Первое дерево

Но Ковенант смотрел не на неё, а на Бринна. И в его взгляде читалось столь знакомое сумасшествие, что Линден рванулась, чтобы оказаться между ними.

Харучай ухватился за лезвие, приставленное к его горлу, и, несмотря на огромную силу Великанши, попытался отвести клинок в сторону. По его запястью зазмеилась струйка крови. Но он словно не обращал на это внимания. Если Первая не дрогнет и не отведёт клинок, то через несколько секунд он отрежет себе пальцы.

— Бринн! — отчаянно воззвала к харучаю Линден. Но тот словно не слышал её.

Первая, ругаясь одними губами, отвела клинок в сторону.

— Да ты рехнулся, — хрипло пробормотала она. — Но я не стану помогать тебе помереть, если ты так уж этого захотел вдруг.

Не глядя на неё, освобождённый Бринн рванулся к Ковенанту. Он совершенно не обращал внимания на рану на ладони. Он лишь сжал руку в кулак, и со стороны казалось, что он хочет ударить Неверящего.

Но, оказавшись совсем рядом со своим господином, харучай остановился и произнёс:

— Юр-Лорд, ты должен меня выслушать.

Ковенант устремил на Бринна долгий взгляд и неуверенно кивнул, будто решимость харучая лишила его сил. Туман сгущался, словно пытался напомнить, что дороги дальше нет.

— У харучаев есть легенда, — бесстрастно промолвил Бринн, — дошедшая до нас из незапамятных веков. Она относится к тем временам, когда харучаи ничего не знали о Лорде Кевине и ещё не произносили великой клятвы. В ней говорится о некоем человеке, который стоит в конце времён, на краю Земли, и держит в руках нити судеб харучаев. Человек, которого мы называли Кенаустином Судьбоносным. В своём мастерстве и величии он вознёсся выше пиков самых высоких наших гор. Только сверяясь по его неизмеримым достоинствам, мы можем судить, одержали ли мы победу или понесли поражение. Легенды гласят, что однажды кто-то из нас приблизится к ак-хару и познает меру его добродетели. Потому-то харучаи и находятся в вечном поиске. В сердце каждого из нас сквозит надежда, что именно он окажется избранным и постигнет меру вещей. Но путь, ведущий к ак-хару Кенаустину Судьбоносному, нам неведом. По легенде, этот путь нельзя узнать заранее, его можно лишь постичь по прошествии. И приведёт он нас вовсе не к тому, к чему мы стремились. — Голос Бринна, столь ровный поначалу, затрепетал, словно его хозяин не был уверен в том, что говорит. — Я один из ищущих. Потому-то я и бросился очертя голову в то, что ты предложил мне. Юр-Лорд, мы отреклись от самих себя ради службы тебе. Но теперь я больше не твой слуга. Хоть ты и носишь кольцо. Твоя сила противостоит моим стремлениям. Ведь если ты возьмёшь всю тяжесть предназначения только на свои плечи, то нам, харучаям — всем харучаям, — это будет заказано навеки. Я прошу тебя, я умоляю разделить её со мною. Я ничего не понимаю в смутных видениях Троса-Морского Мечтателя, но отчётливо вижу, что мы должны вместе достичь нашей цели. Если я ошибаюсь, то плоды моей ошибки падут на тебя. Но если я прав… — Он запнулся, не в силах выразить всю полноту своих чувств. — Юр-Лорд, молю тебя, — воздел он к небу кровоточащий кулак, — не останавливай нас на пути к самим себе!

Линден ничего не поняла из его путаной речи. Ей показалось, что всё, о чём он говорит, наполнено смыслом не больше, чем ночной кошмар. Лишь Мечтатель и Финдейл согласно кивнули, словно им всё было понятно. Немой Великан закрыл лицо руками, будто не в силах был вынести то, что услышал. А элохим страдальчески молчал, словно знал ответы на все вопросы, но не испытывал ни малейшего желания произнести их вслух.

Ковенант провёл по лицу рукою, стирая светящиеся капельки. Его губы заплясали в попытке сказать что-то. Но только с третьего раза он наконец исторг из себя звук:

— Да о чём ты, чёрт возьми, толкуешь?!

Бринн не ответил. Он лишь простёр окровавленную руку в сторону острова.

Его жест был столь страстным, что приковал к себе внимание всех, кто находился в лодке.

Очередное окно в тумане вдруг открыло им в осязаемой близости острый край скалы острова. В этой странной светящейся дымке все расстояния казались неопределимыми. Однако край скалы надвигался, твёрдый, реальный, как бы ни казалось мистически зыбким все вокруг. В конце концов, эта скала могла быть вовсе не частью острова, а лишь одним из рифов. А может, она была лишь частью морока, навеянного туманом.

На её вершине восседал в позе лотоса человек в изодранной рясе.

Склонённая голова свидетельствовала о глубоком погружении в медитацию. Однако глаза его были широко открыты, а зрачки закатились, открывая перламутровые белки. Слабый ветерок шевелил его волосы, и на измождённых щеках залегли глубокие тени. Его кожа была испещрена морщинами, и он казался слабым и зависимым от внешнего мира. И в то же время Линден ощутила идущую от него волну незыблемой силы.

— Да, — выдохнул Финдейл, словно не думая о том, что хоть кто-нибудь его услышит. — Хранитель Первого Дерева. Мы должны пройти мимо него.

Ковенант воззрился на Обречённого. Но элохим не ответил на его взгляд. Тогда Неверящий с содроганием обратил взгляд на Бринна. В тумане лицо его приобрело странный синюшный оттенок.

— Так вот чего ты хотел? — хрипло прокаркал он. — Сразиться со стражем Дерева? Одолеть его?

Тщательно подбирая слова, Бринн ответил:

— Элохим сказал, что мы должны миновать его, прежде чем достигнем Первого Дерева. Я понял, что он и есть ак-хару, Кенаустин Судьбоносный. И если я последую за ним, то мы оба обретём служение.

— А если ты неправильно понял? — бросил Ковенант в бесстрастное лицо Бринна. — Вы опять разуверитесь в себе? Как ты думаешь, долго вы сможете тогда продержаться, харучаи, а?

Но смутить Бринна было невозможно:

— Скоро я узнаю правду. И любой, кто избегает её, кто боится её, — лишь жалкий трус.

Ковенант вздрогнул и бросил молящий о помощи взгляд на Линден.

Она прекрасно поняла бушующие в его груди чувства. И испугалась, что он обрушит бушующую в нём силу на стража Дерева. Ведь Ковенант никогда в жизни не задумывался о том, где находятся его друзья в ту минуту, когда он испуган и жаждет действия. Но его страх преобладал над отвагой. Ему вовсе не хотелось зависеть от проницательного взгляда Мечтателя. А немой Великан все прятал лицо в ладонях, словно не желал перейти границы недозволенного.

Линден вдруг ощутила, как в ней начинают возрождаться старые противоречия. Инстинктивно она доверяла Мечтателю, но та нужда, что принудила Бринна оттолкнуть клинок Первой, потихоньку забирала власть над ней. Линден вдруг осознала всю глубину одиночества харучаев, и ей захотелось помириться с ними. В то же время ей трудно было забыть яростные попытки Мечтателя обрести её понимание.

Она вдруг осознала, что Первая и Красавчик встали со своих мест и теперь в упор смотрят на неё. Хоннинскрю впился пальцами в плечи брата. Великаны изучали её. И Ковенант не отрываясь смотрел на неё. Один лишь Бринн не искал её взгляда: всё его внимание было приковано к Неверящему.

Не в состоянии ответить прямо «да» или «нет», она попыталась найти средний путь.

— Мы плывём уже почти половину ночи, — её слова были обращены в основном к Бринну, — но до сих пор не достигли берега. Так как же вы собираетесь добраться до того человека, чтобы сразиться с ним?

Последний вопрос прозвучал воплем в её устах, но Бринн воспринял его как разрешение. И, прежде чем кто-либо успел его остановить, нырнул в клубящийся на носу лодки туман.

Светящаяся дымка поглотила его. Линден услышала слабый всплеск в тот момент, когда он входил в воду. Но проследить его путь была не в состоянии — харучаи оказался вне досягаемости её видения. А плыл он совершенно бесшумно.

— Чёрт бы вас всех побрал! — взорвался Ковенант. Его восклицание отозвалось тусклым эхо в каверне тумана. — У нас нет права на ошибку!

Целое мгновение никто не отзывался. Затем раздался голос Первой:

— Хоннинскрю, Мечтатель. Мы зашли уже так далеко, как никогда не заходили. Если это только в силах Великанов, мы догребём до этого острова.