Страница 37 из 63
Я выкидываю остатки своего завтрака в мусорное ведро, затем поворачиваюсь, чтобы ополоснуть тарелку, пока он обходит меня, чтобы набрать воды.
— Доброе утро, — говорит Уолт скрипучим голосом.
— Доброе.
С этого момента зарождающийся разговор увядает. Воцаряется тишина, и я начинаю нервничать от беспокойства.
Я бы сбежала, но я еще не сварила свой кофе, а обещание чашки крепкого кофе было единственным, что заставило меня встать с постели в первую очередь.
Я подхожу, чтобы взять кружку и поставить ее под кофеварку для эспрессо. Затем я стою лицом к ней, пока она с жужжанием оживает. Чтобы размолоть зерна эспрессо и нагреть воду, всегда требуется время, поэтому я разминаю затекшую спину, готовясь к целому дню перед мольбертом. Я поворачиваюсь туда-сюда, а потом замираю, когда обнаруживаю, что Уолт наблюдает за мной с другой стороны стола.
Я немедленно опускаю руки обратно по бокам. Мой пижамный топ возвращается на место. Я краснею и отворачиваюсь.
— Не хотела бы ты продолжить наш вчерашний разговор? — внезапно спрашивает он.
Мой позвоночник выпрямляется.
О, теперь он хочет поговорить? Теперь, после того, что он сделал прошлой ночью?
— Нет. Думаю, мы сказали все, что нужно было сказать, тебе не кажется?
— Правильно. — Я оглядываюсь и вижу, как он оттолкнулся от стола и отступил назад. — Тогда я буду в своем кабинете.
Я смотрю, как он уходит, засунув одну руку в карман спортивных штанов, другой потирая затылок, как будто он расстроен.
Добро пожаловать в клуб, приятель!
Мы все такие!
Я без устали работаю в библиотеке весь день, радуясь, что у меня так много работы, которая отвлекает меня. Из кабинета Уолта доносится музыка, но я не возражаю. На самом деле, несколько песен без лирики мне действительно нравятся. Я бы почти забыла, что он дома, если бы не недавно появившийся у него кашель. Сначала я почти думаю, что он делает это нарочно, немного психологической войны, но к утру воскресенья его кашель зажил своей собственной жизнью.
— Ты болен, — говорю я ему с порога его кабинета.
Он сидит за своим столом в другом спортивном костюме, чем накануне. Штаны серые, а его футболка белая. Тени под его глазами темнее, чем вчера. Держу пари, он не сомкнул глаз.
— Это аллергия, — говорит он, сосредоточившись на каких-то бумагах.
— Аллергия. Конечно.
— Я не болею, — настойчиво говорит он мне.
Я чуть не смеюсь. Вместо этого я просто отворачиваюсь.
Несколько часов спустя я снова прохожу мимо двери его кабинета и нахожу его откинувшимся на спинку стула и потирающим закрытые глаза. Он выглядит так, словно у него самая сильная в мире головная боль.
— Аллергия, да?
Его глаза распахиваются, и он смотрит туда, где я стою, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к дверному косяку.
Он наклоняется вперед в своем кресле и пытается вернуться к работе.
— Да. Вероятно, пока мы разговариваем, что-то дует внутрь, летит пыльца. Береза. Кедр. — Он машет руками, как бы говоря: «И так далее».
— Да, или, возможно, это обычная простуда.
— Ты собираешься стоять там весь день и издеваться надо мной?
Я напеваю, как будто обдумываю это, а затем оставляю его наедине с этим.
Кашель только усиливается, и вскоре он сопровождается восхитительно раздражающим насморком.
Около 15:00 я бросаю пастель, мою руки и выхожу из квартиры на рынок. Я покупаю много свежих овощей, а также все остальные ингредиенты для домашнего куриного супа с лапшой. К тому времени, как я возвращаюсь, Уолт уже уронил голову на стол.
Я больше не могу этого выносить.
Я вхожу и толкаю его в спину.
— Пойдем. Давай.
— Оставь меня, — говорит он, садясь. — Я в порядке.
Я указываю на гору салфеток в мусорном ведре.
— Нет. Не в порядке.
Затем я разворачиваю его кресло и прижимаю ладонь к его лбу. Как и ожидалось, он обжигающе горячий.
— Ты весь горишь.
Его карие глаза пристально смотрят на меня, и впервые за все время он не пугает меня. На самом деле, сейчас он больше похож на грустного щенка, чем на сурового бизнесмена.
— Мне просто жарко, — говорит он, пытаясь развеять мои подозрения насчет его температуры.
— Угу. Ты, наверное, какое-то чудо медицины. А теперь пошли. — Я машу ему, чтобы он встал со стула, а когда он этого не делает, я постукиваю его носком ботинка по голени. — Не заставляй меня пытаться поднять тебя. Я сорву спину, и тогда мы оба будем вздыхать и стонать.
— Я не стонал.
— О, пожалуйста! Ты должен услышать себя. Как будто ты на смертном одре.
Ох уж эти мужчины. Серьезно?
Со вздохом он встает, и я подталкиваю его к большой комнате. Я уже приготовила ему одеяло и подушку там.
Он ложится, выглядит слегка смущенным, затем поворачивается, чтобы понюхать подушку под головой.
Он смотрит на меня почти с удивлением.
— Это твоя подушка.
Я хмурюсь.
— Да. Я не хотела заходить в твою комнату, но я могу сходить за твоей, если ты…
— Нет, — говорит он, прерывая меня почти резким тоном.
— О… хорошо. Тогда просто лежи и смотри телевизор, пока я готовлю тебе суп.
— Какой?
— Куриная лапша, — кричу я в ответ, уходя.
Это не займет много времени. Я нарезаю все, бросаю в кастрюлю и оставляю тушиться, пока нарезаю багет с хрустящей корочкой. Пока суп продолжает вариться, я отправляюсь на поиски лекарства для Уолта. Он дремлет на диване, чтобы я его не разбудила. Я полагаю, он не будет возражать против небольшого вторжения в частную жизнь, если это для его же блага. На пороге его спальни я колеблюсь, как будто собираюсь нарушить какой-то закон. Это глупо. Я вхожу внутрь и смотрю на его неубранную постель. Простыни выглядят мягкими. На его подушке все еще видна вмятина от его головы. Я вдыхаю, и моя грудь наполняется ароматом Уолта. Я нравится это. Как будто комната пропитана им.
Из большой комнаты доносится кашель, побуждающий меня к действию. Я огибаю его кровать и вхожу в его ванную — лишь на мгновение меня останавливает размер этой чертовой штуковины. Я бывала здесь раньше, во время экскурсии по квартире с Ребеккой, но я забыла, как здесь хорошо. Эта ванна для купания — вот из чего сделаны мечты.
Вспомнив о своей миссии, я направляюсь к аптечке рядом с его раковиной.
Первое, что я вижу, когда открываю ее, — это коробка с презервативами. Они находятся прямо на уровне глаз, и их невозможно не заметить.
Я краснею, как школьница, и отодвигаю их в сторону.
Конечно, у Уолта есть презервативы, говорю я себе. Что в этом такого особенного?
Большое дело. Тоже мне важное событие. Большое такое… Черт.
Ладно, двигаемся дальше.
Я обмахиваю лицо, пока ищу какое-нибудь лекарство, чтобы снять его лихорадку. Как только я нахожу дребезжащую бутылочку Тайленола, я закрываю шкафчик и убегаю.
Он там, где я его оставила, на диване, только теперь он проснулся.
— Почему ты покраснела? — спрашивает он, когда я вытряхиваю две таблетки и передаю их ему вместе с водой.
— Я не покраснела.
Он проглатывает таблетки, затем смотрит на меня проницательным взглядом.
— У тебя красные щеки. Ты тоже плохо себя чувствуешь?
— Я в порядке. Не придумывай. Суп будет готов через минуту, — обещаю я, быстро возвращаясь на кухню.
Я охлаждаю лицо, заглянув в морозилку, затем наливаю суп в миску и ставлю ее на поднос вместе с несколькими ломтиками багета. Уолт садится, когда я приношу ему еду в большую комнату. Я расставляю все на кофейном столике, и он внимательно смотрит на это, но не делает ни малейшего движения, чтобы взять ложку.
От супа поднимается пар. Может быть, он беспокоится, что слишком горячо.
— Дай ему секунду, и он остынет.
И все же он ничего не говорит.
— Ты не голоден? Ты должен заставить себя съесть хотя бы несколько ложек. Ты начнешь чувствовать себя хуже, если не будешь есть.
— Спасибо, — говорит он так искренне, что мне становится не по себе.