенца в какой-то подземной речке, сделав его неуязвимым, за исключением пяточки, за которую она держала младенца. А Ахиллеса еще именовали Пелидом, по отцу.

— Тебя же Пелей зовут? — поинтересовался я, а когда парень кивнул, весело спросил: — Хочешь, я немного попророчествую?

— А ты пророк? — с сомнением поинтересовался Пелей.

— Какой из меня пророк? — хмыкнул я. — Ты же слышал, как Лаэрт меня обозвал? Так что, я котломой. Просто, иногда накатывает. Так хочешь или нет?

— А что мне тут в жертву принести и кому? — с сомнением покачал головой парень.

— Так Гере, конечно же, — уверенно сказал я. — Коли пророчество о семье и браке, кому же еще? А что принести… Вон, у меня еще немного похлебки осталось.

Я вылил остатки еды в костер, ожидая, что она зальет горящие угли, но вместо этого огонь вспыхнул еще ярче, устремив пламя куда-то вверх.

— Ух ты! — озадаченно выдохнул Пелей. — А жертва-то богине угодна.

— Неважно, какая жертва, главное, что от чистого сердца, — кивнул я, внезапно вспомнив, что перед тем, как стать супругой Пелея, нереида затеяла состязание по борьбе и превращалась то в медведя, то в огонь, а то в змею. Но оракул никогда не бывает конкретен. Как там пророчества-то произносят? Ага. — Станешь ты мужем морской царевны, если сумеешь укротить ее переменчивость.

— А поточнее нельзя? — нахмурился парень.

— Поточнее нельзя, — строго отозвался я. — Но ты главное пойми — у тебя будет возможностьстать мужем морской царевны, а уж как ты возможность используешь — твое дело. Согласись — это гораздо лучше, чем страдать.

Пока озадаченный Пелей снимал котел с огня, я пошел на берег звать аргонавтов завтракать.

Там проснулись еще не все, хотя кое-кто уже занимался делом — плескались в море, выгоняя остатки вчерашнего хмеля или чинили одежду.

Кое-что здесь изменилось. Точно помню, что вчера в этом месте горел костер, на котором мы сожгли тело Идмона, а теперь высится пирамида, сложенная из огромных камней. Это что, памятник аргонавту или знак будущим путешественникам — мол, здесь есть вода?

Ясон, присевший в сторонке, переговаривается с кормщиком и что-то записывает на пергамент (нет, скорее всего это папирус, отсюда не видно). В уж не лоцию он составляет? А там Автолик, вместе с Лаэртом мастерят какое-то изделие из кожи. Ишь, кружок кройки и шитья. Увидев меня, сын Гермеса и его зять, быстренько спрятали рукоделие за спину. Ладно, имеют ребята право на свои тайны. Другое дело, что Лаэрт очень быстро оклемался после вчерашнего. И нос не сломан и даже синяков под глазами нет, а положено. Или Асклепий лечил его не только холодной водой, но и какой-то магией?

— Завтри-ии-к! — как можно противнее проорал я. Ох, как здорово было посмотреть, как аргонавты подскакивают.

Потом, правда, пришлось быстро убегать, потому что некоторые несознательные путешественники, спросонок принялись бросаться в меня камнями. Один, самый здоровый, явно брошенный моим другом Гераклом, просвистел мимо уха. Впрочем, если бы полубог хотел попасть, он бы попал.

После завтрака мы привели поляну в порядок, собрав весь мусор, который и мусором-то нельзя назвать — кости там, обрывки шкур и веревок, деревяшки и кусочки коры — все экологическое и вскоре должно быть утилизировано самой природой. Теперь о нашем пребывании говорило только кострище.

После завтрака я малость прибарахлился, превратившись из нищего бродяги во вполне респектабельного эллина. То, как меня снаряжали, напоминало помощь рыбаков бедолаге, провалившемуся под лед — кто-то поделился запасными носками, кто-то уступил второй свитер, а кто штаны и так далее. Вот и меня одевали всем миром. Хитон, (а еще миску с ложкой) выделил сам Геракл, плащ подарил Орфей, а шляпу, совсем новую, вручил Пелей. Широкополая, с небольшой тульей — лучшее укрытие головы от палящих лучей. Мне даже было неудобно брать, но аргонавт очень хотел отблагодарить меня за хорошую, хотя и невнятную новость.

Неожиданный дар сделала Аталанта. Мужчины, как правило, не обременяют себя вещами, обходясь тем, что есть на себе, а женщины, иной раз, имеют некий запас. Вот и сейчас, девушка отдала мне свои старые сандалии. И, неважно, что у них сопревшие ремешки, лопнувшие в трех местах, а пальцы и пятка выступали над подошвой, зато я смог теперь ходить и по берегу и по палубе, не опасаясь пораниться о камень или занозить ногу.

Интересный подарок вручили мне Автолик и Лаэрт. Изделие, которое они мастерили, оказалось панцирем из шкуры того самого вепря, убившего нашего товарища. Самого-то кабанчика мы принесли в жертву (на вкус жестковат, но хорошо под винцо пошел), чтобы дорога к Белой скале оказалась полегче, а шкуру сняли. А шкура-то у зверюги толстая, с палец, а то и больше.

Шлем скорее напоминал круглую шапку, а панцирь — накидку, вроде пончо и, пригодятся ли мне доспехи пока неизвестно, но все равно, было приятно.

— Тебе пока придется все носить на себе, — предупредил Автолик. — Иначе и шлем и панцирь станут тесны.