Кетанда

– Белый, а у него клюет. Он опять переехал.

Юрка поморщился, не отрываясь от чтения.

– Может, попробуем после дождя?

Белый, жадный до судаков, откладывает книгу и высовывается из палатки. Ливень не стихает, он теплый и мощный и вскоре должен кончиться. После него всегда хорошо рыбачить. Белому, конечно, тоже охота поехать, но сначала он должен сказать свое слово против.

– А уху варить?

– Да ладно, чайку попьем.

– А блесны?! Нет же блесен...

Он как будто даже обрадовался, что у нас нет таких блесен, и снова взялся за книжку. Я откинулся на подушку. Ливень не унимался, норовил порвать тент, а в палатке было тепло и уютно. Я натянул на себя одеяло и уснул. Это тоже было неплохо.

Когда проснулся, дождь уже кончился. За тонкими стенками палатки какая-то особенная тишина. Слышно, как с деревьев падают одинокие тяжелые капли. Птички заливаются звонкими, промытыми голосами. На берегу слышен голос Белого.

– Ни хрена себе. – это он уже второй раз повторяет.

– Ну, п-пока д-д-дощь-то шел, как по-по-перло, – отвечал сильно заикающийся, окающий голос.

Я вылез из палатки. У берега стояла широкая деревянная лодка с местными деревенскими номерами, в которой что-то рассматривал Белый. У костра на корточках сидел мужик лет сорока со слипшимися, как мочалка, выгоревшими волосами и протягивал руки к огню. Длинные семейные трусы в цветочек и с прорехами мокро облепляли его худые ноги. Только что, видно, зажженный костер горел плохо, больше дымил. Мужик, отчаянно дрожа – тряслись руки, плечи и даже колени, – пытался подклады-вать мелкий сушняк.

– Здорово.

Мужик не сразу ответил. Не мог. Унимал тряску, глядя на меня то ли извиняясь, то ли сердито.

– З-з-з, ой, еп. Здо-до-рово... т-тут у вас по-по-греться чуток, – выпалил он, наконец. – Красень-кого вмажешь? – мотнул головой на бутылку вина, лежащую рядом с ним на песке.

– Не, спасибо, – отказался я, покосившись на бутылку без этикетки с прилипшим к ней речным мусором.

– Чё ты, давай... красное... – он взял одну из наших кружек, дунул в нее, налил трясущимися руками и медленно выпил все сразу. Сморщился, как от кислого. – У вас пожрать-то ничего нет? С утра не жравши – с бабой разосрался, прям с утра раннего.

– Нет ничего. Не варили, – махнул я в сторону грязного котелка у костра.

Неудобно было, как всегда бывает неудобно перед человеком, просящим еды, но у нас действительно ничего не было. Только две банки тушенки, заначенные на черный день. Да и, сказать честно, не очень приятно было, что он приперся к нам в лагерь, где мы всё бросали без присмотра...

– Это ты вот на эту самоделку ловил? – Белый все не мог успокоиться.

– Ну, – закивал мужик.

Я подошел к лодке. В ней было полно воды. На всплывших стланях лежало с десяток крупных судаков и две пустые бутылки.

Мы с Юркой бросились мастерить блесны. Мужик смешно дрожал и подсказывал, как лучше сделать. Когда уезжали рыбачить, он оставался у костра. Сидел на корточках, спиной к нам, что-то бормотал и время от времени взмахивал руками. Он согрелся и здорово захмелел, и до нас ему уже не было никакого дела. Мы, признаться, посматривали за ним – не упер бы чего, больно уж простой, да и крепкий пьяница, видно, но когда он уехал, не заметили. Блеснили долго и бесполезно. Ничего не поймали. Я временами неприятно вспоминал про тихо исчезнувшего мужика, брать-то у нас нечего было, но документы на лодку и мой паспорт лежали в палатке.

– Может, он свою блесну в бормотухе мочил? – кисло пошутил Белый, когда мы на закате причалили к лагерю.

На острове было тихо, сыро, и казалось, что холодно. Солнце садилось за Попов остров, красило тревожным оранжево-красным воду, палатку, прибрежные кусты и деревья.

– Всё на месте, – сказал Белый, вылезая из палатки.

Я привязал лодку и наткнулся на двух здоровых судаков. Они лежали на песке у самой воды. Я недоверчиво тронул ногой – судаки были свежие.

– Белый, ты посмотри-ка, он нам рыбы оставил.

– Ты иди сюда, посмотри.

Я подошел. Возле костра, вдавленная в песок и аккуратно прикрытая кружкой, стояла бутылка. Отпитая ровно на треть.

ГУСИ-ГУСИ, ГА-ГА-ГА...

Пока Степан отчерпывал воду, отец сложил в лодку канистры с запасным бензином, палатку, еду, патроны. Сверху навалил утиные и гусиные чучела в больших сетках, утрамбовал их, но все равно получилось горкой. «Казанка», которую дал им егерь, старенькая, давно уже без переднего стекла, оказалась не такой уж и большой. Отец зашел с носа и столкнул лодку поглубже.

Он был в высоких болотных сапогах, хорошей камуфляжной куртке, из-под капюшона которой торчали густые моржовые усы, мокрые от дождя. Все было готово, чтобы плыть, но отец отчего-то медлил. Вышел на берег, внимательно поглядел вниз по речке и, бросив Степану «я сейчас», пошел к егерскому дому.

Степан доскреб со дна грязную, с песком и мусором воду и уселся поближе к мотору. Было тихо. Серое небо сыпало на речку мелкую морось. Капельки были такие маленькие, что не оставляли следов на темной текучей поверхности. Степан подставил ладошку, она была мокрой и холодной и тоже не чувствовала, но дождь ощущался щеками, и все вокруг мокро блестело.

Отец пришел с ящиком, из которого торчали сети.

– Рыбки на уху не помешает... Ты как? Не промок?

– Нет. Дай я порулю, – попросил Степан.

– Давай. Лодка не течет? Не заметил?

– Нет, вроде... я все отчерпал.

Отец подкачал бензин, дернул несколько раз – мотор не заводился, он привстал, дернул сильнее, мотор взревел. Синий дым потек по воде.

– Пусть прогреется... – он повернулся к Степану. – Значит так, до озера двадцать пять километров – час делов. Потом дельта большая будет. Это еще километров пять-шесть по протокам. Там, Михалыч сказал, правее надо держаться, – он снова пристально посмотрел вниз по реке, думая о чем-то, потом встал и оттолкнулся шестом. – Ладно, мимо озера не проедем. Поздновато только.

Лодку зацепило и повлекло течением. Дым из теплой егерской избы стелился по мокрому лугу. Михалыч с охапкой дров стоял на крыльце и молча смотрел им вслед.

– Ну что, Степаша, с Богом, что ли? Про льдины помнишь?

Степан включил скорость, лодка медленно двинулась, а отец вытер мокрые руки о штаны и достал сигареты. Дождь, конечно, малость портил дело, но настроение было хорошее. Пока удачно все складывалось. И из Москвы они проехали почти шестьсот верст всего за семь часов, и егерь оказался дома, и собрались быстро. Отец еще раз окинул взглядом укладку – вроде всё положили.

Они были здесь впервые, и пока отцу все нравилось. Егерь говорил, что утки уже полно, а иногда – год на год не приходится – бывает и пролетный гусь. Отец закурил и весело глянул на Степана. Будет там гусь или не будет – это не важно. Может, это вообще фигня. Вон сидит за мотором его маленький рулевой – это да. Ему захотелось подмигнуть своему девятилетнему сыну, но тот внимательно смотрел вперед – прищурился, и чувствовал, змей, что отец смотрит, и даже не покосился – занят же, чего ж тут. Ну, ну – отец тихо улыбался в усы.

Когда-то они так же охотились со старшим сыном. Но старший вырос... старший уже студент. Его вдруг ревниво кольнуло, что и младший вырастет, и он ему станет не нужен, как не нужен теперь старшему. Эта мысль была для него не новой, но сейчас было не до нее. Они с младшим ехали на дальнее лесное озеро, где никого нет и полно уток и где они будут охотиться и рыбачить целых три дня.

Пока плыли вдоль деревеньки, Степа держал небольшую скорость. Ему, может, и хотелось, чтобы кто-то увидел, как он рулит, но это было не так важно. Он не понимал, как здесь вообще живут. Дорога сюда была такая, что даже их здоровый джип два раза застревал. Вся деревня была скучная, покосившаяся, тихая под дождем. Никого не было видно. Он хотел спросить у отца, кто же здесь живет, но не стал – уже проезжали мимо последней, почерневшей от старости баньки и мостков. Степа добавил газу, мотор зазвенел, лодка заскользила свободнее, и он крепче ухватился за борт.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.