Страница 46 из 87
Иван хотел спросить ещё что-то, но дико, на пределе человеческих возможностей, закричал Гхор. Ему таким же криком ответил двор (Эламы тоже начали кричать, выпучив от напряжения глаза так, что на их шеях вздулись вены).
Одна стена, где как будто стояло здание, легко сдвинулась в сторону, и взору Ивана открылась даль простиравшейся ниже угла зрения зелёно-жёлтой долины с холодными проблесками речек и озёр. Через проход туда, в долину, выплеснулась орущая толпа. Все торопились непонятно зачем, безжалостно отталкивали локтями соседей, при этом грязно, на мгновение прекратив крик, бранились.
Словно поддавшись этому паническому неистовству исхода, покатились и вклинились в толпу тележки с клетками и узниками в них. Двинулись сами, никто их не подталкивал, не было слышно, чтобы работали какие-то моторы. Колёса на независимых подвесках плавно понесли платформы. Иван едва улавливал качку.
В проёме выхода из двора тележки Толкачёва и Напель сблизились на расстояние прыжка с места — считай рядом.
Они разом повернули лица навстречу друг другу.
Это была удивительной красоты молоденькая девушка. На её матовом овале лица не было ничего лишнего из того, что могло бы исказить его черты. Привлекали большие глаза. Она открыла их ещё шире, Ивану показалось на мгновение — вот уже сияют три глаза, и он от невиданной силы, ударившей по нему, отлетел к противоположной стенке клетки. В его воспалённых ослепительной вспышкой глазах несколько минут плавали розовые сгустки кругов. Мало того, он чувствовал слабость во всех членах, которая, правда, быстро проходила.
— Не смотри на неё! — Иван ощутил на плече пухлую ладонь Элама Шестого. — Это же ведьма!
— Не ведьма, а ведьмочка, — сказал Иван, вытирая обильные слёзы. — Ведьмы такими красивыми не бывают. Только ведьмочки…
«Не могло такое божественное создание быть ведьмой», — думал он.
Впрочем, как раз в подобном ангельски прекрасном виде, если верить сказкам, ведьмы предстают перед человеком, чтобы обворожить и увлечь его душу за собой.
Образ знойной Лоретты потускнел и навсегда вылетел вон из воспоминаний Ивана.
Что только не случается с человеческой памятью!
Казалось, ещё несколько часов назад все его помыслы были там, в таверне, и вдруг — не было никакой Лоретты и её таверны никогда, и всё тут…
Дорога сузилась, люди и тележки растянулось редкой цепочкой. Возбуждение спало. Люди просто шли, тележки катились. Властвовал один звук — только шорох шагов.
Вокруг же ранняя осень. Чистый, стекольно-прозрачный воздух, не ухоженность округи, лишь полотно идеально утрамбованной дороги прихотливо прорезала девственный на вид ландшафт.
Рядом с тележкой Ивана, держась руками за бамбуковые перекладины клетки, шли Эламы. Шестой из них разговаривал с Подарком. Однако это был не совсем разговор, а скорее вечер вопросов и ответов, в течение которого Иван, нет-нет, да оглядывался на следующую за ним тележку с Напель.
Она стояла к нему боком, вцепившись в перекладины длинными пальцами и, возможно, разговаривала с теми, кто сопровождал её «экипаж». А их теснилось вокруг неё, пожалуй, не менее двух десятков различного вида оборванцев. Во всяком случае, неприхотливые костюмы Эламов выглядели на фоне их одеяний вечерними нарядами.
Элам же обстоятельно отвечал, добавлял, разъяснял:
— …правда ли, не знаю, но люди Прибоя говорят, мол, они существуют только благодаря Дурным Векам. Исчезнут они, исчезнем и мы… Так как будто говорят дурмы, а люди подхватывают. Поэтому радоваться надо, а не роптать на Пояс Постоянного Времени, созданный Убивре… — Элам Шестой печально вздохнул и помолчал. — Так оно может и быть, но когда твоё время достигает этого Пояса, когда оно со всего маху стукнется о его монолит и отбросит тебя… Назад… Опять туда, где всё по-старому, и в то же самое время… всё по-новому. Когда после этого чуть ли не неделю, словно в бреду, переживаешь произошедшее с тобой… сразу всё, что видел и слышал до того… Это экстаз… некоторые так называют своё состояние после Прибоя. Говорят, им будто бы даже нравится… Мы же, Эламы, проклинаем и Пояс, и чудовище Убивре…
Она повернулась к нему лицом и как будто подала какой-то знак — поиграла пальчиками около губ, потом подула на них — и напряглась в ожидании ответного знака. Иван не рискнул ответить. Вдруг ему показалось…
— …правда ли, но Анахор, говорят, вхож в Дурные Века. Самого Анахора никто, наверное, никогда и не видел, даже дурмы. И кто он, человек или, может быть, машина, не известно… Вот Напель знает о нём, наверняка, многое. Сама ведьма, потому и знает!.. Дурмы её боятся. Говорят, — Элам понизил голос до хрипловатого шёпота, — она когда-нибудь разрушит Пояс. Даже очень скоро уже… Фу-фу-фу! — Элам помаячил растопыренными пальцами руки перед своим лицом и пофукал на ладонь…
Она отвернулась, присела, переломившись тонким станом. Долетел её тонкий голосок — она пела! Иван тряхнул клетку…
— …правда ли, но говорят…
— Послушай, — прервал Иван Элама, монотонно высказывающего все бродившие в умах и на языке слухи среди людей Прибоя. — Кто или что такое Хем?
— Сам я не знаю, но говорят о нём такое. Его, якобы, создал сам Пекта Великий. Хем от него сбежал и теперь бродит по ночам и пугает детей. А ещё…
— Ладно, помолчи, — Иван нетерпеливо отмахнулся от него, усмехнулся.
Всё рассказываемое Эламом, наверное, было не чем иным, как досужими домыслами непосвящённых в истину людей. И о Дурных Веках, и о Поясе, и об Анахоре, и о Напель. Равно как и о Хеме… Пугает детей… А меня тоже, значит, попугал?
Иван раскинул в стороны руки, ухватился за перекладины противоположных стен клетки и невидяще смотрел перед собой.
Мимо медленно проплывали сплошные заросли кустарника в переплетении ежевики и хмеля. Весенние приметы растворились, плавно и незаметно перейдя на позднелетние. Уже шиповник рдел точками спелых плодов, свисали оранжевые гроздья боярышника, в тени таилась чёрно-фиолетовая ягода ежевика. Сейчас бы забраться в самые дебри и полакомиться…
Рот Ивана наполнился слюной. Он только однажды по-настоящему поел ежевики. Это ещё в десятом классе, когда был жив отец и взял его с собой на месяц в Прибалтику, под Ригу. Там он забирался в колючие переплетения и в полусумраке подлеска находил непередаваемого вкуса спелые ягоды. Они свисали, тяжёлые и большие, громадными каплями, потянув за собой стебли…
Тележка катилась и катилась, оставались позади километры и лакомства. Иван вздохнул, посмотрел на дорогу. Она уходила в неизвестность.
— Элам!
— Я всегда здесь.
— Далеко ли до Анахора?
— Как смотреть.
— Хоть как, — резко сказал Иван и застыдился своей невыдержанности. — Сколько ещё будем ехать?.. А ты идти? Час, два или неделю до него добираться?
— Говорят…
— Всё ясно, можешь не продолжать… Есть хочу, пить хочу!
— А мы у тебя с Семнадцатым на что?
Элам подмигнул Ивану, и вынул из сумки, висевшей у него сбоку, и подал Подарку охряной колобочек чуть больше теннисного мяча.
— Тиля, — уважительно к предмету пояснил Элам.
Иван узнал в тиле, взяв её в руки, вчерашнюю подачку от Элама. С сомнением осмотрел её со всех сторон. Небогато. Укуса на два.
— Большая тиля, — заметил нерешительность узника Элам. — Вкусная и питательная. Когда мы тебя выиграли, мне их дали семь штук для кормления Подарка. Осталось ещё пять.
Жуя, Иван вопросительно посмотрел на Элама — что значит выиграли?
И тот поведал со всеми подробностями, как он выиграл место у Последнего Подарка, хотя в чём состояло состязание или условие розыгрыша, а также его назначение Иван или не понял, или пропустил мимо ушей, так как в это время дочь Пекты повернулась в его сторону.
— Ты не думай, — занудливо продолжал Элам, — но мы, Эламы, ума ни у кого не занимаем, сами всё обо всём постигаем. Так что всех побороли. На что Курловы и Смиты прозорливы, а всё-таки я угадал в тебе Последнего Подарка, а не они…