Страница 14 из 15
В начале 90-х Новодворская, оглядываясь вокруг, говорила:
«У нас демократического лагеря пока еще нет, у нас есть концентрационный лагерь.
А его раскачивать стоит. И Горбачев, и совдепы, и КГБ, и Калугин; и Ельцин, плохо полинявший большевик, который вовремя бросил партийный билет в набежавшую волну; и Попов, который вводит нэп на уровне «военного коммунизма», и (самый умный из них) наместник коммунистической власти Собчак, который достаточно хорошо скрывает свои намерения, – это не демократический лагерь. Помилуйте, это все атрибуты нашего вечного советского концлагеря, нашей несвободы…»
Из интервью спустя некоторое время:
«…Я ненавижу фашистов, ненавижу нацистов, ненавижу совков, фундаменталистов любого плана – как христианских, так и мусульманских. Я ненавижу фанатов – вообще всех фанатиков. Все, что находится за рамками свободы, гуманности и хорошего вкуса (а свобода и гуманность есть хороший вкус), все, что порабощает и обманывает человека и рано или поздно его насилует, – все это я ненавижу…»
Корреспондент не без ехидства: «И давно это у вас?» Новодворская, не замечая тона: «С детства».
На вопрос о любви к России:
«Если считать Россию государством, то я ненавижу ее, не имею к ней никакого отношения и являюсь классическим государственным изменником. Если же считать Россию страной, то это другое дело… Россия глубоко несчастна. Она инвалид, она ноет, она обиженный и больной ребенок. Ее некому пожалеть, потому что она сирота. Я отношусь к России как к инвалиду. Я как врач у постели больного. Я обязана ее беречь, воспитывать, реабилитировать… возможно, в этой любви есть элемент мазохизма. Но настоящая любовь такой и бывает: она причиняет больше мучений, чем радости».
«Моя Россия была страстотерпицей, она была бедная, заплаканная, серая, грязная, это была Россия Есенина и народников, в ней цвела одна только картошка, шли дожди, ее срочно надо было спасать, и я влюбилась в нее по уши, как Дездемона – за муки, и понимала, что меня непременно должны задушить из-за моей непомерной любви, когда я потеряю платок…»
Что можно сказать по поводу подобных высказываний? Только одно: любовь Новодворской к России носит отпечаток литературной образности.
О себе
Говоря о собственной персоне, Новодворская и тут безжалостна и откровенна, без позы и кокетства, но с изрядной долей самоиронии.
«Я не политик, я безработный профессиональный революционер, и за неимением народа, гражданского общества и революционной ситуации – правозащитник, в общих чертах. Скорее всего, вольнодумец широкого профиля. В трудовой книжке у меня много чего написано: журналист, историк, писатель и так далее».
И далее:
«Дайте мне американский народ, и я переверну Россию!.. Америка стоит на ногах, Россия – на голове… Надо же этим безнадежным двоечникам на кого-то свалить то, что они не могут сдать ни одного экзамена и остаются по четыре года в одном классе. Каково же смотреть на американских отличников!.. Главные достоинства американского народа – индивидуализм, ответственность, умение и готовность стоять на собственных ногах. Полная несклонность к социальному иждивенчеству, внутренняя свобода и привычка расширять вокруг себя эту свободу. Свобода – это для них высшее достоинство, высший приоритет, остальное приложится…»
Так говорила Валерия Новодворская – патриот Америки, которую арестовывали 17 раз при Брежневе, Андропове и Горбачеве.
«Я не считаю себя счастливым человеком, нет. Но я свободный человек. Счастье и интеллект в России не совпадают. В России счастливым может быть только скотина…»
После таких слов Новодворской так и хочется замычать: му-у-у!..
О личном
«Возможности выйти замуж и родить детей меня лишил КГБ еще в 1969-м… Человек, который обрекает себя на борьбу, не может отвечать за детей и их судьбу. Он их делает заложниками… Да и секс, по-моему, никчемное занятие. Спала со своим котом Стасиком – он не мешал мне спать. На секс, говорят, надо много времени, а у меня его нет! К тому же я абсолютно не нравлюсь мужчинам. Да и мне не в кого было влюбиться. Я дураков не люблю… Ну, можно было бы влюбиться в Джохара Дудаева. В Наполеона или Георгия Жукова – никогда! Один – тупой сталинист и неудачник, второй – авторитарный правитель, запустивший цепочку войн, которые привели к двум мировым. Удел свободного человека в несвободной стране – это одиночество».
Еще одно откровение Новодворской:
«Если говорить о теле, то это не моя стихия. Я больше интересуюсь духовной сферой. Мой идеал – Лунарий из романа Уэллса «Первые люди на Луне». Такая большая голова на тонких ножках… Мое тело мне всегда было безразлично. Никакими диетами и гимнастикой никогда себя не изнуряла. Диета – это занятие для приземленных, а духовные хрумкают, чавкают все с удовольствием, не задумываясь о последствиях».
О других
Ленин. «Это злодей. Люцифер. Очень умный: крупный, превосходящий своих противников на голову. Гений зла. Теоретический уровень его крайне высок, хотя и не глубок. Не то, что нужно для этого адского ремесла. Он знал».
Владимир Маяковский. «Самый нужный в моей жизни мужчина. Мне подарили его бюст на 16-летие. С тех пор мы вместе. Тогда мне нравились его стихи, конечно, не стихи «О советском паспорте». А сейчас я использую бюст строго по назначению – им очень удобно кнопки забивать и орехи колоть. Бюст гораздо удобнее, чем молоток. Владимир Владимирович идеален…»
Егор Гайдар. «Мы должны быть ему вечно благодарны…»
Геннадий Зюганов похож на шкафчик типа «Гей, славяне».
Владимир Жириновский. «Жирик вызывает у меня ассоциацию с фольклорным фашизмом».
Мавзолей Новодворская воспринимала как «скотомогильник». И с негодованием отмечала, что «скотомогильник на Красной площади не убран вместе с главным вампиром страны. Эта мумия еще кусается. Ее надо хоронить не на кладбище, а вместе с радиоактивными отходами».
Литературно-журналистский облик
Валерия Новодворская осталась в памяти как умная, начитанная, эрудированная женщина, а не только как эпатажная диссидентка и отважная правозащитница. Она была еще и полиглотом: владела английским, итальянским, немецким, французским языками, еще древнегреческим и латынью. Написала несколько книг: «Над пропастью во лжи», «Мой Карфаген обязан быть разрушен», «По ту сторону отчаяния», «Прощание славянки», «Поэты и цари», многочисленные публикации – статьи, комментарии о текущей политической ситуации. Ее формулировки были отточены по стилю и точны по мысли. Вот маленький пассаж из комментария, написанного в ноябре 1990 года:
«Тоталитаризм имеет задачу уничтожения личности и создания непобедимого государственного монолита во все сферах. И выполняет его ее жесткой рукой в мягкой перчатке: если власть не прибегает к предельной форме репрессий, так это не потому, что она стала менее тоталитарной, более «демократической». А потому, что такие репрессии уже не функциональны. Дрессура оказалась столь успешной, что теперь можно обойтись без хлыста, «оппозиционеры» добровольно прыгают через обруч…»
Добавим от себя: а еще генетический страх 1937 года – «Большого террора».
В заключение отметим, что точную оценку жизни и борьбы Валерии Новодворской дать сложно: ее и любили, и ненавидели. Ненавистников было больше, многие воспринимали ее русофобкой, как журналист Максим Шевченко. Он считал, что «политически она дискредитировала оппозиционное движение своим чрезмерно экстравагантным поведением и превращением политических дискуссий в некую клоунаду, в некий такой цирк… Жириновский, Новодворская, Митрофанов – это, знаете, были такие персонажи, которые были специально рассчитаны на дискредитацию любого серьезного политического разговора».
У Максима Шевченко такой взгляд, у других – иной. «Диссидент среди диссидентов», – считал Леонид Радзиховский. «Мужественная, храбрая, доверчивая и нежная» – мнение Николая Сванидзе.