Страница 6 из 23
Слабенький луч артефактного фонарика едва освещал широкий темный коридор на третьем этаже. Сквозь незанавешенные высокие окна пробивался свет уличных фонарей, узкими длинными квадратами ложился на истертый кафель пола.
Лео, борясь с сонным ознобом, снова повел фонариком – тишина, пустота. Гулкие шаги отдавались эхом под потолком, щеки горели, словно наждаком натертые – он выпил перед началом дежурства лишний стакан чаю с крупинками сахарина, но жидкая заварка не бодрила, а заменитель сахара не придавал сил, только оставлял привкус металла во рту.
И дневных проблем хватало, теперь еще и это! Ну как искать этого ребенка, маленького гражданина будущего Магистерия? Среди почти полутора сотен учеников. Если бы мага можно было легко определить, не нужны бы были Дефиниции.
Церковь рассказывает, что у магов – простите, малефиков – свищ в душе, пробоина в высшие миры, из которой хлещет – или сочится, у кого как – божественная благодать, энергия творения, истинная форма абсолюта[8], канденций[9], мезла – его по-разному называют. Церковь рассказывает, что вместо того, чтобы двигаться положенными путями, от сефиры к сефире, постепенно реализуя свой потенциал и материализуясь в предназначенные формы, канде́нций попадает в плен злой воли малефиков, и те воплощают его к своей корысти во что заблагорассудится. И тем препятствуют исполнению божественного замысла и извращают его.
А изготовление артефактов божественному замыслу не препятствует и ничего не извращает, так как в артефактах используется конечный продукт, овеществленный абсолют.
Теоретически мага распознать очень просто, и любой, обученный видеть ауры, заметит и эмана́ции избыточного канде́нция, потому что избыток, у кого больше, у кого меньше, есть всегда. А обучить распознаванию ауры можно даже простеца. Но это в теории. На практике редко когда маг допускает бессмысленное расточение канденция вовне, позволяя случаю играть с ним. Это не только глупо, но и опасно. Даже маленькие дети интуитивно научаются так или иначе использовать канденций своим желанием улучшить или изменить что-то. Очень, очень часто канденций питает простенький шарм или харизму – любой ребенок жаждет, чтобы его любили и хвалили.
Спонтанные неуправляемые выбросы случаются у простецовых детей, рожденных с разломом, но только потому, что, во-первых, разлом частенько проявляет себя неожиданно и резко в период созревания, а во-вторых, ни сами дети, ни их родители знать не знают, что делать с открывшимся даром. Для них это не дар, а проклятие, ставящее крест на всей дальнейшей жизни.
Но даже простецовые дети умеют освоить подтекающий из разлома избыток. Так что следует не ауры учеников рассматривать – это и так ничего не выявило, – а проверить сперва лидеров и любимцев.
Ну или искать осведомителя среди взрослых. А также помнить, что осведомитель мог ошибиться и никакого маленького малефика в школе нет.
И не забывать, что Беласко может быть прав и пришедшее по старым каналам письмо – просто крючок с наживкой, на который невозможно не клюнуть.
Лео помотал головой. Прекрати сам себя накручивать, Цинис. Делай дело, за которым пришел. Если оно для тебя слишком сложное, то нечего было и начинать. Можешь прямо сейчас все бросить и отправляться к Ястребу.
Хотя нет, до дома Беласко, где находится портал в долину, без денег среди ночи не добраться. Так что дежурь, как велено, а дальше посмотрим.
Падре Кресенте обходил жилой корпус, а Лео – учебный, и в галерейке, соединявшей два здания на уровне третьего этажа, они должны пересечься и поменяться местами.
В учебном корпусе было тихо, по ногам сквозило, пахло сыростью, пылью и мастикой, которой натирали полы прямо поверх въевшейся грязи. Только ветер тряс стекла и сонно гудели еле теплые батареи: кого-то директор нашел на замену Дедуле. Днем здесь царил шум, в коридорах звучали голоса, поэтому Лео казалось, что ночное пространство продолжает полниться отзвуками.
Тонкие волоски на шее встали дыбом, а по загривку и рукам побежали мурашки. Он услышал голоса наяву.
Прислушался. Два голоса – сдержанный юношеский баритон и тоненький, мяукающий шепоток, то ли девчоночий, то ли вообще детский, доносились как раз со стороны перехода в жилой корпус. Говорили невнятно и приглушенно, но эхо летело далеко по коридорам.
Верный учительскому долгу, Лео шел в направлении голосов. Он уже представлял, где полуночники притулились. В самом начале галерейки стояла огромная драцена в квадратной кадке, которую поколения учительниц закормили чайными спивками до размеров средней финиковой пальмы. Цветок располагался в кадке рядом с ребристой батареей, и можно было прижаться к ней спиной и устроиться с комфортом – он так и слышал на днях, кто-то из девочек-первогодок уговаривал подруг пойти посплетничать «под пальму».
Подойдя поближе к галерее, Лео покашлял в надежде согнать полуночников с нагретого места. Послышались: шорох, сдавленное чертыхание и поспешный удаляющийся топоток. Лео свернул в галерейку и постоял, опустив руку с фонариком и дожидаясь, пока все затихнет. Если беглецы не наткнутся на падре, то уйдут от расправы.
В галерее и без фонаря оказалось достаточно светло – череда не прикрытых шторами больших окон по обе стороны коридора, стекла до половины закрашены белой краской, на белом – отсветы далеких огней. Впереди, за полуколоннами, разделяющими окна, что-то пошевелилось. Падре Кресенте?
Лео поднял фонарь, но тут от подоконника, не замеченная прежде, отделилась высокая фигура.
– Доброй ночи, господин учитель! Что это вы бродите тут в одиночестве?
Нагловатый юношеский баритон, высокий рост, широкие плечи и вспыхнувшие в луче фонарика рыжие волосы – это же Кассий Хольцер, ученик из третьей старшей группы. Лео хорошо его запомнил, потому что тот неуместно возвышался за казавшейся крошечной партой и постоянно задавал вопросы – иногда идиотские, чтобы потянуть время и повеселить класс, а иногда интересные и весьма острые.
– В школе ввели ночные дежурства, разве вы не знаете? – невольно ответил Лео и сразу же разозлился. Это ученик должен перед ним отчитываться, а не наоборот. – В любом случае, Кассий, находиться ночью вне спален запрещено. Отправляйтесь в кровать немедленно. И ваша спутница тоже зря надеется, что я уйду. Сейчас не время для свиданий.
– Не было никакого свидания, – бессовестно соврал Хольцер, дернув плечом, – я просто вышел… воздухом подышать.
– А разговаривали с кем? – Лео поднял бровь. – С воздухом?
– С котом, – ляпнул Хольцер.
– Кассий, перестаньте валять дурака. В школе нет кошек.
– Есть.
– И спорить со мной прекратите. Бродить ночью по школе запрещено. Пойдемте, я провожу вас в вашу спальню.
– Да я сам дойду, не заблужусь небось. Тюрьма она и есть тюрьма, где тут блудить. Я, знаете, больше года за ворота не выходил, зато внутри все закоулки изучил, с закрытыми глазами дойду.
Кассий повернулся было уходить, но не выдержал и бросил через плечо, передразнивая:
– Идите, Хольцер! В камеру, Хольцер! Немедленно, Хольцер! Или я буду вынужден… кстати, – он повернулся к Лео лицом, раздумав уходить, – что вы сделаете, если я не пойду?
– Давайте не будем доводить до крайностей, – нахмурился Лео, – просто выполняйте школьные правила, они не слишком сложны.
Хольцер фыркнул:
– Куда как проще! Ходить строем, дышать в такт, ночью спать солдатиком и не двигаться. Кто двигается, того на выволочку! Два наряда вне очереди! Драить сортиры! Шарк-шарк! – Парень сгорбился и принялся размахивать рукой, имитируя чистящие движения. – Шарк-шарк зубной щеткой!
– Прекратите паясничать, Кассий.
– Шарк-шарк! И еще хлорки насыпем! А то ведь известно, среди нас зараза малефикарская затаилась, хлоркой ее, хлоркой! Дустом!
8
Абсолют – спонтанно воплощенный структурированный канденций. Образуется на краях крупных разломов.
9
Канде́нций – мезла, изливающаяся из Средней Реальности в Младшую.