Страница 1 из 14
Владислав Русанов
Стальной дрозд
Часть первая
Могильщики империи
Глава 1
Серое небо навалилось на верхушки разлапистых сосен, словно медведь на загривок косматого лесного быка, давило их книзу, так и норовило согнуть и сломать медово-желтые хребты, вцепиться в загривки, топорщащиеся по-осеннему иглами. Ворочались темно-серые, грязные тучи, словно мускулы под мохнатой шкурой лесного разбойника. Моросью холодного пота оседал на одежде и конской сбруе обложной дождь.
По обе стороны от дороги – собственно, и не дороги вовсе, а лесной тропы – бесновалась толпа карликов-дроу, топая костлявыми ногами с шишковатыми коленями и неестественно большими ступнями – хоть без лыж по снегу зимой бегай. Круглые головы, водруженные на узкие плечи, поражали выпуклыми совиными глазами с вертикальным зрачком, скошенными подбородками и проваленными переносьями. Осенняя промозглая сырость – как-никак месяц Ворона[1] на дворе, еще немного, и пойдут первые заморозки – заставила их надеть кроме обычных кожаных юбочек еще и меховые безрукавки: рысьи, куньи, беличьи. Безбородые лица покрывала боевая раскраска. Охра, красная глина, перетертые в порошок лазурь и малахит, белые полосы мела. Узоры на щеках и лбах свивались в письмена и клановые знаки – клан Остролиста и клан Бука, клан Граба и клан Можжевельника, клан Горной Сосны и клан Бересклета…
Воины пронзительно вопили и потрясали короткими копьями, палицами и топориками, ножами и кулачными щитами, мощными дальнобойными луками, которые прославили племя низкорослых стрелков далеко за пределами гор Тумана.
Седоволосые вожди и суровые жрецы одобрительно кивали головами.
Улыбался и человек, поглядывающий на дроу с высоты седла. Судя по опавшим бокам вороного красавца, они преодолели не одну сотню миль, пробираясь сюда, в дремучие леса, покрывающие склоны гор на границе Гобланы и Барна. Но наездника дальний переход, казалось, нисколько не утомил. В отличие от трясущегося рядом изможденного слуги, он выглядел свежим, веселым и готовым в любое мгновение как разразиться хохотом, так и схватиться за рукоять меча, свисавшего с роскошного пояса – широкого, из тисненой кожи, усыпанного золотыми бляхами на дорландский манер.
Внимательного наблюдателя, знающего толк в обычаях народов, населяющих Империю и западные королевства, осмотр гостя остроухих скорее озадачил бы, чем удовлетворил любопытство. Тяжелое золотое кольцо в ухе указывало на уроженца Фалессы. Бородка клинышком – на благородного вельсгундского барона, эдакого фон Берген-Фраттера. Шляпу с неширокими полями украшали перья заморской птицы, обитающей лишь в пустынях на южных границах Айшасы. Правда, из трех роскошных белых опахал в целости и сохранности осталось лишь одно, изрядно потрепанное и намоченное непрекращающимися в последний месяц дождями, а о прежнем существовании остальных напоминали два обломанных черенка. Да и укрывающий плечи всадника плащ – даже на первый взгляд дорогой, вышитый золотом, несомненно имперской работы – кое-где покрывали подозрительные пятна и подпалины, заставляющие задуматься об искрах от походного костра. А если бы человек открыл рот и представился, то легкое, но все же ощутимое пришепетывание на звуках «с» и «з» позволило бы заподозрить в нем лотанца, хотя назвался бы он бароном Фальмом из Итунии.
Имя барона не было широко известно в землях Сасандрийской империи (ну, разве что в самых верхних кругах тайного сыска), но на западе он прославился как непримиримый и несгибаемый борец с Империей Зла и Тюрьмой Народов, как называли Сасандру многочисленные ревнители свободы. Он поспевал везде, где только семена недовольства имперской политикой пускали ростки вражды и ненависти. Вот уже двадцать лет ни одно восстание дроу не обходилось без его участия. Конечно, сам барон не стрелял в людей из лука, не мчался с обнаженным клинком впереди толпы свирепых остроухих, но зато руководил переброской через перевалы обозов со стальными наконечниками стрел (взамен распространенных среди кланов кремневых и костяных), с зерном и солониной, с лекарственными снадобьями. Он умел подобрать нужные слова и для самолюбивых вождей дроу, уговаривая их не бросаться на сасандрийские полки поодиночке, и для дорландских князей вкупе с фалессианскими торгашами и вельсгундскими банкирами, убеждая их уделить толику доходов делу борьбы с сасандрийскими конкурентами. Барон Фальм появлялся там, где имперское влияние за жителей запада материка становилось, по его мнению, слишком велико. И здесь он не щадил ни денег, ни жизней политических противников. Не приведи Триединый, на престоле одного из королевств окажется монарх, сочувствующий Сасандре!
Кое-кто поговаривал, дескать, видел барона в краю Тысячи озер, где в болотах и бесчисленных рукавах нижнего течения Арамеллы живут зеленокожие гоблины, и на бескрайних просторах Великой степи в гостях у вождей «незамиренных» кентавров, и даже на остове Халида, дающем приют самому разнообразному сброду, пиратствующему в Ласковом море. Оспорить трудно. Почему бы и нет? Лишь бы не врали, что появляется в двух местах одновременно. Отдельные злые языки болтали, мол, приплачивает – и хорошо! – его милости король Айшасы, обеспокоенный ростом влияния Сасандры. Что ж… Этих умников после часто находили со сломанными шеями, вырванными глотками или с кишками, намотанными на шею. Постепенно клеветники успокоились – если не из уважения к барону, то хотя бы из страха за собственную жизнь.
Жеребец поскользнулся на некстати торчащем из земли корне и тряхнул головой. Барон дернул вороного и тут же успокоил его, похлопав ладонью по блестящей от мороси шее. Приветственно взмахнул рукой.
– Н’атээр-Тьян’ге! – взорвалась толпа. – Н’атээр-Тьян’ге!!!
Не знакомый с обычаями диких горцев удивился бы, узнав перевод клички, которой дроу наделили Фальма.
Змеиный Язык!
Оскорбительная для людей, в устах остроухих она звучала как самая изысканная похвала. Вероломство на войне считалось у них не подлостью, а мастерством. Вовремя не перехитришь врага – распрощаешься с жизнью. Кто не успел, тот опоздал, как говорится. Обмануть, заманить в засаду или ловушку, заключить союз и тут же его расторгнуть – вот основы тактики и стратегии клановых вождей.
– Го р’абх маит’, б’райте мах![2] – с трудом приноравливая человеческую гортань к наречию дроу, ответил господин барон.
– Н’атээр-Тьян’ге!!! – Восторгу остроухих, казалось, не было предела.
Самые горячие головы (а среди дроу, как известно на всем материке от Гронда до Окраины, таких из десятка девять) швырнули вверх топорики и палицы. Завизжали, взвыли дурными голосами, нисколько не напоминающими обычные для горного народа птичьи трели.
От их крика еще глубже вжал голову в плечи спутник Фальма – худой, нескладный, кутающийся в потрепанный кожаный плащ. Его вытянутая физиономия в обрамлении реденьких, седых, вымокших волос хранила неизменно затравленное выражение, а блеклые глаза несли печать безумия, присущего бродягам из южных королевств.
Барон заметил его непроизвольное движение, обернулся, воскликнул, оскалив ровные белые зубы:
– Веселее, Пальо! Мы у друзей! Теперь уж наемники нас не догонят!
Бывший слуга ландграфа Медренского судорожно сглотнул, кивнул и покрепче вцепился правой рукой в повод, а левую запустил за пазуху, словно нашаривая спасительный талисман. Войны с дроу никогда не докатывались до северной Тельбии, уроженцем которой был Пальо, но, как поют менестрели, «слухи ширятся, не ведая преград» – о зверствах, творимых остроухими, поговаривали не только на севере Сасандры, но и на юге, и на востоке. А у страха глаза велики, и в пересудах обывателей карлики-горцы превратились едва ли не в кровожадных людоедов, которые так и норовят полакомиться плотью несчастного прохожего или случайно забредшего путника. И сейчас Пальо сохранял лишь видимость спокойствия, а на самом деле от ужаса готов был упасть в обморок.
1
В Сасандре принят солнечный календарь: 10 месяцев по 32 дня. Длительность месяца соответствует периоду нахождения Солнца в каком-либо из зодиакальных созвездий. Соответственно, месяцы несут имена этих созвездий – Бык, Лебедь, Кот, Овца, Ворон, Кит, Филин, Козел, Конь, Медведь. Начало нового года приходится на летнее солнцестояние.
2
Благодарю вас, братья мои! (Наречие дроу.)