Козерог и Шурочка

Александр оказался интересным собеседником, – за две недели ежедневных встреч вся его жизнь прошла у Галины Михалны перед глазами. Она с удивлением узнала, что он бывший военный лётчик (надо же), жена его бросила (вот дурёха), есть двое уже взрослых детей, естественно военные.

Галина Михална тоже много рассказывала о своей жизни: и о грубом неукротимом нраве мужа, погибшего в девяностые годы при перестрелке с бандитами, и о своей работе фельдшером в больнице, и о единственном сыне не захотевшего пойти по стопам отца, а занявшегося предпринимательством. Даже доверительно пожаловалась на его резкий характер, очевидно связанный со скоропостижной смертью отца, которого уважал безмерно.

Умолчала лишь о том, что всю жизнь прожила в селе, да и сейчас продолжает жить. Сразу как-то постеснялась признаться, чтобы выгоднее смотреться в его серых с насмешливым прищуром глазах, а теперь сказать об этом не то, чтобы было стыдно, просто хотелось ещё немного насладиться положением любимой женщины. Она почему-то была уверена, что как только Александр узнает об этом, так сразу порвёт с ней все отношения. Зачем ему баба из деревни, если кругом полно городских? А ведь так за ней ещё никто и никогда не ухаживал.

Задерживаться долго в гостях Галина Михална не планировала изначально. Ей ли не знать, что без хозяйского пригляда исправный дом быстро придёт в негодность, огород зарастёт чертополохом, а её единственная живность – кошка Лиска – к тому времени если и не околеет, то одичает непременно. А уже шла третья неделя, как она путалась с Александром. Даже родная тётка и та стала поглядывать на неё косо. В конце концов, старушка не выдержала, и высказала всё, что на этот счёт думала.

– Галька, – строго сказала она, и постучала скрюченным пальцем по своей седой голове, – любовь любовью, а с ума-то не сходи. Не молодая.

Старушка по-своему была права, и Галине Михалне ничего не оставалось, как в ответ лишь невесело улыбнуться. Зато на другой день она явилась на свидание полная решимости сознаться в обмане. Она и предположить не могла, что Александр очень обрадуется неожиданной новости и признается, что всю жизнь мечтал иметь домик в деревне и предложит вместе поехать и помочь ей по хозяйству.

– Только у меня машины нет, – сказал он смущённо. – Жене оставил при разводе.

– Это ничего! – засмеялась счастливая Галина Михална. – До полустанка на электричке доберёмся, а там пять километров пешком. Такой пустяк.

В полдень следующего дня они уже неторопливо шли по сельской улице, держась за руки, словно молодые. Галина Михална беззаботно помахивала дамской сумочкой, украдкой поглядывая по сторонам, её ухажёр за плечами нёс большой рюкзак.

Мужики при встрече почтительно кланялись им и шли дальше. Бабы останавливались и долго смотрели в след, осуждающе качая головами.

На месте Александр первым делом обошёл просторное подворье, хозяйским взглядом намечая фронт предстоящих работ, и тотчас, не откладывая, приступил к делам.

– А вы хваткий, однако, – уважительно отозвалась о нём Галина Михална. – Глядя на вас, ни за что не подумаешь, что вы бывший военный лётчик.

– Я же мужик, – с гордостью заявил польщённый Александр, – так и должно.

Семейная идиллия завершилась через два дня, когда на крутом внедорожнике из областного центра явился сын Галины Михалны Владимир. Он вальяжно выбрался из салона – невысокий, рыхлый, довольно сухощавый, но зато с круглым, выпирающим словно арбуз, пузиком. Он был в цветных шортах, в рубахе с жёлтыми пальмами нараспашку, на груди с редкими белёсыми волосёнками болталась толстая золотая цепь, на среднем пальце светилась огромная печатка. Из-за мелких черт лица ему можно было дать и сорок лет и все пятьдесят.

Владимир пару раз в месяц приезжал проведать мать, привозил кое-что из продуктов.

– Мать, – заорал он, не стесняясь незнакомого мужчину, – что за дела? Ты чего меня на смех перед людьми поднимаешь? У тебя был муж, мой отец, он как герой погиб, а ты что творишь?

– Вова, – робко возразила Галина Михална, – двадцать лет уже прошло, тяжело одной-то, скучно.

– Другие живут и ничего! – опять заорал неуравновешенный сын. – А ты что за цаца, совсем с ума на старости спятила! Гони этого мужика в шею или не мать ты мне больше!

Галина Михална со скорбным видом повернулась к Александру, который подошёл от плиты, где готовил жареных карасей в сметане, и теперь стоял в женском фартуке, обсыпанном мукой, ошарашенно глядя на разъярённого великовозрастного сынка любимой женщины.

– Ты всё слышал, – сказала ему тихо Галина Михална, даже не назвав по имени, – а ведь не далее, как вчера ещё боготворила. – Уходи. Не хочу, чтобы из-за тебя сын от меня отвернулся.

Скоро Александр опять шёл с рюкзаком за плечами по сельской улице. Но теперь он был один, и шаг его был размашисто скор.

За щелястыми заборами, изгородями и калитками палисадников виднелись разноцветные платки любопытных баб, побросавших работу ради такого зрелища.

ДЛЯ МЕНЯ НЕТ ТЕБЯ ПРЕКРАСНЕЙ…

Впервые после зимних холодов Станислав Игоревич оставил домашние двери распахнутыми настежь. В помещение с улицы тотчас ворвались весенние запахи и звуки. Свежий ветерок по-хозяйски колыхнул кружевные занавески, принеся с собой весёлый гомон птиц и усердный стук пёстрого дятла, пристроившегося на сухом дереве в саду.

Весна в этом году наступила ранняя, но погода ещё не устоялась: вчера весь день лил проливной дождь, а сегодня термометр с утра показывал 18 градусов тепла. И как видно, это ещё не предел, потому что даже взглянуть в высокое пронзительно синее небо без прищура было невозможно. И это при том, что Станислав Игоревич носил очки для зрения с затемнёнными стёклами.

Неожиданно он почувствовал в области сердца щемящую боль. Но эта боль не имела ничего общего с той, когда по-настоящему прихватывало сердце после тяжёлой операции на нём. Это было что-то другое, что пока не поддавалось разумному объяснению. «Должно быть, – с горькой усмешкой подумал Станислав Игоревич, – сказывается весна». Большего объяснения своему состоянию он не нашёл и, посмеиваясь, вернулся на веранду.

На полу яркими пятнами горели жёлтые разводы солнечного света. Он снял со стены гитару, присел на продавленный диван и негромко запел первое, что пришло на ум:

Для меня нет тебя прекрасней,

Но ловлю я твой взор напрасно.

Как виденье, неуловима,

Каждый день ты проходишь мимо.

Станислав Игоревич поймал себя на мысли, что и самому странно слышать именно эту песнь, которая неизвестно по какой причине пришла в голову. Он на яростной ноте закончил аккорд, отложил гитару, и уже собрался идти жарить себе на завтрак яичницу с салом, но неожиданно услышал звук мотора. Он взглянул в окно. Машины в их тихий переулок заезжали редко, а тут сразу полицейский «УАЗик». Станиславу Игоревичу стало любопытно, и он задержался на веранде, чтобы прояснить ситуацию.

Старый кот Ворчун, который сидел у дороги на припёке и, журясь, умывался обслюнявленной лапкой, удивлённо застыл в такой позе, а уже через секунду галопом мчался к высокой берёзе. Стремительно забравшись на неё, Ворчун затаился среди ветвей. На его беду машина остановилась как раз под берёзой, у калитки его хозяйки, и кот, обмирая от страха, принялся заранее страшно мяукать, блестя круглыми зелёными глазами.

Из машины неуклюже выбрались двое рослых полицейских с автоматами и, не обращая внимания на перепуганного кота, скрылись в доме. Ворчун сразу успокоился: улёгся на толстый сук и принялся с любопытством поглядывать вниз.

С не меньшей заинтересованностью наблюдал за происходящим и Станислав Игоревич. Он даже присвистнул от изумления, когда полицейские вывели в наручниках задержанного ими мужчину. Это был Надир, гастарбайтер из ближнего зарубежья, уже более года сожительствующий с его соседкой одинокой и бездетной Евгенией. Надира грубо втолкнули в машину с зарешеченными окнами и полицейские уехали.