Страница 4 из 82
— Ну, — сказал отец, тронув его за плечо. — Давай!
Но не успел Хэст сделать и десятка шагов как за спиной раздался крик.
— Горе беспечным! Зло идет! Зло идет!
В два прыжка Хэст очутился около отца, прикрывая спину. Аст удивленно озирался, перебрасывая секиру из руки в руку. Телохранители справа и слева ощетинились мечами, а под его ногами бился распятый на кольях лицом вверх второй раб, стараясь вырваться. Колья трещали, но опасности не было никакой. Первый раб, испуганный переменой в Асте сжался и боязливо сказал.
— Это наш… Их колдун. Он умеет видеть ветер…
Аст не ответил. Дурак — он и есть дурак. А дурака слушать — себя не любить. Где-то высоко, высоко раздался тонкий свист. Сперва он был похож на комариное жужжание, но через несколько мгновений перерос в гул, неприятной дрожью отозвавшийся в костях… Воздух вокруг задрожал. Телохранители присели, не видя и не понимая опасности, но ощущая её приближение.… Мгновения бежали одно за другим. Гул ширился, заполняя воздух вокруг.
— Вон он! В небе!
Все задрали головы. Над деревьями, в невообразимой дали в небе, оставляя за собой дымный след толщиной с башню летел огненный дракон. Гул перерос в грохот, прижимая слабых духом к земле. Люди загородили лица ладонями, деревья взмахнули ветками, провожая огненного зверя, с ворчанием пожиравшего кого-то в прозрачном небе. Мечи замерли и опустились остриями к земле, поняв тщетность борьбы человеков с творением Кархи. Грохот прокатился над ними и уплыл в другие земли. Когда он затих кто-то пробормотал, признавая человеческое бессилие перед огненным драконом:
— Чуден Карха в делах своих!
Аст не стал спорить. Не его дело рассуждать о Божественном. Для этого были Братья по Вере, священными плясками охраняющими покой Керрольда да и всей Империи, а им следовало заниматься своим делом.
— Ему не до нас, — крикнул Аст. — Нечего ждать. Добейте их и возвращайтесь.
Бомплигава повернул налево.
Эвин Лоэр последовал за ним по черной щебеночной тропе, уходившей вдоль горного хребта прямо на юг. Приметное белое пятно на ляжке коня то исчезало, то вновь появлялось примерно в сотне шагов впереди.
Он уже езживал по этой тропе, известной очень немногим. Оно вело к Полосатой Башне, подземному убежищу, откуда император мог управлять страной в случае чумы или одной из тех ужасных магических атак, что иногда, по слухам, обрушивали на него волшебники Стеклянной горы. Эвин, в свое время поездившей по Империи, проезжал этой дорогой, по меньшей мере, раза три и еще помнил её. Теперь это ему пригодилось. В этом месте начались крутые подъемы и спуски, мешавшие наблюдать за врагом. По обеим сторонам дороги за чередой каменных валунов высились огромные деревья.
Предполагая, что альригиец направляется в Апприбат, Эвин тихонько тронул коня вперед. «Что ему тут нужно-то? — подумал он. — В этой-то глуши?».
Темноту пронзило конское ржание. Конь Бомплигавы заржал, что-то почувствовав. Эвин судорожно дернул повод, остановился, слушая, что будет дальше. Белое пятно в темноте после нескольких мгновений неподвижности медленно двинулось налево и скрылось среди деревьев. Эвин так же медленно проехал еще немного и остановился шагах в пятидесяти от того места, где свернул альригиец. Нос его поймал запах жилья. В воздухе пахло дымом. Не лесным дымком от небрежного костерка, а дымом с кухни, в котором к горьковатому запаху сгоревшего дерева примешивался запах еды и хорошего вина.
Бесшумно спрыгнув, Эвин осмотрел обочину дороги. Совсем рядом отыскалась довольно широкая поляна, и он хотел уж, было, привязать коня, но потом передумал. Земля тут была довольно сырой и утром, тот, у кого будут открыты глаза, сможет определить, что Бомплигава прибыл сюда не один, и кто знает какие выводы этот неизвестный сделает из этого заключения. Ведя коня в поводу и прислушиваясь, он прошел еще несколько шагов, пока не наткнулся на более твердую, покрытую мелкими камнями площадку. Довольный этим, Эвин привязал повод к кустам и несколько раз подпрыгнул, проверяя не звякнет ли где металл о металл, проверил легко ли вынимается меч и скользнул за кусты. Сразу за ними начиналась мощеная камнем дорога. Эвин мысленно похвалил себя за то, что оставил коня. На такой дороге звук подков позади себя услышал бы и глухой. Узкая дорога спускалась вниз по склону горы, через густые заросли смешанного леса. В скудном свете только-только высунувшего из-за горизонта свой краешек Мульпа, он увидел дорожный столб. На маленьком указателе около каменной ограды Эвин, помогая глазам пальцами, разобрал слово «Олтул».
«Куда это нас занесло?» — подумал Эвин. Потом сообразил. Дорога, должно быть, вела к постоялому двору Братьев по Вере «Честь и Вера».
Посыпанная мелким камнем дорога крутыми зигзагами спускалась к подножию гор. Эвин шел обочиной, ступая по сосновым иглам, и временами спотыкаясь о сброшенный с полотна дороги камень. Он знал, что тучи, закрывавшие небо, рассеялись, но здесь, в густом лесу, не было видно ни зги. Дождь и туман пропитали почву влагой, деревья стояли мокрые, и капли воды падали Эвину на лицо всякий раз, когда рука задевал ветку. Звук шагов вязнул в насыщенном сыростью воздухе. Примерно через пол поприща дорога сделала последний поворот, и Эвин оказался на опушке. Красота открывшегося внизу вида заставила его остановиться.
У подножия горы стоял большой приземистый бревенчатый дом. Цепь гор позади него уходила к далекой долине. Сквозь вечернюю дымку, опустившуюся на равнину, проступала редкая россыпь огоньков. Огромный купол неба заполняли бесчисленные звезды, намного более яркие, чем в городе. На востоке, словно фонарь на сторожевой башне, висел Лао. Самое большое скопление огней в долине обозначало, по-видимому, имперский город Саар, решил Эвин, самое маленькое, справа — таможенный пост при переправе через Эйбер. Еще дальше, туда, куда едва достигал взгляд, на темном небе вспыхивали зарницы — то ли Божьи помощники играли, толи собиралась загореться неведомая звезда.
«У аттагов, говорят, есть стекла, через которые далекое может стать близким, — подумал Эвин. — Вот бы сюда такое!».
Но волшебного стекла не было, и ему пришлось без него внимательно осмотреть дом. Справа была кухня, там какая-то женщина склонилась над очагом. Центральная часть дома, по всем признакам из нескольких комнат, оставалась неосвещенной, но в левой половине, в большой комнате с камином, Эвин разглядел Бомплигаву и еще чей-то силуэт; они сидели на кушетке лицом к нему. Когда Бомплигава протянул руку к кубку, из кресла поднялся третий человек и налил вина из темного кувшина. На мгновение в свете факелов сверкнуло золотое шитье на рукаве, и темнота вновь объяла неизвестного.
«Убью его и женюсь… — подумал Эвин. — Разбогатею так же вот и тоже буду горячее винцо попивать! Об умных вещах разговаривать!»
Потом мельком подумал о волшебном ухе, что, говорят, было у тех же аттагов, которое могло сделать неслышное слышным и, не задержавшись на этом мыслью, пригнулся, пересек лужайку, перебрался через изгородь и… угодил в самую гущу держи-куста. Кляня про себя острые шипы, торопливо облизал царапины на руках. Жалеть себя времени не было. Свернув направо и стараясь держаться в тени дома, незваный гость на цыпочках перешел усыпанную гравием дорожку и подошел к окну.
«Двое в комнате, — подумал Эвин. Он прислушался, пытаясь расслышать чьи-нибудь шаги или голоса, но напевавшая в полголоса женщина не дала этого. — Где-то ведь и остальные… Наверняка ведь он с телохранителями…»
На его счастье окна тут были выстроены на пальский манер — в одну створку, открывавшуюся наружу и в бок. К тому же тот, кто строил дом, словно загодя подумав о таких как он, не стал стараться и прилаживать створку на совесть, а сделал, как получилось. Получилось хорошо — между двумя сходящимися деревяшками имелась щелочка. Не щелочка даже, а самая настоящая щель, как раз, чтоб лезвие вошло. В благородных домах, в смысле, в спальнях благородных дам, такие щелочки тоже случалось повсеместно и ничего — жили люди, не жаловались. Некоторые даже благодарили.