Страница 103 из 108
Ещё сверху, ступив на пандус, я пытался что-либо рассмотреть впереди под тяжёлой балкой перекрытия. С неё стекали тонкие ручейки воды – шёл дождь. Мелкий, типично ленинградский. Народу спускалось в переход много, картина передо мной причудливо изменялась, так как многие были выше меня ростом, иные с зонтиками. Мой луч зрения пресекался, скрывая то, что мне хотелось увидеть.
И всё-таки мне удалось. Случилось мгновение, и я увидел…
Сердце стукнуло, в груди стало тесно. У второй колонны, подпирающей свод перехода, стояла женщина. Глаза её в полумраке сияли неземным светом. Она смотрела на меня и как будто звала или о чём-то просила.
В тот же миг что-то случилось впереди, и толпа передо мной, остановилась, перекрыв дорогу и не давая возможности увидеть мне женщину, которая могла быть моей мамой…
Я заметался за бесконечно широкими спинами, проталкиваясь вперёд, что-то выкрикивал, слёзы душили меня.
– Человеку плохо! – прозвучало передо мной.
Толпа колыхнулась, с трудом обтекая плотную группу людей около второй от входа колонны, где сейчас стоит ларёк и чем-то торгует. Я на негнущихся ногах, ничего не соображая, проталкивался к человеку, которому стало плохо. А вокруг все галдели, а кто-то тонким голосом выкрикнул:
– Она же… умерла!
И в ответ:
– Скорая не поможет…
Я с силой оттиснул первый ряд случайных зрителей, упал на колени и склонился над умершей женщиной.
Ей на вид было лет тридцать пять, столько же, сколько и моей маме вдень её смерти. Похоже вились густые волосы. Знакомый овал лица, разлёт бровей… Но передо мной лежала совершенно незнакомая мне женщина.
С глаз моих словно спала пелена, а в груди появилась горечь от увиденного несчастья. Я судорожно вздохнул и поднялся с колен.
Рядом объявился тяжёлый растерянный мужчина. У него тряслись мокрые от дождя руки и челюсть. Он опирался на плечо девочки, которая испуганно и ещё без слёз и сдержанно повторяла:
– Мама, мама, мама…
Глупо, конечно думать, что в смерти чужой матери виновным был я. Но в глубине души остался осадок содеянного.
Случай так потряс меня, что с тех пор, вот уж лет десять, как я обхожу стороной переход под Садовой улицей.
ДЕНЬ С ВОЗВРАЩЕНИЕМ
День у меня сегодня особый – день с возвращением. А для моих родителей он начался ещё вчера…
Когда я вернулся из школы домой, там уже шла подготовка к моему превращению, как недавно сказал папа, в человека не только разумного, но и способного передвигаться во времени.
На кухне у трансфеерной установки и в моей комнате суетились три моих мамы, одинаково одетые, неотличимыми друг от друга лицами и фигурами. Два моих папы, один в костюме и при галстуке, командовал мамами, а другой – заспанный и в пижаме – сидел на диване в гостиной и зевал.
На него папа в костюме тоже повышал голос:
– Что, без тебя не могли обойтись?
– Могли, – равнодушно отвечал папа в пижаме, – но мне показалось…
– Слышали уже. Всё сделаю как надо. Иди спи, а то не высплюсь, а завтра, сам знаешь, какой день… – он посмотрел на меня и подмигнул.
Ну, а я не стал им мешать, решил подумать, как встретить завтрашний день и правильно провести его.
– Посмотрим и сравним, – сказала сегодня Светлана Алексеевна, наша учительница и наставница, отпуская нас по домам, – как вы себя любите и уважаете в других людях. Чем больше вы завтра двойников своих приведёте в школу, тем, значит, лучше относитесь к себе лично и к себе в других.
Мой друг Толя надеется возвращаться каждые полчаса.
– Меня тогда много будет, – надеялся он. – Больше всех!
Я думал и о другом. Что мне делать с Гавкой, пёсиком моим? Меня будет много, а он останется один. Он же испугается, а потом бояться меня станет.
– Никаких Гавок! – сказала одна из моих мам сердито. – Тут с одним тобой хлопот будет предостаточно.
А папа, тот, что в пижаме, зевнул и, медленно произнося слова, пояснил:
– Кошек и собак перемещать во времени запрещено, если это не диктуется особой необходимостью.
– Необходимость есть, – возразил я. – Меня будет много, а он маленький один. Испугается же.
– Серьёзное замечание, – папа в костюме потёр подбородок. – Надо Гавку на завтра девать.
Я, было, захныкал, но одна из мам заявила твёрдо:
– Никаких собак! Ты в школу пойдёшь, а их тут с десяток останется. Что я с ними делать буду, ты подумал?
Подумав, я согласился с мамой. Но сразу с десяток Гавок – это было бы здорово! Надо будет как-то для Гавки тоже устроить день с возвращением. И выйти с ним погулять по улице. Вот будет потеха!
Спать я лёг рано, предварительно осмотрев приготовленные на завтра для моих двойников подарки и всякие вкусные вещи, разложенные и расставленные по всей моей большой комнате. На столе стоял Главный приз, как сказал папа при галстуке, – аппарат для голографической съёмки.
– Главный приз тому, – торжественно объявил он мне перед сном, – кто первым поздравить тебя завтра.
Проснулся я от возни, громких голосов и стука за ширмой, поставленной с вечера мамой, чтобы отделить мою кровать в глубокой нише. Я выглянул из-за неё.
Толпа мальчишек носилась по комнате, отбирая друг у друга игрушки, поедая сладости, крича и смеясь.
Мне, хотя я и был подготовлен к такой утренней встрече, стало не по себе: все ребята одного роста и с похожими лицами, у всех один и тот же нос, и даже одеты они в неотличимые одежды.
Только двое не принимали участия в играх и веселье. Один сидел в углу с красным носом, с крашеными щеками и пером за ухом. А другой, тоже в углу, в противоположном, прижимал к груди аппарат Главного приза.
– Главный приз мой! – отбивался он от тех, кто подходил к нему и просил:
– Ну, дай поснимать. Смотри как интересно.
Мои глаза ещё спали, мне вставать не хотелось, но меня уже заметили, стали поздравлять и подзадоривать:
– Вставай, лежебока! – кричали одни.
– Сколько можно спать? – вопрошали другие. – Ждём, ждём…
Тот я, который прижимал к груди Главный приз, встал, подошёл ко мне и с облегчением в голосе сказал:
– Это тебе! – и протянул мне аппарат.
Всем его поступок понравился.
– А я думал, что он не наш, – заявил один из мальчиков.
Пока я одевался, умывался, многие двойники ходили за мной, подсказывали, помогали и всё время смеялись.
– Мы здесь пересчитались. Нас… много. Ещё, наверное, будут.
– Не радуйтесь, сказал один из нас. – На нём был мой праздничный костюм. – Наташек Семёновых было…
– Знаем без тебя! Помолчи!
И лишь я ещё ничего не знал. А на мои расспросы они отвечали намёками, мол, сам скоро всё увидишь и узнаешь. А мне было интересно многое. Вот почему некоторые их моих двойников ко мне почти не подходили, и почему у двоих под глазами синяки, и почему тот, у которого в волосах торчало перо, сидит в углу и молчит как истукан?
Всеми нами сегодня занимались сразу пять моих мам. Папа вначале был один, потом проснулся второй.
– Всё, всё, всё! – захлопала в ладоши одна из мам, одетая в красивое платье. – Пора выходить. Игрушки оставьте дома! Они ваши. Никуда не денутся… Причешитесь!.. А ты, – указала она на меня, – будь всё время рядом со мной, чтобы я знала, кто из вас ещё не возвращался.
Потом она выясняла, кто возвратился первым, кто вторым, кто третьим… Началась путаница. Оказывается, никто не следил за временем, хотя и были предупреждены, то есть меня предупредили, а я позабыл. Правда, нашёлся среди нас один, кто всё-таки проследил очерёдность появления каждого из нас.
– Ну, ладно, – успокоилась мама, – разберёмся. Главное, что нашлись Первый и Второй. С остальными… познакомлюсь… – Она засмеялась. – Выходим!
Мы шумной ватагой ссыпались вниз по лестнице, устроили весёлую толкотню в дверях подъезда, выскочили во двор.
Здесь нас поджидал папа, не меньше нашего весёлый и довольный. Ему толпа из сына, размноженного временем, понравилась. Он поинтересовался: