Мёртвая и Живой

– Две девочки… и одна одновременно.

– Две зеркальные девочки. В утробе своей матери они лежали так, что смотрели друг на друга. И всеми пальцами на руках и ногах, самыми их кончиками, девочки срослись друг с другом. Всегда вместе, всегда рядом, и даже родиться одна не смела раньше второй.

– Вы их… вы их разъединили? – спросил Раман, понимая, что сейчас жрицы не были соединены друг с другом.

– Сначала я их спрятал. Эбла не терпит уродства. Тебе ли не знать. Два лишних рта. Две девочки, которые не могли ходить. Которые убили рождением мать. Детей отдали бы на съедение степным лисицам. Я обещал отцу детей, что выясню, как можно разделить сестер и отправился в Египет. Мое странствие и обучение заняло несколько лет. Когда вернулся, им было уже пять. Сетры продолжали лежать и смотреть друг на друга, скрепленные общей кровью. Им до сих пор не дали имена, делая вид, что их не существует. Девочки все пять лет жизни провели на полу того же сарая, где родились. На грязной соломе среди испражнений в хлеву. Я был удивлен, узнав, что дети способны говорить. Брошенные на пять лет они могли не просто мычать и кряхтеть. Зеркальные сестры говорили складнее, чем я сейчас. Мелодично, певуче, будто им известны все законы мироздания. И пусть они видят лишь кручёные хвосты волов над собой, они видели и слышали вселенную.

– У них был дар, так учитель? Великая богиня Нисабу одарила их знаниями?

– Кто знает волю богов, кроме них самих.

– Жрицы… – предположил Раман.

– Да, они знали и говорили странное. Я принялся записывать клинописью их слова, пока все остальные в доме называли девочек бесячими. Сестры не ставили точек или запятых и лишь служили рупором чужого голоса.

– Что они сказали? Что, учитель?

– Многое. Но главным было предостережение о трех знамениях, что станут началом конца.

– Конца чего?

– Конца Эблы, конца света, конца всего живого, Раман. Казалось, что ради этих слов те дети родились на свет. Чтобы успеть предупредить нас. Чтобы человечество было готово.

Ияри молчал, снова начав копошиться с глиной. Он работал усердно, и не отвечал пока не слепил из глины второй цветок Лотоса или как их называли в Эбле – Лилию.

– Что это были за предсказания?

– Когда я услышал их, я сделал девочек своими ученицами, преклонялся пред ними, помог схоронить отца, когда тот утоп в пьяном угаре и забрал детей в зиккурат.

– Они все еще были срощены?

– Обучившись хирургии в Египте, я знал, что смогу разъединить их.

– Хирургии? Это такая магия?

– Это знание, полученное Египтянами о врачевании. Разрезая плоть, они научились сами и обучили меня удалять хворь, вырезать зловонное и сшивать края раны обратно, даруя вторую жизнь.

– Звучит, как настоящая магия, учитель.

– То не магия, Раман, то наука. Учение, которое будет возвращать людям зрение, ноги и зубы.

– Ну, про зубы я никогда не поверю! – еле сдержал смешок Раман. – Если зуб выпал, ничем его не вернуть!

– Египтяне выпиливают идентичные из костей животных, скрепляют их золотыми нитями и пластинами, а фараоны украшают свои зубы, вставными драгоценными камнями.

Раман хлопал водянистыми глазами за охапкой белых ресниц, а Ияри продолжал:

– В ту ночь, когда я проводил операцию по разъединению сестер луна стала черной. Оказалось, что девочки соединены столь тонкими полосками кожи, что под увеличительным стеклом я видел бороздки, которыми они были соединены.

– Бороздки?

– Они похожи на реки, каньоны и линии, что соединяют звезды. Из детских пальцев не пролилось ни одной капли крови. Девочки не издали ни звука. Когда все закончилось, и они уснули, я вышел из зиккурата и увидел в водах оазиса черную луну, а все лилии в воде распустились передо мной. Я дал девочкам имена Лилис и Лилус, что означает Ночная Лилия.

– Их предсказания, учитель? Они сбылись? Ну те, что вы записывали?

– Все до единого. О восхождении на трон Индиллима, о каждой эпидемии, о море, унесшем десяток лет назад половину скота Эблы. В табличках, что я записал были слова о лисьем патруле, об урожайности и даже о гранатовых деревьях, что пятнадцать лет назад не принесли плодов, лишившись каждого цветка. Но важно вот, что. Как только я разъединил детей, их дар исчез. Они молчали много закатов. Я показал таблички их предсказаний отцу царя Индиллима, и он приблизил девочек к себе, нарекая зеркальными жрицами.

– Вы отправились к отцу царя Индиллима, к Исар-Даму?

Ияри кивнул:

– У него было тринадцать сыновей от разных жен, и никто не верил в то, что трон перейдет к самому младшему. И я не верил. Но Лилис и Лилус шептали в том старом амбаре, будучи чумазыми и оголодавшими, они шептали в унисон, что трон отойдет Индиллиму, который переживет всех братьев. Что война с Морией окончится победой Эблы.

– И..? – понимал Раман уже по интонации Ияри, что было сказано что-то еще. Старик каждый раз замолкал и выдерживал паузу, прежде чем произнести дурную весть, – что еще, учитель?

– Победой Эблы, – повторил Ияри, – процветанием и… полным крахом. Царь Индиллим окажется последним царем, как только свершатся три знамения, после которых только темнота. После которых не будет больше Эблы.

– Знамения?

– Одно из них уже произошло.

– Какое?!

Ияри не сводил пристального взгляда с ученика, давая столь сложный, но необходимый ответ. Ответ, который сделает жизнь парня сложнее во сто крат, или облегчит в тысячу, когда наконец-то он всё узнает.

– Алое перо из крови, что рухнет с неба. Книга Ночных Лилий, что явится миру и, – смотрел Ияри на белявого, – рождение дитя с прозрачной кожей и глазами, полными воды.

– Что… рождение… это что, мое? Я – дурное предзнаменование о конце света?

– Поэтому жрицы хотели убить тебя, и уверен, опасность не миновала.

– Меня хотят убить…

– Ты одно из предзнаменований. Как только явится второе, а затем и третье, никто не сможет защитить тебя. Никто, кроме богов. Ты должен быть готов.

– К чему?

– Спасать свою жизнь!

– Вы сказали книга Ночной Лилии, это что, книга наших жриц?

– Нет, Раман, – перевел взгляд Ияри на глиняную табличку, испачканную, а не украшенную золотом и лазурью. – Они бы этого желали, но книги у них нет. Есть только имена. Уверен, демон или бог шептал моими губами, пока я нарекал их.

– Они хотели убить меня, потому что знали – я знамение. А вы? Почему вы меня спасли?

– Тебя спасла Эрешкигаль, ответив на молитвы матери.

– Но и вы тоже, – опустил он взгляд на старую рану, проткнутой насквозь руки, когда жрицы успели обрушить кинжал над сердцем Рамана. – И что теперь делать? – вернулся Раман к главному.

– Искать книгу Ночных Лилий и беречь Эблу от появления за ее вратами кроваво-алого пера.

Раман уселся на пол. Он то накидывал, то сбрасывал капюшон пока смотрел в лицо Ияри сквозь брыкающееся пламя фитиля круглой лампы, наполненной оливковым маслом.

– Иногда я думаю, – отодвинул лампу Ияри, – что все мы в Эбле прокляты богами. И цари, и служки.

– Что мы сделали не так?

– Не умеем ценить простоту и радость жизни. За то, что хотим всегда еще больше, сколько нам не дай. За то, что верим в предзнаменования, но не верим собственному сердцу.

– Сердцу?

– Верить сердцу важнее любого знания, мой мальчик. Но этому мне не научить тебя.

– Всему можно научить, – не соглашался Раман. – Для этого есть клинопись и зиккураты!

– Клинопись записана по сухой глине, а зиккураты выстроены из песчаника. И то и другое – тленно. И то и другое исчезнет в дюнах, став песком.

– Как исчезнут и тела людей…

– Но не их души.

– Сыновья Афтана дразнили меня сыном демона. Выходит, они правы.

– Ты сам решаешь, кто ты. Человечный демон или демонический человек. Выбирай свой путь. Ты дышишь, как дышит каждый эблаит, как Лилис с Лилус. Такой же, как они, Раман.

– Какой?

– Живой. Пока живой. И чтобы задержаться на земле подольше, на рассвете вы с матерью отплываете по реке Нил в низовья Египта.