Страница 8 из 26
Зайна была писаная красавица, и Пашка утонул в её спелых оливковых глазах.
Коротки летние ночи. Не успеет погаснуть вечерняя заря, как на смену приходит рассвет, озаряя нежно-розовым светом верхушки деревьев. Радостно поют ранние пташки, а в далёком Мажарском лесу одиноко кукует кукушка, суля влюблённым долгую счастливую жизнь.
На сеновале, где Пашка любил ночевать, стоял душистый до головокруженья запах разнотравья. В открытую дверь лаза робко заглядывал первые лучи. Зайна прижалась к Пашке своим горячим телом, стеснительно спросила:
– Паша, ты меня очень любишь?
Пашка приподнялся на локте, заглянул в её лучистые глаза и с чувством поцеловал в губы.
– Украшение ты моё драгоценное, – произнёс он ласково.
Зайна тихо засмеялась, счастливо уткнулась лицом в его плечо. Желание вновь накатило на Пашку, он горячо задышал и кончиком языка коснулся твёрдого соска.
– Ой, щекотно! – Зайна со смехом выскользнула из Пашкиных объятий. – Миленький, на сегодня хватит, сёстры за околицей ждут. Они ведь могут меня побить за опоздание.
– Только пускай попробуют, – в шутку пригрозил Пашка. – Теперь ты под моей надёжной защитой.
Пашка смотрел и не мог налюбоваться её стройной фигурой, пока Зайна надевала джинсы и топик на голое тело. Потом они стояли возле коня не в силах расстаться до вечера, жарко целуясь как сумасшедшие. Когда всадник всё же скрылся в утренней дымке, Пашка вернулся в сарай, навзничь упал в сено и, закинув руки за голову, предался сладостной мечте.
– Зайна! – шептал Пашка и блаженно улыбался. – Моя милая Зайна!
В середине сентября, когда устоялись похожие и тёплые дни, у Пашки случилась свадьба. Столы накрыли в саду, где до одури пахло спелыми яблоками. Пашка с невестой восседали на почётном месте, как и положено молодым. По бокам свёкор со свекровью да тёща с тестем и далее многочисленные родственники. Только, к сожалению, невестой была не Зайна, а соседская девчонка Наташка, с которой Пашка одно время дружил до армии.
– Не мудри, – сурово осадил отец, когда Пашка заикнулся, было о свадьбе на Зайне. – Она тебе не ровня, у русских и татар разные менталитеты, а главное разные религии. Поэтому дурь свою из головы выбрось раз и навсегда, и чтобы я об этом больше никогда не слышал. А чтобы впредь всякая блажь в твою непутёвую башку не лезла, в сентябре сыграем свадьбу с Наташкой. Родители её люди на селе уважаемые, хоть сама она и неказиста. Зато будет верной женой. – Отец резко рубанул ребром ладони сверху вниз, словно отсёк голову невидимому противнику. – Так-то вот!
Отец у Пашки прошёл чеченскую кампанию, служил в ОМОНе и слыл человеком с довольно жёстким характером, перечить себе никому не позволял. Был случай, когда даже вызвал на дуэль своего непосредственного начальника из районного отдела. Тогда правда инцидент с большим трудом удалось замять, но с тех пор за отцом укрепилась дурная слава человека «безбашенного». Всё это Пашка знал, знал и о том, что любое сопротивление с его стороны будет отцом подавлено без всякого сожаления: если уж отец что задумал, хоть ты расшибись, будет так, как он сказал.
По улице с гиканьем пронеслись четыре всадника. Неожиданно один из них отделился, и белый конь птицей перелетел через ограду. Не сводя глаз с приближающего намётом коня, Пашка поднялся из-за стола. Дальше всё происходящее он видел, будто в замедленной съёмке: Зайна приподнялась на стременах и с силой обрушила плётку на Пашкину голову.
– Мой подарок на свадьбу, – крикнула она, глотая слёзы от обиды, – милый!
Бледный Пашка как стоял, так и продолжал стоять, даже не подумав увернуться. По левой щеке обильно бежала кровь, тонкими ручейками стекала на белоснежную жениховскую сорочку, раскрашивая её в маковый цвет.
– Посажу, суку! – заорал отец, бешено вращая белками глаз, вскочил, опрокинув стул. – Нары ей будут хатой на ближайшие десять лет!
Мрачно глядя в разъярённое лицо, Пашка впервые в жизни пошёл против воли отца, неожиданно проявив характер.
– Если узнаю, что ты шьёшь ей уголовное дело, разведусь, – хриплым голосом пообещал Пашка, раздувая ноздри. – Клянусь здоровьем будущего ребёнка!
Уставившись ледяным немигающим взглядом в единственный глаз сына, который ещё не успел напитаться кровью, отец по всему видно что-то разглядел в его глубине, потому что в сердцах сказал:
– Ну и чёрт с тобой! Тебе всю жизнь носить тавро! Как знаешь!
Отца с матерью давно уж нет, а шрам остался.
– Чего стоишь, дурень, ворон считаешь? – вернул его в реальность сердитый голос жены. – Кто за тебя цыплят будет кормить?
– Глаз сегодня что-то уж сильно разболелся, – пожаловался Пашка, желая вызвать у жены сочувствие.
– Глаз не ж…, проморгает, – грубо ответила она.
– Да что ж ты за человек, – сказал с досадой Пашка. – Нет в тебе… романтики.
– Люди добрые, – громко заголосила жена, специально привлекая внимание соседей, – поглядите на него сердечного, романтики ему захотелось. Цыплят кормить надо, вон орут как оглашенные. А ему романтики подавай. Романтик, какой нашёлся.
Противостоять глупости Пашка был бессилен. Он тяжело вздохнул и, ссутулившись, будто сразу постарев на двадцать лет, пошёл кормить опостылевших цыплят, которые только и знали, что противно пищать.
«Надо было с Зайной ускакать на её коне, – с сожалением думал в такие минуты Пашка. – Ускакать далеко-далеко в другой город, да хоть на край света, где нас никто не знал, работать, жить с любимой и растить детей» – Но амазонка ускакала без него. – «Как же так получилось?» – спрашивал себя Пашка и не мог найти ответа.
ДАЧНАЯ ИСТОРИЯ
Евгений Сергеевич сошёл на остановке с автобуса, закинул за спину тяжёлый рюкзак и неторопливо зашагал по тенистой узкой улочке вглубь садового товарищества.
В небе неподвижно висели облака, похожие на рваные клочья ваты. Полдневное солнце припекало так, что даже в светлых шортах и лёгкой майке мужчине было жарко. С реки, которая протекала неподалёку, доносились ребячьи голоса и плеск воды.
«Буду каждый день ходить купаться и загорать, – подумал счастливый Евгений Сергеевич, – а по вечерам слушать соловьиные трели и концерты лягушек».
У кособокой калитки, чудом державшейся на одной петле, он приостановился и с умилением оглядел свой участок. Без хозяйского пригляда дорожки в саду густо позарастали лопухами и диким укропом, а крапива вымахала почти в человеческий рост. Небольшая облезлая дача некогда крашеная в голубой цвет, сиротливо виднелась в самом дальнем углу, а на примыкавшей к ней крошечной веранде недоставало нескольких стёкол.
Со вчерашнего дня эта заброшенная дача принадлежала Евгению Сергеевичу Лапшеву, бывшему работнику литейного цеха в железнодорожном депо, а ныне пенсионеру. Последние три года он только и занимался тем, что мечтал, как выйдет на пенсию, купит в тихом месте скромную дачку, где всегда свежий воздух и нет привычного жара печей, шума и гвалта. Сокровенная мечта несколько отдалилась с принятием закона о повышении возраста выхода на пенсию, отчего стала ещё желаннее. По ночам Евгений Сергеевич долго не засыпал, ворочался, думая о даче, даже сны и те всё больше снились о собственном домике на берегу.
Он тронул хилую калитку, и она тотчас сорвалась с ржавой петли, словно только и ждала этого момента. Лапшев ловко подхватил её на лету и аккуратно прислонил к ограде.
«Это ничего, что пока здесь царит разруха и уныние, – подумал он весело. – Скоро всё изменится. Дай время».
Евгений Сергеевич прямо почувствовал, как его мозолистые шершавые от ежедневного соприкосновения с металлом руки охватил зуд по работе на своей земле. Это, должно быть, сказывались в нём деревенские корни. Он мягко улыбнулся, сжал кулак и слегка постучал им по столбу. От дождей и времени столб был тёмный, с лёгким налётом плесени.
– Держится, – хмыкнул удовлетворённо Лапшев, и не спеша направился к веранде, стараясь ступать босоножками между крапивных кустов, чтобы не острекаться.