Инфицированная

– Как всегда.

–Нет, слушай, – Виалль приставила к сидящей на пуфах со скрипкой в руках Лиэли деревянный стульчик, предназначенный для ученика, который вот–вот должен был прийти, – на этот раз всё и правда как–то странно. Никто не слышал никаких подозрительных пищаний «Градуса», даже соседи, который стояли на перекличке рядом с парнем, подтвердили, что всё было, как каждый день. ПУХ не остановилась ни на секунду на нём. Всё это странно, Лиэли. Я была в ужасе, когда машина остановилась на тебе! У меня сердце в пятки ушло! А потом слышать такие новости от профессора Фрая!

– Надо же… – Лиэли снова приняла хмурое выражение лица. – Не понимаю, куда же тогда он делся?

– В этом весь и вопрос. Он здоров!

– Опыты? Похищение?

Виалль вздрогнула от предположения.

– Мне страшно от всего этого, Лиэли.

– Всё будет…

Зазвенел звонок, призывая своим нелепым, полузахлёбывающимся в собственных нотах недостойным музыкальной консерватории звучанием призвать учеников–музыкантов в классы.

Девушки переглянулись и вздохнули.

– Увидимся вечером? После занятий? Я буду свободна в семь, – предложила Виалль.

– Конечно, я буду свободна на полчаса раньше тебя. Увидимся! – отозвалась с улыбкой Лиэли.

Только вот увидеться подругам в этот вечер не было суждено.

Глава 5.

18:30. Понедельник. Музыкальная консерватория.

– На сегодня всё, дорогой, – проинформировала Лиэли, взглянув на часы и закрывая нотную тетрадь ученика Джерека Сайндерса, уже считавшего секунды до окончания занятия. Он был блестящий, но очень ленивый музыкант, который, к тому же, как раз вступил в пубертат и ожидал своего первого свидания сегодня вечером за гаражами школы с пианисткой Джесс.

Лиэли улыбнулась. Как же всё–таки прекрасна пора юношества! Розовые, полные жизни щёчки красавиц, рдеющие огнём от нелепых комплиментов молодых людей; свидания при луне; секретные переписки, написанные нервным, но страстным почерком первой влюблённости; первые поцелуи, меняющие ход всей жизни; споры и драки, когда шрамы и синяки гордо носят как победители, так и проигравшие; первые распри и школьные сплетни, вносящие бурю эмоций расстройств в и так уже насыщенную всевозможными событиями молодость! Как всё это было очаровательно для Лиэли, которая провела свою жизнь, зарывшись в нотную грамоту, пропуская все местные вечеринки и молодёжные сборища! Её первый и единственный парень Моззо сдался же после пары свиданий, назвав её скучной и «чересчур занятой для личной жизни» барышней, получив за это оплеуху и напутственное «и без тебя обойдусь!» Вот и сейчас Лиэли, смотря на Джерека Сайндерса, видела всё великолепие и огромный шанс на приключения, долгую и здоровую жизнь этого молодого музыканта, которая не будет омрачена ничем и никогда до глубокой старости.

– Мэм? Так я пойду? – слегка нервно вопросил юноша.

– А? Ах, да, конечно, Джерек. Ты свободен.

Подросток вскочил со стула, схватив скрипку, и бросился из кабинета, забыв даже попрощаться с учительницей. Вероятно, на лестнице до него, наконец, достучалась совесть, и он вернулся и пожелал Лиэли счастливого вечера, на что она сказала, что удача требовалась ему, намекнув на покорение сердца Джесси. Покраснев, он поспешил удалиться, не ожидая, что учитель знала о его амурных делах. Мало они, молодёжь, знают! (Преподаватели всегда в курсе главных событий консерватории.)

Лиэли опустилась на стул, взяла свою скрипку, и решила до семи часов поиграть что–нибудь для практики. Выбор пал на Каденцию Соре к концерту Паганини № 1, которая давалась девушке особенно трудно, поэтому она не уставала повторять гармонические обороты снова и снова, сильно раздражаясь, когда совершала ошибку. Она была настоящей перфекционисткой, и любая пьеса, которую она исполняла, а особенно преподавала, должны была быть отрепетирована так, что, если бы композитор был рядом, ему бы не было стыдно слушать её исполнение. Дни и ночи она практиковала самые технически сложные скрипичные произведения, каждый раз разочаровываясь в своей манере исполнения, которую любой слушающий признал бы объективно безупречной. Но у Лиэли были свои понимания совершенства, и даже когда она сама себе, наконец, говорила, что сия чакона, фуга или каприс звучат замечательно, на следующий же день она приходила на работу пораньше и принималась репетировать, как будто до этого не садилась за скрипку вовсе. Вот и сейчас она виртуозно играла, ожидая от себя удовлетворительного кивка, как вдруг, доходя до ультимы, что-то произошло. В её голове всё смешалось и поехало, скрипка выпала из рук. Ошеломлённая, Лиэли безрезультатно пыталась восстановить равновесие, но руки и ноги не поддавались ей.

– Что происходит? – спросила она тишину, безразличную к её ситуации.

Перед глазами всё ехало. Схватившись за крышку стола, Лиэли попыталась устоять на ногах, жадно хватая ртом воздух. Никогда она прежде не испытывала на себе подобного состояния, разве что где-то когда-то читала о понятии недомогания, но не могла сообразить ни одного предположения своего состояния.

Так же внезапно, как началось, головокружение (состояние, о котором Лиэли на самом деле даже никогда не читала, а оттого, искать что-то в резервах памяти все эти и без того тяжёлые минуты были бессмысленно) прекратилось.

– Ничего не понимаю! – покрывшись испариной, пробормотала Лиэли. Взглянув на часы, она поняла, что звонок прозвенит с минуты на минуту, а Виалль видеть её в таком состоянии было категорически нельзя, Лиэли ещё с минуту постояла на одном месте, окончательно убедившись, что земля вернулась под ноги, а потом, взяв на столе бумагу для заметок и ручку, наспех наскребла

«Внезапное свидание. Увидимся позже. Лиэли!»,

схватила сумку, выключила в кабинете свет и, в аккурат с предательским звоном окончания занятий, стараясь опередить выбегающих чересчур радостно из кабинетов учеников, выбежала на крыльцо консерватории.

Надо было спешить. Только вот куда? Что делать? Кто может помочь?

Лиэли знала, что спешить она могла только в собственные апартаменты. Что делать она не знала. И помощи ей ждать было не от кого.

Глава 6.

21:00. Понедельник. Квартира Лиэли.

Лиэли охватила паника. Никогда в жизни она не чувствовала даже малейшего недомогания. Едва добравшись до дома, она закрыла все двери и окна, приняла горячий душ и юркнула в постель, закрывшись одеялом с головой. В его голове роились миллионы мыслей и предположений.

«Он что-то сделал со мной. Тот красавец в парке был моим проклятием. Я проклята. Точно. Мне конец. Он передал мне что-то страшное. Я умираю. Завтра на перекличке меня обнаружат. Это не лечится. Бедные родители. За что мне всё это!»

Лиэли заплакала. Она не знала, что ей делать.

«Может, это был минутный эпизод, и он никогда не повторится? Точно! Зачем такой пессимистичный прогноз? Это никогда снова не произойдёт. Или произойдёт?»

С этими рассуждениями, граничащими с помешательством, она, наконец, полностью истощённая, уснула. Дважды просыпаясь среди ночи и с опаской выглядывая в окно, она возвращалась в кровать, удостоверившись, что люди из Помощи и Ухода не дежурят возле её жилища в защитных костюмах и масках (так она себе их представляла по многочисленным рассказам друзей писаталей).

Но улицы были пусты. Лишь иногда по освещённой фонарём дороге проезжал запоздавший автомобиль или мимо проходили какие-то полуночные шумные компании, возвращающиеся с танцев. Надо заметить, что в ИВСКМ–4 не было алкоголя – Ваёл и Стила Ионей видели в распитии напитков зло, ведущее к болезням, так что все продукты питания, меняющие сознание, алкоголь и сигареты были под строгим запретом. Не было в Городах и бездомных животных – они считались переносчиками заразы. Домашние животные были тоже исключены, так как государство не могло контролировать их поведение. Родители Лиэли рассказывали, что семья Ионей, чтобы не возмутить население, вывезла всех до одного живых существ за Защитную Стену Городов ИВСКМ–4 – огромное ограждение из кирпичей вокруг всей территории государства, берущее начало где-то у Пятого Города и формировавшей как бы непрерывный круг вокруг всех Городов. Но многие жители считали, что все животные Городов были просто убиты, потому как знающие люди поговаривали, что в Защитной Стене не было ни одного выхода, ни одной бреши. Когда исчезли животные, куда–то исчезли и птицы. Для любителей флоры и фауны жизнь была унылой и бессмысленной, но семья Ионей регулярно выступала на митингах, объясняя необходимости каждой жертвы во имя большой цели – всеобщего здоровья, и недовольные замолкали. Оттого профессии, связанные с животными, изначально не предусматривались, а если были желающие знать о биологии и химии, им сразу же была дорога в Помощь и Уход или в лаборатории ИВСКМ, чтобы проводить опыты и ставить эксперименты во имя здоровья. Их жизни после поставленного выбора были строго секретны, контакты с обычным населением минимальны, связи с семьёй разорваны.