Страница 27 из 63
Надежда смеется и откидывается назад, раскладывая мои рисунки на столе.
— Я не удивлена, что ее до сих пор не забрали. Нет, не смотри так угрюмо. Вы уже должны знать, что искусство продается не потому, что оно хорошее, а потому, что рынок считает его хорошим. Я действительно думаю, что в Бруклине есть несколько галерей, которые были бы заинтересованы в этой коллекции, но я не буду указывать тебе в этом направлении, потому что я сама достаточно заинтригована ими.
Я растерянно моргаю, пытаясь понять, к чему именно она клонит.
— Я уезжаю в Париж только в следующем месяце, но когда я это сделаю, я хотела бы показать завершенную серию главному тамошнему галеристу. — Когда я не сразу отвечаю — видимо, из-за нехватки мозговых клеток, — она смеется и продолжает: — В общем, я спрашиваю, не могла бы ты подготовить мне небольшую серию в течение следующих нескольких недель?
— Да!
Я, конечно, согласна, не совсем понимая, что это будет означать. Серия, говорит она мне, должна состоять по крайней мере из пятнадцати произведений — пятнадцати произведений искусства, настолько замечательных, что они сразу же должны поразить парижан.
Мы заканчиваем в кафе и выходим на улицу. Я обмениваюсь контактной информацией с Надеждой, и мы планируем, когда я свяжусь с ней в следующий раз, затем она направляется на юг по тротуару, оставляя меня рядом с Мэтью.
Я поворачиваюсь к нему, и он сияет. Я лучезарно улыбаюсь ему в ответ, совершенно не находя слов.
— Честно говоря, я не думал, что это сработает так хорошо, — говорит он со смехом. — Ты у меня в долгу
— Да! Что угодно! Чего ты хочешь?
Он качает головой.
— Нет, я шучу. Ты мне ничего не должна. Что нам теперь делать? Праздновать?
— Ты с ума сошел? Абсолютно нет. У нас нет времени. Мне нужно сходить в магазин художественных принадлежностей.
— Хорошо, тогда пошли. Здесь есть один в нескольких кварталах отсюда, а еще прямо по соседству есть магазин фотоаппаратов.
Мы направляемся туда вместе в головокружительном темпе, соприкасаясь плечами при ходьбе и разговоре. Он обращает внимание на то, куда мы идем, лучше, чем я. Время от времени он протягивает руку, чтобы направить меня в сторону, чтобы мы не перекрывали поток машин, пока я говорю.
— Париж, Мэтью. ПАРИЖ!
— Я знаю. Звучит довольно круто.
— Лучше, чем круто. Круто — и близко не подходит к описанию того, что я сейчас чувствую. Я хочу позвонить всем, кого знаю, и сообщить им хорошие новости. Я хочу позвонить…
— Кому? — спрашивает он.
Грустный смех вырывается из меня, когда я осознаю правду.
— Никому. Честно говоря, мне некому звонить.
Улыбка Мэтью исчезает, когда он смотрит на меня сверху вниз.
— Нет, не делай этого. Не расстраивайся. Я не хочу грустить. Я так взволнован, что готов кричать. Я позвоню тебе. Как тебе это? Достань свой телефон.
Он так и делает, подыгрывая мне, и я набираю его номер.
— Привет? Мэтью Дженнингс? — спрашиваю я, как только звонок соединяется.
— Да. И кто же мне звонит?
— Элизабет Брайтон, — говорю я с дразнящей улыбкой, пока мы продолжаем идти бок о бок.
Он кривит лицо, как будто совершенно сбит с толку.
— Кто?
— Э-ли-за-бет Брайтон, — повторяю я, четко выговаривая слоги.
— О да, это наводит на размышления. Ты та девушка, на которой женат мой брат?
Я протягиваю руку, чтобы слегка ударить его по плечу.
— Прекрати дразнить. У меня большие новости. ОГРОМНЫЕ новости.
— Давай, скажи это.
— Я могла бы… возможно… могла бы продавать свои работы в парижской галерее.
— Правда?
Я срываюсь с места и нажимаю отбой, когда мы сворачиваем за угол и оказываемся лицом к лицу с магазином предметов искусства — короче говоря, моей Меккой (прим. город в Саудовской Аравии, место паломничества мусульман со всего мира).
Несколько часов спустя мы вместе едем на лифте обратно в квартиру Уолта, держа в руках бумажные пакеты.
— Спасибо. Ты не должен был помогать мне тащить эти вещи, — говорю я Мэтью, когда мы выходим в галерею.
— Как еще ты собиралась это сделать? Нанять повозочную лошадь?
— Элизабет? — окликает Уолт.
Мы оба синхронно поворачиваемся, когда он выходит из кухни, вытирая руки кухонным полотенцем. На нем темно-зеленый свитер и джинсы. Непринужденный, но все же болезненно привлекательный.
Что-то пахнет просто восхитительно, и Мэтью тоже это замечает.
— Тебе доставили ужин? — спрашивает он, практически облизываясь.
— Я сам приготовил, — говорит Уолт, перекидывая полотенце через плечо, прежде чем подойти ко мне, чтобы взять пакеты из моих рук.
— Для одного? — спрашивает Мэтью.
— На двоих, — отвечает Уолт, поймав мой взгляд.
— Ой? Камила придет? Вы с ней во всем разобрались? — спрашивает Мэтью, небрежно бросая мои сумки возле двери.
— Нет.
Моя голова поворачивается в его сторону, мой рот открывается с вопросом, который я слишком стесняюсь задать.
Нет, она не придет? Или нет, ты не разобрался с ней?
Уолт заглядывает в сумки, чтобы увидеть мои художественные принадлежности. Затем, не дожидаясь приглашения, он поворачивает в сторону библиотеки, чтобы отнести их туда.
— Мэтью, принеси сюда эти сумки для Элизабет, — говорит Уолт.
Младший брат закатывает глаза на старшего брата, но, тем не менее, он делает, как его просят. Я улыбаюсь и кричу им обоим «спасибо», прежде чем войти в кухню.
Фрэнк Синатра тихо играет на скрытых динамиках. Бутылка красного вина дышит рядом с двумя бокалами. Рядом стоит салат из капусты, заправленный изюмом и нарезанным миндалем. Тарелки уже расставлены вместе со столовыми приборами.
— На кого ты пытаешься произвести впечатление? — дразнит Мэтью, когда они вдвоем следуют за мной на кухню мгновение спустя.
Мои щеки горят, когда я думаю о том факте, что Уолт, вероятно, готовил ужин для меня. Если только он не пригласил кого-нибудь еще?
Я оглядываюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как он пожимает плечами.
— Я хотел приготовить, а готовить на двоих так же легко, как и на одного.
— Это ягненок? — спрашивает Мэтью.
— Тушеные бараньи отбивные с клюквенно-горчичном чатни (прим. большая группа традиционных индийских соусов, оттеняющих вкус основного блюда).
— Пахнет действительно вкусно, — говорю я ему с легкой улыбкой.
Он кивает, но не смотрит на меня.
— Похоже, здесь хватит для нас всех, если ты хочешь остаться, Мэтью, — говорю я, пытаясь быть милой.
— Учитывая, что я планировал съесть хлопья, когда вернусь домой, думаю, что приму твое предложение.
Мы легко делим ужин Уолта на троих, разливаем бутылку вина, сидя в углу длинного обеденного стола. Мы с Мэтью садимся друг напротив друга, а Уолт садится с краю. Он молчит, пока мы едим, хотя в этом нет ничего нового. Он так легко отступает на задний план, скорее принимая участие в разговоре, чем участвуя, особенно в присутствии Мэтью, который, кажется, впитывает внимание, как губка.
Мэтью говорит достаточно для всех, рассказывая Уолту о нашем дне, рассказывая ему о моей встрече с Надеждой, а затем рассказывая о нашем времени в магазине предметов искусства.
— Мне пришлось практически оттащить Элизабет от прилавка с красками. Клянусь, она бы просидела там весь день, если бы я ей позволил. И ради всего святого, не позволяй ей смотреть на мольберты, иначе тебе никогда не сбежать.
— Неправда! Я закончила быстро по сравнению с тем, как надолго ты завис в магазине фотоаппаратов. Как будто ты никогда раньше не видел линзы. Думаю, что в какой-то момент у тебя даже текли слюнки.
— Похоже, вы вдвоем хорошо провели время, — отвечает Уолт, поднимая бокал с вином и делая большой глоток. — Ты закончил с этим?
Он внезапно встает и тянется к тарелке Мэтью, заставляя своего брата быстро доедать последний кусочек, прежде чем он упустит шанс.
— Эй! Я все еще…
— Рад, что ты смог остаться на ужин, но мне рано вставать.