Страница 5 из 9
Наконец, 11 ноября 1918 года война, которую в те годы называли Великой, завершилась. Великая война, принёсшая неисчислимое горе, исковеркавшая сотни тысяч человеческих судеб, унёсшая десятки миллионов жизней ЗАКОНЧИЛАСЬ! Четыре великие империи: Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская прекратили своё существование. Мир стал другим.
Тайными контрабандистским тропами Арцыбашевы и Артемьев перешли Шведскую границу и затерялись на просторах Европы, постепенно приходящей в себя после ужасов прошедшей войны.
Франция, Париж 1924 – 1925 годы
Чудесная встреча, изменившая жизнь
Июль 1924 года в Париже был особенно жарким. Солнце так и палило, жарило, обжигало. Казалось, природа задалась целью изжить всё живое в большом, шумном городе, выжечь его дотла. Люди на улицах искали уютные тенистые места. Только бы спрятаться от безжалостных лучей, которые плавили не только мостовые, но и, казалось, мозги парижан. Под тентами многочисленных кафе, двери и окна которых были распахнуты настежь, было не протолкнуться. Все места за столиками на открытом воздухе были заняты. Красивые дамы в лёгких летних платьях и сопровождающие их кавалеры, по большей части в белых парусиновых костюмах, которым посчастливилось занять места за столиками, наслаждались прохладительными напитками и холодным мороженым. Покидать насиженные места никто, впрочем, не торопился. Было послеобеденное время, которое в соседней Испании называлось одним красивым словом «сиеста», подразумевающее ничегонеделание, полное расслабление и, возможно, у кого получится, дрёму в прохладной тени.
На плетёном стульчике одного из таких кафе на проспекте Матиньон вблизи городского парка в VIII округе Парижа в расслабленной позе дремал водитель такси. Его старенький, изношенный «Рено» с откидным верхом стоял чуть поодаль под густыми, тенистыми кронами каштана, примерно в 15 метрах от кафе.
В этом зрелом, худом, измождённом мужчине с трудом можно было угадать некогда молодцеватого, подтянутого штабс-капитана Артемьева. Сергей Николаевич явно не «жировал». Весь его облик говорил о нужде, бедности и хроническом недоедании. В те трудные годы многие бывшие офицеры, некогда БЫВШЕЙ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ, вышвырнутые из неё бурей прошедших революций и Гражданской войны, трудились во Франции простыми таксистами. Гостеприимная Третья Республика широко распахнула свои объятия для всех «бывших»: бывших фрейлин и царедворцев, бывших генералов и адмиралов, бывших офицеров уже несуществующей Российской империи. Париж, Ницца в те годы были наводнены беженцами из России. Вот, например, что писал Александр Вертинский о «русском Париже» тех лет:
«Обессиленная продолжительной войной Франция нуждалась в мужском труде, ибо война унесла многих её сынов в могилу. Мужские руки ценились. Десятки тысяч русских эмигрантов работали на заводах Рено, Ситроена, Пежо и других. Много людей «сели на землю» и занимались сельским хозяйством – и собственным, если были средства, и чужим, если приходилось наниматься.
Всего во Франции русских было, вероятно, тысяч двести – триста. В Париже нас было тысяч восемьдесят. Но мы как‑то не мозолили глаза. В этом колоссальном городе мы растворялись как капля в море. Через какой‑нибудь год мы уже считали себя настоящими парижанами. Мы говорили по-французски, знали все, что творится вокруг нас, всюду работали с французами бок о бок и старались подражать им во многом. Правда, у нас был и свой быт: свои церкви, клубы, библиотеки, театры. Были свои рестораны, магазины, дела, делишки. Но это для общения, для взаимной поддержки, чтобы не потеряться в этой стране.
Весь Монмартр кишел русскими. Вся эта публика группировалась около ресторанов и ночных дансингов. Одни служили гарсонами, другие метрдотелями, третьи на кухне мыли посуду и т. д., потом шли танцоры – «дансэр де ля мэзон», или «жиголо» по-французски, молодые люди, красивые, элегантно одетые, для танцев и развлечения старых американок, потом артисты, певцы, музыканты, балетные танцоры, исполнители лезгинки, молодые красавцы грузины в черкесках, затянутые в рюмочку, потом цыгане, цыганки, цветочницы, зазывалы, швейцары, шофёры».
– Я вспоминаю те времена, – рассказывал старый генерал своей внучке в люксовом номере ведомственной гостиницы КГБ, – идёшь по улице в Ницце, все приподнимают шляпы, кругом только и слышно: «сударь», «извольте», «покорнейше благодарю». Очень хорошо, достоверно и полно жизнь «белой» эмиграции отражена в романах Михаила Булгакова «Белая гвардия», «Чёрное море» и «Бег». Кстати, Орли, помнишь, лет пять назад мы смотрели с тобой художественный фильм «Бег» по мотивам его произведений? Ну, …в кинотеатре «Аврора»? Вспоминай, … Ты помнишь генерала Романа Хлудова в исполнении Владислава Дворжецкого? Между прочим, у него был реальный прототип – это генерал-лейтенант белой армии Яков Александрович Слащёв, или, как его называли Слащёв-Крымский, отличавшийся неимоверной жестокостью на Южной Украине и в Крыму. Амнистированный, в ноябре 1921 он вернулся в Россию и служил в Красной Армии, будучи преподавателем курсов «Выстрел». Слащёв подписал обращение к офицерам врангелевской армии, призывая их «разоружиться» и вернуться в Россию. Он был застрелен на своей квартире в 1929 году, …тёмная история, вероятно, кто-то отомстил ему.
А яркая роль генерала Черноты в исполнении Михаила Ульянова, а? Помнишь, его диалог с Парамоном Корзухиным «…нет, так вот в кальсонах по Парижу», а-ха-ха-ха! Как тебе? И у него был прототип – это генерал Сергей Улагай, герой русско-японской и Первой мировой войн, … похоронен на русское кладбище в Сент-Женевьев де Буа.
Нужда, Орли, пожалуй, это самое верное определение, характеризующее моё и их положение в те времена. Вот, послушай, очень трогательные строки стихотворения неизвестного автора. Они характеризуют атмосферу взаимоотношений русских эмигрантов в те далёкие годы:
«Куда прикажете, мадмуазель?
Конечно, знаю, восемь лет в Париже
Прошу простить, я не могу быстрей…
И тут жандарм не подпускает ближе
Вы мне как кость бросаете слова
И Вам французский не родной, ручаюсь
Сквозь дым вуали серые глаза
Блестят во тьме, сдержать слезу пытаясь
В чём Ваша грусть? Поведайте, прошу
Нам полчаса до синема на Сартр
А Вы опять – я вовсе не грущу
Сквозь сизый дым с цветочным ароматом
Уже ли был я с Вами неучтив?
Почто Вам лгать безвестному таксисту?
Лишь голову слегка к плечу склонив
Вы улыбнулись кратко и лучисто
– Уже ль месье читает по глазам?
Поверьте, ложь месье почуять может
Так в чём печаль, мадмуазель?
– Мадам! И пусть она Вас больше не тревожит!
Мон дьё, мадам, знакомые слова
Мы, может, зря язык себе ломаем?
Меня здесь называют Николя
А при крещеньи звали Николаем…
Как Вас зовут? Да полноте молчать…
У нас одна душа, и грусть похожа…
А Вы, с тоской «к чему Вам это знать…»
И тихий плач… и холодок по коже
По тормозам… оставить чёртов руль…
Платок со вздохом протянуть – Возьмите
– Простите, Николай… меня там ждут
– Не ждут Вас там… прощаю, и не лгите
Толпятся дамы возле Синема
Ваш силуэт угадываю тонкий
В чём ваша грусть? Что осень холодна?
Какая там мадам… совсем девчонка!
Быть может, Ваша кончилась любовь?
Иль вспомнили Москву, подружек… маму?