Страница 30 из 43
С такой интенсивностью я еще никогда не работал. Время летело незаметно; иногда мне приносили еду; чаю не было, но кофе рядом стоял всегда. Еще в самом начале я сообразил приказать раздобыть того самого йохимбе: если коктейля нет, то надо найти хотя бы заменитель. Сколько времени прошло — я так точно и не узнал. Спрашивать я не стал, а потом дни под землей летели так же незаметно. Но дня четыре я просидел над расчетами и еще не меньше суток после этого отсыпался. Все выкладки я передал Темному, после чего он засел над посланиями в низовые структуры. Необходимо было организовать передислокацию людей согласно моей схеме так, чтобы агенты СП и СВБ в наших рядах не смогли определить, что затевается что-то крупномасштабное. Возможно, Шульц и смог бы что-нибудь извлечь, но для этого было нужно, чтобы к нему попала вся информация от всех агентов, а это было маловероятно. Размещение частей должно было занять не менее недели, поэтому заняться мне было нечем. Только теперь у меня появилась возможность прояснить три вопроса, на которые до этого не было времени.
Когда Темный усталый, но невероятно довольный, появился в закутке, который я облюбовал в качестве своей комнаты, чтобы доложить о завершении всех распоряжений, я спросил его:
— Темный, а как твое настоящее имя?
Он замялся.
— У меня есть ряд причин, чтобы еще некоторое время остаться анонимом.
Я усмехнулся.
— Если у меня под черепом вмонтирована камера, то на тебя уже собрано досье толщиной с энциклопедический словарь.
— Да нет, уж этого-то я не боюсь! Просто я столько лет прожил под ником… Хотелось бы довести дело до конца, и только тогда раскрыться.
Я усмехнулся опять.
— Самый опасный из наших противников называл увлечение вас своими кличками «детским садом». Я, пожалуй, согласен с ним. Вам по сорок с хвостиком лет, а называете себя прямо как подростки, играющие в героев. Кибер-Снейк! Темный! Звучит-то как!
— Самый опасный — это Рюсэй? — попробовал увильнуть Темный, но меня уже было не сбить: спасибо Безымянному.
— Самый опасный — Александр Шульц, руководитель Службы внутренней безопасности. Слышал о ней?
— Ни о ней, ни о нем никогда не слышал. Они появились после того, как я окончательно ушел.
— И все же, как тебя зовут?
Темный покрутил головой, словно надеясь найти путь к отступлению, но ничего не найдя и поняв, что я от него не отстану, нехотя ответил:
— Александр. Можно просто Алекс.
Я поморщился. Мне никогда не нравилось называть никого на американский манер. Я никого так и не называл. Исключением был только Макс, который вообще отказывался отзываться на имя Максим. Когда однажды я напрямую спросил его о причинах этого, он пробурчал только: «Ты бы еще меня Максимушкой назвал, как бабушка», после чего окончательно замолчал.
— У меня есть более серьезный вопрос, Саша. Ты уверен, что Цитадели не знают о нашем убежище? На его строительстве должно было работать множество людей. С чего ты взял, что среди них нет агентов?
— Строили люди, в которых я уверен. То есть, в строительстве лично участвовала только верхушка Сопротивления. Не забывай, мы начали готовиться к восстанию почти двадцать лет назад — еще до начала войны. И Тунис был выбран не случайно — тем, что люди приезжают на популярный и дешевый курорт, никого не удивишь. Многие из нас сидели на пособии, а оно, при строгой экономии, вполне позволяет за год накопить на три месяца проживания здесь. Цены, как ты видел, пониже, чем у нас, дорог только перелет. Я лично работал на этом строительстве. И я уверен в каждом из нас. Перед тем, как попасть сюда, человек проходил тщательнейшую проверку. Между прочим, двое отсеялись. Каждому выдавалась очень важная информация, и СП отреагировали только дважды. Не бывает агентов, которые будут скрывать то, что я давал им. Да, я рисковал. И сейчас несколько человек сидят в тюрьмах — потому, что рядом с ними работали сотрудники СП. Но остальные — я им верю.
— Что ж, придется поверить и мне. А теперь, благо время у нас есть, ты не расскажешь, с чего началось все? Как появилась ваша группа, почему вы решили связаться с пришельцами, и как вам это удалось?
Темный криво улыбнулся.
— Ну и вопросы ты задаешь. С тобой тяжело, ты знаешь об этом?
— Наследие Цитаделей. Я привык задавать прямые вопросы и получать на них прямые ответы.
— Хорошо. Начальнику штаба необходимо знать как можно больше — возможно, это поможет тебе в будущих боях. Все началось с группы программистов-опенсорсников.
— Кого-кого?
— Мы вместе писали программу с открытыми текстами, доступную любому, подключенному к Интернету.
— Я что-то слышал о таких программах.
— Да, когда мы были молодыми, а ты ходил в школу, это было целым направлением — и направлением, собирающем все больше сторонников. У нас была, да и сейчас есть, свободно распространяемая операционная система, свободно распространяемые средства программирования и мы делали такие же свободные программы. Кроме совместной работы мы обсуждали и разные вопросы, которые нас интересовали. А интересовало нас все, от проблем вирусологии, до переселения душ. И, разумеется, мы много говорили о несправедливости и несовершенстве окружающего мира. Мы мечтали о новой жизни, честной, справедливой, без войн, голода и неравенства. Когда на Землю прилетели инопланетяне, мы было обрадовались, но они не вмешивались в наши дела, только наблюдали. Их помещение было оборудовано компьютерами — по их просьбе, но к Интернету они не были подключены. Точнее, физически оборудование было, но оно было перекрыто операционной системой, которая допускала обращение только к нескольким компьютерам ооновских чиновников. Кибер-Снейк нашел выход. Он был отличным кракером…
— Кракером?
— Хакерами мы называли людей, мастерски разбирающихся в тонкостях операционок, а кракерами — тех, кто занимается компьютерным взломом. И Кибер-Снейку удалось невозможное: он сумел связаться с пришельцами. Он объяснял нам, как он это сделал, но тут я могу только приблизительно пересказать, я ведь программист-прикладник. Переслав определенную последовательность байт на компьютер-шлюз, он добился сбоя в защитных программах, которые позволили ему получить права администратора. Теперь он смог связаться с жуками. Мы два дня все вместе придумывали письмо к ним, и они ответили нам. Кибер-Снейк тщательно убирал все следы проникновения на компьютер, но говорил, что засечь наше общение для толкового администратора — плевое дело. Видимо, хороших администраторов там не было. Сначала все шло хорошо — жуки согласились нам помочь. А разногласия появились потом. Дальнейшее тебе, в общем-то, известно. Могу добавить только одно. Как мы были счастливы тогда! Мы были молоды, но дело не только в этом. Перед нами лежал целый мир. Мы много работали и много общались. Мы желали успеха и признания — а в место этого получили Цитадели и Сопротивление. И это вовсе не игра — люди гибли по-настоящему, а теперь их погибнет еще больше. Теперь кто-то из нас обязательно погибнет — или мы, или они.
Он замолчал, а потом неожиданно спросил меня:
— Слушай, Артем, а почему опенсорсные программы запретили? Их распространение карается исправительными работами. Я не могу понять, почему люди, возведшие публичную лицензию, по которой они распространялись, в ранг идеологии, вдруг стали ее врагами.
Я откинулся в кресле подняв в руке воображаемый бокал и заговорил, старательно копируя снисходительно-сочувственные нотки, которые не слышал по отношению к себе уже давно:
— Если бы ты взял на себя труд хоть немного подумать самостоятельно, то нашел бы ответ на так мучающий тебя вопрос. Но для ленивых я могу сказать. Запретный плод сладок, Саша. Люди, которые этим занимаются, занимаются охотнее, зная, что это запрещено оккупантами. Этим будут заниматься хотя бы назло Хозяевам и Слугам. Кроме того, наказание, пусть и не слишком тяжелое, отсеивает лишних. Остаются только те, для кого это дело принципа.
Я поднес воображаемый бокал ко рту.