Цитадель один

Темный кивнул.

— Пока Сопротивление не окрепло, такая правда могла разрушить движение. Представь, если бы с самого начала было известно, что хотят так называемые Слуги, кто стал бы протестовать против их действий? Единицы — люди, понимающие, что свобода превыше сиюминутного благополучия и те, кто лично пострадал от действий Цитаделей. Вот ты сам что бы сделал?

Даниил задумался.

— Не знаю… Я еще учился, когда все началось. Может, я бы и присоединился к ним. Но почему тогда они не рассказали все после захвата власти?

— Безымянный говорил со мной на эту тему, — ответил я, — но, боюсь, не сказал мне всей правды. Он и меня учил действовать так же: быть правдивым, но не до конца. Я скажу тебе свою версию. Я много думал, анализировал слова Безымянного. Он носится с идеей добровольного прихода к ним исключительно по идеологическим соображениям. Придти к благодетелям человечества — это одно, а к пособникам инопланетных оккупантов — это совсем другое. Если бы в начале была рассказана правда — к ним ринулись бы толпы людей, и большинство шло бы за успешной карьерой, для применения новых знаний в своем бизнесе, да и просто потому, что это модно. Это как раз то, чего Безымянный стремился избежать. Те, кто приходит к ним приходит навсегда, разрывая все свои связи — чистый лист, готовый к любым экспериментам. Теперь они могут тщательно отбирать кандидатов, в основном, из молодежи, отказавшись от старших поколений как от ненужного балласта. Недаром, мной он занимается лично: их технология выведения Слуг не рассчитана на совершенно взрослых людей.

— Кстати, несколько месяцев назад мы попробовали разместить англоязычную страничку в Интернете, рассказывающую правдивую историю завоевания Земли, — добавил Темный. — Оба раза страничку убивали в течение нескольких часов. Значит, правда по-прежнему не в чести.

— И все же, — не унимался Даниил, — мне не нравится, когда мной манипулируют. И мне безразлично, кто это делает — Цитадели или Сопротивление.

— Мы, Сопротивление — отражение Цитаделей. Нам приходится следовать за ними. Они выбрали свою маску — маску коллаборационистов, и нам приходится бороться с этой маской. Они воспользовались такой маской для своего удобства — но оказалась, что для их противников эта маска не менее удобна. Тот факт, что ты, уже зная правду, все еще сидишь здесь, а не стучишься в ворота ближайшей базы, свидетельствует о том, что мы достигли своей цели: есть люди, свободные сами, и помогающие освободиться другим. Ведь людям надо так мало — создать простую систему, не позволяющую плохим людям попадать во власть, а если они все-таки смогли туда попасть — чтобы они там не задерживались. Людям надо знать своих руководителей, выбранных ими же, и смещать их, если они плохо справляются со своими обязанностями. Надо отдать власть тому народу, который есть, а не создавать новый народ. Когда-то мы были едины во мнении, что власть надо вырвать у диктаторов, олигархов и экономических кланов. Но одни из нас хотели сделать это сейчас, считая, что дело — в неправильном устройстве государственных систем. Другие же, и их было больше, считали, что дело в людях, неготовых к демократии. Беда всех философов в том, что одни мерили всех по себе, а другие — считали себя выше «толпы»…

— Это мне говорил Безымянный, — перебил я его.

— Это он цитировал меня! Он хорошо запомнил мои слова и все время укорял ими меня, говорил, что я слишком высоко оцениваю людей, а сам считал себя высшим существом, которому позволено все — потому что он умнее.

— Вы, видимо, хорошо знали друг друга?

— Мы были близки настолько, насколько это возможно для людей, которые никогда не видели друг друга и слышали голосов друг друга. Наш спор перерос в противостояние, а противостояние вылилось в борьбу. Я убью его, если у меня представится возможность, а он — меня, если я буду неосторожен. Но одну вещь я все-таки сделаю. Артем, передайте, пожалуйста, привет Безымянному. Пусть он знает, что я жив — и я не сдался.

Темный поднялся, кивнул нам и исчез в зарослях.

Я покрутил головой.

— Становится все интереснее и интереснее. Похоже, мы попали в самую гущу событий и интриг, влияющую на судьбу планеты.

— Это может быть очень опасным, — поежился Даниил, — комары, попавшие в место столкновения двух циклонов…

— Нет. Если бы мы имели дело с прежними властями, нас бы уничтожили — так, на всякий случай. Но мы имеем дело с идеалистами, для которых установление собственной истины важнее собственной жизни. Нет, мы должны знать обе стороны, держаться той, которая нам ближе, но помнить: идеалы тех, кто навел армии пришельцев на нашу планету могут оказаться неверными. И с той, и с этой стороны. Мы должны быть реалистами и не допустить, чтобы свобода не переродилась во вседозволенность, а порядок — в диктатуру. Но это — в будущем, а сейчас мне надо потихоньку идти: срок моего отпуска истекает.

— Подожди, — сказал мне Сергей, — я хочу поговорить с тобой. Ты прослушал, что мне сказала Катя?

— С какой стати? Запись была предназначена тебе.

— Тогда я сам попробую объяснить. Понимаешь, она говорит, что любит меня по-прежнему, что мечтает быть вместе со мной. Но после этого она говорит, что Безымянный — хороший, что у них будет ребенок и что она этому очень рада. Я не могу ничего понять! Если она любит меня, то причем тут эти, которые увезли ее силой? Если же Безымянный хороший, то как она может меня любить?

Я вздохнул.

— Я могу попробовать дать объяснение, но сразу предупреждаю — большая часть того, что я скажу — это слова Безымянного. Однажды мы разговаривали на такую тему.

— Я согласен.

— Ну что ж. Видишь ли, психология мужчины и женщины существенно различается. Инстинкт продолжения рода действует в женщине намного сильнее. Помнишь старые истории о девушках, которые не дожидались своих парней, служивших в армии? Причина та же. Говорят, что мужчина на всю жизнь запоминает свою первую любовь, а для женщины в этом нет ничего особенного. Любовь у женщины быстрей возникает и быстрей проходит — слишком сильно на нее влияет инстинкт продолжения рода. Ты исчез из ее жизни — но жизнь на этом не кончилась. Возможно, ее чувства к тебе не изменились, но рядом оказался не кто-нибудь, а сам Безымянный. Ты видел его…

— Ну и рожа, — перебил Сережа, — на него же страшно взглянуть. А уж поцеловать такого урода…

— К его виду привыкаешь очень быстро. Но то, что он человек незаурядный, отрицать нельзя. Я так скажу, из всех возможных вариантов Кате достался самый лучший. Можешь быть спокоен: он ее не обижает.

— Я вижу, — констатировал он, — тебе он нравится.

— Да. Он притягивает к себе людей, как магнит. Он очень много знает и щедро делится знаниями со всеми, кому они нужны. Он — замечательный человек, и я не теряю надежды, что хоть как-то смогу изменить его взгляды. Дорого я бы дал, чтобы он сидел здесь, с нами.

Сережа вздохнул.

— Я буду надеяться, что Катя любит меня хотя бы наполовину так сильно, как я люблю ее. Да, а у тебя тоже есть такая девушка, которая любит кого-то другого, но считает что ты «хороший»?

Меня передернуло. Но если не рассказать это Сереже и Даниилу, то кому тогда, вообще, рассказать это все?

И я рассказал. Без особых подробностей, но но не скрыв ничего существенного. Ребята были шокированы.

— Но почему? Зачем тебя надо было заставлять? — недоумевал Сергей.

— Это же было самое настоящее изнасилование! — поддержал его Даниил. — Причем, изнасиловал вас обоих Безымянный!

— Ну, с его точки зрения, он действовал ради меня. А еще, не надо забывать, что это — замечательный способ воздействия на меня. Мне пришлось пойти на компромисс с собственными убеждениями, вдобавок, это наложило какой-то отпечаток на мою психику. Какой я не знаю, я, в отличие от Безымянного, так не изучал психологию и психиатрию.

— Может, бросишь все и останешься с нами?

— Увы, надо еще поднакопить знания. Но я вернусь. Обязательно вернусь!

Они пошли домой, а я — к отделению СП, Пора было возвращаться в Цитадель — к Безымянному.