Страница 16 из 43
— Глазами? — мне стало так интересно, что я не выдержал и перебил его, — Это было до того, как Вам сменили глаза?
— Да, но и нынешние глаза я все равно называю глазами. Так вот, эти стада представляли собой самое жалкое зрелище, которое только можно вообразить. Представь себе этих коровенок и коз, тощих от недоедания, от постоянных кровопусканий. Ты ведь знаешь, что нилоты питались кровью скота?
— Знаю.
— Не лучше выглядели и лошади, и верблюды. Их кровь не пили, но с едой и у них все было не в порядке. Для нилотов скот — это капитал. Бессмысленно было предлагать им зарезать излишки скота и питаться мясом, это равнозначно предложению нам обогреваться, сжигая на костре бумажные деньги. А хозяева выглядели не лучше, чем скот. Голод был их обычным спутником, ежегодно сотни людей умирали от болезней, вызванных недоеданием, а рядом с умирающими мычали и блеяли сотни коров и коз. Жизнь людей, подчиненных служению скоту, была невыносимой. Дети-пастухи, забитые, запуганные, изможденные непосильной работой. Женщины, на плечи которых легли все заботы, включая строительство хижин из сушеного навоза. Вообрази только, сколько его нужно для строительства селения. Немногочисленные старейшины, озабоченные только одной проблемой: как бы успеть сделать достаточное количество детей, чтобы племя не вымерло. И молодые воины, не занимающиеся ничем, кроме краж скота у соседей и вооруженных стычек. Так было еще десять лет назад, пока я все не изменил.
— Как?
— Я подключил к этому делу всех жуков, прилетевших к нам. Были задействованы все легкие летательные аппараты. Мы уничтожили все стада, и не просто уничтожили, а начисто их сожгли. Пепел послужил хорошим удобрением для земли. Номадам, оставшимся без скота, мы предложили умереть от голода или делать так, как мы приказываем.
— Узнаю обычную Вашу манеру.
— А ты слушай дальше. Мы не предложили ничего плохого. Наше предложение было таким: мы перевозим всех бывших кочевников в места, благоприятные для земледелия, снабжаем необходимыми орудиями труда и семенами, обеспечиваем учителей и агрономов и кормим всех до первого урожая. Были и те, кто объявили о том, что они готовы умереть, но не подчиниться. Вожди и шаманы, для которых война была источником существования, воины, которым нужно было демонстрировать свою доблесть и самые старые старейшины, которых уже не пугала смерть, лишь бы традиции не нарушались. Почти все они, в конечном итоге, согласились на наше предложение, когда поняли, что иначе они умрут на самом деле. Детей мы отдали в школы, чтобы избавить их от работ. Женщин на все не хватало, и вчерашние воины-бездельники вынуждены были заняться делом. Сейчас эти люди живут намного лучше, чем раньше, а маленьким детям как страшные сказки рассказывают истории «о временах, когда племя кочевало по пустыне». И Сахара начала отступать! Каждый год несколько сотен метров полупустыни превращаются в саванну, а пустыни — в полупустыню. Я считаю это — лучшим делом в своей жизни. Проект Цитаделей я разрабатывал не один, нас было достаточно много, а перевод кочевников к оседлой жизни был целиком моим, от плана до реализации, и я горжусь им больше всего.
— Опять красивая картинка. А как насчет тех, предпочел погибнуть от голода. Их не жалко?
— Жалко. А тебе не жалко раскольников, которые шли на самосожжение, лишь бы им не мешали жить так, как они считали правильным? Мне раскольников жаль не меньше. Но что можно сделать с фанатиками? Подумай сначала о тех, кто вовремя был спасен после перехода к нормальной жизни. Врачи работали не покладая рук, лекарства уходили мешками. Знаешь сколько существует болезней, вызванных нехваткой витаминов и полезных веществ? У них были чуть ли не все из них. Я не позволил этим людям жить так, как привыкли. Я заставил их жить так, как считал нужным, и вот он результат — сотни жизней спасены, и пустыня отступает. Нельзя позволять людям, стоящим на низкой ступени развития, самим выбирать путь развития — они не готовы к этому. Они уже не живут инстинктами, как животные, но еще не живут разумом. Бессмысленные, с точки зрения любого разумного человека, обычаи и традиции держат их в тисках. Самые прочные оковы те, в которые ты заковываешь себя самостоятельно. Чтобы их разбить, нужен кто-то со стороны. Этим-то мы и занимаемся целенаправленно вот уже почти десяток лет.
— И много еще у вас таких свершений? — я старался быть как можно ироничнее, но он не обращал на это внимания.
— Да, много. Просто я после нилотов ничем подобным не занимался. Но если тебе интересно, могу рассказать о том, что сделали другие.
— Мне, действительно, интересно.
— В свое время колонизаторы загнали индейцев и австралоидов на земли, малопригодные для жизни. Австралийцам пришлось легче — их было меньше, белые были цивилизованнее, да, кроме того, привезли с собой кроликов. В Австралии нам почти не пришлось обустраивать жизнь аборигенов, а вот на территории бывших США и Канады, особенно США, работы было — невпроворот. В свое время я видел репортаж о посещении каким-то президентом резервации в пустыне, где он говорил о необходимости поисков работы через интернет. Но почему-то он не поинтересовался, есть ли там электричество и телефон. Я, например, не уверен. Так вот, все эти жуткие места исчезли. Наши коллеги с того континента поработали на славу. Они отобрали хорошие земли у многочисленных ранчо и построили хорошие поселки. Разумеется, они предусмотрели все, что входит в их американские представления о комфорте. Мне давали записи: видел бы ты сколько радости было у ребятишек и подростков!
— А недовольные были?
— Конечно!! Эти ранчо не приносили практического дохода, но принадлежали весьма известным людям. Они приезжали туда на пару недель в год, почувствовать себя «настоящими ковбоями». Представляешь, насколько они были недовольны?
— Нет, я имею в виду индейцев. Ведь были и такие, кто хотел остаться в родных местах?
Безымянный вздохнул.
— Опять ты за свое. Видел по телевизору бабушек из мертвых деревень? Те тоже плачут, мол, куда мы от родных могилок? Приходится говорить: поближе к живым родственникам. Говоришь им: поживите хоть под конец жизни достойно. Ведь заслужили же! А они по-прежнему: огород у нас, коровка. Гробят остатки здоровья, чтобы жить впроголодь. Из достижений цивилизации — одна «лампочка Ильича», как не со времен ли электрификации, да черно-белый телевизор, показывающий полтора канала, если у него настроение будет.
Я фыркнул, а он с торжественным видом поднял бокал:
— За здоровье этих бабушек, которых мы уже почти всех перевезли в города. Пусть наконец-то узнают, что жизнь — это не только непосильный труд, но и хороший отдых.
Его щеки раскраснелись, а голос стал прерывистым. Я с удовлетворением заметил, что пить он совсем не умеет. Всегда приятно видеть хотя бы пустяковые слабости у своего противника.
— Свобода — это миф для большинства людей. В свое время, один из основоположников анархизма, Макс Штирнер, доказывал, что «человечество», «народ» и «государство» являются ничем иным, как абстракциями, не существующими в реальном мире. Он проповедовал свободу, не задумываясь над тем, что свобода — не меньшая абстракция.
Я перебил его:
— Как это государство — абстракция?
— А так. Эти абстракции выдаются за реальность теми, кто желает управлять людьми. Я не считаю это правильным, но некое рациональное зерно в этом есть. Любая политическая или этическая концепция оперирует с идеальными людьми, которых на самом деле не существует. Штирнер это понял, но он не понимал, что и его концепция индивидуальной свободы тоже нереальна. Философ либо ставит людей ниже себя, либо судит о всех по себе. Основатели анархизма были готовы к свободе, они могли быть свободными не в ущерб другим, но когда их идеи пошли в массы, тут же появились террористы с бомбами, батька Махно и революционные матросы с лозунгом «Грабь награбленное!».
— А как вы смотрите на все это?
— Мы заранее решили, что равенства людей нет, никогда не было и быть не может. Каждый должен быть свободен ровно настолько, насколько он готов к свободе.