Страница 6 из 14
Глава 2.
«Не умирай! Помоги! Приди! Эрешкигаль! Услышь нас, мы к тебе взываем!»
«Молим о помощи, великая царица Эрешкигаль!»
«О, великая Эрешкигаль, даруй моему козлёнку еще много закатов!»
– Козлёнку?! – сморщилась Эрешкигаль, впервые прислушиваясь к писку надоедливых серых лук, которые вились возле основания её диадемы, – Козлино́г… – повторила она, – что за смертное имя? Впервые слышу. О ком молится это дитя?
Короткие молитвы раздражали великую богиню. Неужели она – царица мира мертвых величественной Иркаллы заслуживает жалкой пары строк гимна в обмен на спасение души? А как же гимны, длящиеся по пять закатов? Кто-нибудь их еще помнит? Дождется ли она когда-нибудь истинной мольбы, что не читались ей три тысячи лет?
Прогоняя лук подальше от диадемы, Эрешкигаль топнула ногой:
– Да сколько можно! Пищат и пищат! Пошли прочь!
Несколько луков отлетели от диадемы, остальные сбились в плотную кучку.
Нынешний люд измельчал. Во век не услышишь полноценного гимна о даровании жизни. А нет гимна, нет и пощады. Так решила богиня, вот только избавиться от лук было не в ее власти.
Всякое обращение к царице по имени превращало людские слова в мотыльки – луки.
Восьмикрылые пищащие тараканы с серым подсвеченным брюхом собирались вокруг диадемы Эрешкигаль. Каждый насвистывал ей человеческую мольбу. Среди луков соблюдалась иерархия. Чей человек больше слов гимна начитал, тот лук ближе всех и подлетал к царице. Но в последние полтысячи лет знатоков полного гимна почти уж не осталось.
Потому Эрешкигаль не торопилась дарить свою милость завтрашним мертвякам.
Эрешкигаль закатила глаза, когда два десятка неосторожных луков затянуло в серые водовороты, что вились над ее диадемой. Луки пищали и лопались молниями и растворялись дымом, от которого голове царицы делалось щекотно.
– Что за проклятье! Слушать и слушать мерзких букашек!
За последние три тысячи лет правления Иркаллой, Эрешкигаль так и не научилась абстрагироваться от тараканьего писка. Если бы не странное имя Козлино́г, о котором молилось смертное дитя, царица продолжила бы думать о своей дочери Ралин. Уже не такой юной, как девочка с Козлиногом, а потому дарующей матери не радость милого взросления, а горе непокорной юности.
Ралин снова сбежала и никто в Иркалле не мог ее разыскать, а потому и не было спокойно в царстве.
Эрешкигаль поднялась с парящего трона. Расправила изумрудные крылья и сорвалась камнем вниз, в напольные залы младших богов.
Крылья Эрешкигаль свернулись и плотно прижались к спине идеально ровными половинками. Каждое перо в них обладало силой боли и не было их количеству предела. Какое-то могло лишить разума, части тела, ослепить или отобрать память. Перья не действовали на богов, только на смертных. Они защищали Эрешкигаль в те дни, когда она покидала подземное царство.
Боги не испытывают физической боли.
В детстве маленькая Эрешкигаль не понимала, почему смертные кричат, когда она достает из них кости? Почему не возвращают голову на место, если она оторвется? Зачем тонут в ледяном океане или плавятся в лаве, когда она даровала им то, что просили – один молил о тепле, а второй о воде.
Они получили, что так усредню требовали, но все равно недовольны, и помирали в гневе. Несмотря на ее старания явились в Иркаллу, где их никто не ждал и имена на их глиняные таблички не выбивал.
– Мельчают, – всматривалась Эрешкигаль в видение растрепанной девочки, рыдающей над измазанным кровью белым пером, повторяющей, как заведенная молитву из одной фразы. – Милое дитя с пером, – вспомнила царица о Ралин в возрасте тысячи лет.
Ралин горевала так же, как эта чумазая девочка в пустыне, когда ей объяснили на примере что такое быть смертным. На обучающем уроке для наглядности и демонстрации Ралин, что значит человеческая смерть потратили одного смертного, второго, третьего.
Дочь богини только заливалась слезами пуще водопадов океана Абзу, и ничто было не способно остановить ее рыдания. Наставницы ломали головы, что так огорчило наследницу?
Слишком мало людей? Слишком скучная смерть? А может быть Ралин сама хотела окатить кипячёной смолой мальчишку и срезать ему ступни – посмотрев, далеко ли он убежит, пока кожа его и волосы стекают по торчащему из спины позвоночнику?
Наставница протянула кувшин со смолой капризной малышке.
И слава великим, Ралин перестала плакать. Девочка взяла кувшин, принюхалась к смоле и опрокинула ее над своей головой. Веки ее тут же слиплись. Перья в серых крыльях налились тяжестью. Она пробовала убрать с лица грязные волосы и посмотреть на мальчишку, который должен был получить вскипяченную смоль на себя. Посмотрела и… улыбнулась, что заметила Эрешкигаль, явившаяся на тот урок.
Наставницы Ралин лишились крыльев, а мертвяки – демонстрационный материал с урока – получили глиняные таблички, которые Эрешкигаль, желая порадовать свое дитя, набила в обход очереди, даровав мальчишкам сильные пыльные крылья и обещав перерождение в отпрысков знати всего через полсотни лет.
– Не плач, о смертное дитя, – снизошла милостью Эрешкигаль до девочки в пустыне, – я верну жизнь тому, за кого ты молишься.
Картинка в видении Эрешкигаль сменилась.
Белый беркут выронил из когтистых лап серый комок. Тот рухнул с неба. Удачно получилось, что старик возле девочки сделал шаг, смягчив падение серого… чего-то там, что девочка называла Козлиногом.
Приятно хрустнуло. Сломалась шея старика, зато Козлиног ровно стоял на всех своих четырех ногах совершенно живой и здоровый. Ни переломанной больше ноги, ни единой раны на проткнутых органах, лишь дарованная Эрешкигаль новая сила и долгая жизнь.
Дитя с красным пером перестало молиться, а потому Эрешкигаль выглядела удовлетворённой из-за исполненного долга, который подарил ее царству очередную душу старика, а девочке вернуло Козленога.
Но что такое какая-то душонка! Всего одна!
В минувшие тысячелетия бывало, что смертные толпились у Семи врат, убитые мором и войнами. Демоны с болотистых пустошей пировали костным мозгом до пыльной рвоты, пока не прекращалось столпотворение, пока достойные не проходили сквозь оставшиеся врата с единой целью – получить клинописную табличку с именем из рук Эрешкигаль и крылья.
Пока нет таблички и крыльев – нет ни смерти, ни жизни.
Эрешкигаль бродила по дворцу, но ни в одних покоях не могла разыскать свою дочь. Она знала, если Ралин захочет, никто ее не обнаружит, но продолжать оставаться на троне не было мочи. Нужно или кого-то убить, или казнить, чтобы успокоиться.
– Моя царица, – поднялся к ней навстречу супруг, когда Эрешкигаль вошла под своды глиняных табличек с переписью военных стратегий, – ты разыскала Ралин? Скажи, что знаешь, где она?
Нет, убить супруга Эрешкигаль бы не осмелилась. Их брак одобрил сам Господин богов, а получить его неодобрение равнялось получить пять сотен врагов, коих у Эрешкигаль и без того хватало еще со времен изгнания ее сестры Иштар.
– Приветствую, муж мой, – ответила Эрешкигаль и посмотрела прямо в глаза супруга – бога войны и мора, – Нергал, наша дочь юна. Дворец для нее невыносимо мал и скучен.
– Такая же, как ты, когда нас поженили. Такая же упрямая! – добавил он, кряхтя, справляясь с доспехами, – дерзкая и дикая. Ну ничего, скоро этому наступит конец. Очень скоро, любезнейшая супруга!
– Ты отбываешь? – перевела она тему, заметив в зале ближайших стражников царя.
Его прислужники – демоны с головами львов и бычьими хвостами толпились возле ступней в покои. Их лица с выколотыми глазницами покрывали чугунные шлемы, выплавленные на огнищах сожжённых тел, когда марийское сражение унесло в Иркаллу три тысячи душ.
– Заждалась уж меня месопотамская хворь и падеж скота. Но эти смертные… Они придумали растворы для лечения. Ноги, руки отращивать не научились, а гнойные волдыри им, видите ли, жить мешают! Из-за лекарских растворов у наших врат в Иркаллу нет больше той обожаемой мной кровавой давки, когда мертвяки убивают мертвяков. Пора то исправлять, моя царица.