Козерог и Шурочка

Станислав Игоревич испуганно притих, затем пригнувшись, прокрался к своей веранде. Он уже собрался по-быстрому юркнуть в дверь, но опять подвели просторные галоши, упал на спину в сугроб.

Евгения тем моментом проворно сбежала с порожек и приникла одним глазом к щёлке в заборе. Некоторое время она с любопытством наблюдала, как её пожилой сосед беспомощно кувыркается в рыхлом снегу, будто большая черепаха.

– Дуралей старый, ещё простынет! – всплеснула она руками и, перепрыгивая через лужи, как была раздетая и в домашних тапках на босую ногу, побежала его спасать.

Когда сердобольная соседка, запыхавшись, влетела с улицы во двор, Станислав Игоревич стоял на четвереньках и чертыхался.

– Вот, что ты за человек, Игоревич! – в сердцах выговорила Евгения. – Сердце больное, а ты прёшься незнамо куда! Не дай Бог окочуришься, что я тогда твоей Зинке скажу?

Она помогла подняться, двумя пальцами выудила из лужи грязные очки, наскоро вытерла их о свою большую грудь и водрузила ему на нос.

– Ты Женечка, не думай, – принялся перед ней хорохориться посрамлённый Станислав Игоревич, уже находясь на веранде, – если бы стекло разбилось, я бы тебе вставил. Не пожалела бы.

– А что, Игоревич, – вдруг нервно хохотнула Евгения, сверкнув на него шалыми глазами, – осталось ещё силёнок, чтобы вставить?

Она дурашливо приосанилась, выставив на обозрение крутое бедро, и беззастенчиво приподняв платье выше колена, игриво изогнула бровь.

– Ты это, – смутился семидесятипятилетний Станислав Игоревич, – дурака не валяй.

– Дуру.

– Чего… дуру? – не понял он.

– Правильно надо говорить: «Дуру не валяй», – кокетливо пояснила обольстительница. – Я же женщина.

С той поры между ними завязались романтические отношения.

– Игоревич, – призналась Евгения позже, – вот нравишься ты мне своей интеллигентностью. Весь из себя такой уютненький, добренький, да к тому же ещё и умный. А уж до чего обходительны-и-ий, слов нет!

Станислав Игоревич умел красиво ухаживать за женщинами. По выходным он неизменно дарил ей букетик каких-либо цветов, за которыми специально ездил на рынок, покупал бутылочку хорошего вина. А ещё приносил с собой гитару и душевно пел о неразделённой любви, или проникновенно рассказывал свои стихи, посвящённые новой пассии.

– Игоревич, вот умеешь ты растрогать, – всхлипывала Евгения и шла застилать постель.

Со временем они сблизились настолько, что лишь в саду успел растаять снег, как влюблённый пенсионер разыскал в сарае ящик с инструментами, достал гвоздодёр и деловито выдрал три доски в заборе. Затем вкопал два столба и отпилил лишние бруски. Теперь проход между домами был готов, и ходить через улицу необходимость отпала.

– Игоревич, рукодельный ты мужик! – опять восхитилась Евгения. Она сидела на пороге и, облокотившись на полные колени, с умилением наблюдала за его работой. – Мне бы такого мужа, я бы в него, знаешь, как вцепилась? Дура твоя Настька!

Доброе слово слышать было приятно. А тут ещё и собственная дочь Зинка, которая изредка забегала проведать отца, одобрила его выбор.

– Пап, я смотрю, ты тут время зря не теряешь, молодец! – ухмыльнулась она, заметив проход в заборе, легкомысленно оглядела дом и спешно убежала. – Не буду мешать!

Станислав Игоревич на её мимолётные визиты не обижался: главное, чтобы не сорвалась и вновь не запила. Сам он уже начал привыкать к размеренной жизни, даже больное сердце как будто стало реже беспокоить.

В воскресенье влюблённый пенсионер поднялся очень рано. В цветущем саду ещё клубилась предрассветная лиловая дымка, а он уже хлопотал на кухне, чтобы удивить свою Женечку тортиком. Станислав Игоревич так торопился успеть к её пробуждению, что прозевал негромкий стук на улице, а когда вышел из дома, аккуратно неся свежий тортик на расписном подносе, был несказанно поражён: со стороны соседки проход был наспех забит крест- накрест какими-то гнилыми досками.

Пока он в растерянности топтался на месте, из сиреневых кустов вышла Евгения в шёлковой ночной сорочке, как видно специально поджидая его.

– Игоревич, – заговорила она быстрым свистящим шёпотом, поминутно оглядываясь на окна, – извини меня, пожалуйста. Ничего личного. Тут ребята из ближнего зарубежья приехали к нам асфальт класть, я с одним из них познакомилась. Сам понимаешь, мне жизнь свою надо устраивать. Больше не ходи ко мне.

Станислав Игоревич, который славился мирным характером, вдруг размахнулся и с силой швырнул в забор утренний презент. Торт, сплющившись, прилепился к доске и медленно сполз на траву, громыхнув, отлетел поднос. Пенсионер поддел его ногой, круто развернулся и с обидой вернулся к себе.

Посчитав инцидент исчерпанным, Евгения испуганно перекрестилась и, зябко ёжась, убежала в дом, как видно под тёплый бочок нового ухажёра.

К сожалению, любовь, которая нечаянно случилась между Станиславом Игоревичем и столь безответственной соседкой четыре месяца назад, в душе его не умерла, и отвергнутый пенсионер стал вынашивать план мести.

Вначале хотел сам поколотить залётного гастарбайтера. Но увидев высокого и жилистого парня, понял, что погорячился. Тогда решил обратиться к местному криминалитету. Но и тут его постигло горькое разочарование: вряд ли хватит пенсии оплатить дорогостоящие запросы бандитов, привыкших жить на широкую ногу. Вендетта того не стоила. Потом хотел подговорить свою знакомую переночевать у него, чтобы вызвать у соседки яростную ревность. Но и от этой мысли пришлось отказаться, чтобы не позориться перед приличной женщиной.

Как-то на глаза ему попалась маленькая затрёпанная книжечка замечательных стихов одного известного советского поэта. Станиславу Игоревичу настолько запали в душу проникновенные слова о любви и расставании, как будто списанные с него, что загорелся сочинить к ним музыку. Целую неделю он корпел на компьютере, нервно пощипывая свою аккуратную бородку. Когда электронная композицию была готова, Станислав Игоревич красивым голосом исполнил песню собственного сочинения. Несколько раз с удовольствием её прослушал и привычно выложил в интернет. Уже к вечеру музыкальный ролик набрал четыре тысячи просмотров.

Но самое удивительное, что на него отозвалась ещё живая дочь поэта семидесятитрёхлетняя Жанна Герасимовна, прожившая в Краснодарском крае. «Станислав, – писала она, – низкий вам поклон за память о моём дорогом папе». Они подружились.

Судя по видео, которыми пенсионеры стали обмениваться, Жанна Герасимовна оказалась дамочкой невысокого росточка, довольно шустрой для своего возраста со следами увядающей былой красоты, – она и сейчас выглядела довольно привлекательной, – с прелестным характером. Поддавшись её обаянию, Станислав Игоревич однажды расчувствовался и пожаловался на своё одиночество и на болезнь.

«Станислав, – тотчас отозвалась Жанна Герасимовна, – я кандидат медицинских наук, а это, как вы понимаете, кое-что значит. У меня ещё остались знакомые из числа медицинских светил, которые меня уважают или чем-либо обязаны, они вас осмотрят. Поэтому приглашаю к себе, поживёте, подлечитесь, а там, если сойдёмся характерами, можете остаться навсегда. Мы с вами одинокие люди. Но я вас не неволю. Сейчас, в августе, самое время приехать. Прошу вас отнестись к моему предложению со всей ответственностью».

Станислав Игоревич стал готовиться к поездке: купил билет на проходящий поезд до Анапы, здесь же в бутиках при железнодорожном вокзале приобрёл дорожную сумку на колёсиках, чтобы в пути не надорвать больное сердце, парочку новых рубашек, белые шорты, носки и соломенную шляпу. Эту роскошную шляпу с шёлковыми тесёмками, как у ковбоев, он приглядел давно, да как-то не было повода купить.

В день отъезда Станислав Игоревич по старому доброму обычаю присел перед дорогой на продавленный диван, грустными глазами оглядел своё хозяйство, тяжело вздохнул, и было поднялся уходить, как в горницу ввалилась пьяная Зинка, волоча за руки напуганных детей.

– Я, бать, назад вернулась, – заявила она, безвольно мотая головой, – ну её в задницу эту семейную жизнь.