Страница 31 из 74
Тася насмешливо перебила:
— Я знаю, вы это у Моэма прочли.
Я не обиделся. Было ясно — девушке импонирует нечто грубое во мне. Проблески интеллекта вызывают ее раздражение.
Возможно, Тася претендовала на роль духовной опекунши. То есть ждала от меня полного идиотизма. А я невольно разрушал ее планы.
Затем мы снова направились в тамбур. Я видел, что с Тасей пытаются заговаривать двое гражданских летчиков. Меня это совершенно не обеспокоило. Я смотрел в окно.
Мы подъезжали к Ленинграду. Пейзаж за окном становился все более унылым. Потемневшие от дождей сараи, кривые заборы и выцветшая листва. Щегольские коттеджи, сосны, яхты — все это осталось позади. И только песок в сандалиях напоминал о море.
Мы вышли на платформу. Обогнали двух гражданских летчиков с фуражками в руках. Летчики явно ждали Тасю, которая равнодушно проследовала мимо.
Мы пересекли зал с огромными часами. Вышли на залитую солнцем улицу. Тася казалась обеспокоенной. Может быть, она чувствовала себя жертвой. Жертвой, чересчур опередившей своих преследователей.
Она спросила:
— Каковы дальнейшие планы?
— Вечером, — отвечаю, — я должен быть на Зимнем стадионе. Готовим к спартакиаде одного тяжеловеса из «Буревестника».
Тася сказала:
— Как я уважаю в людях развитое чувство долга!
Произнесено это было с досадой. Я же любовался собственным хладнокровием.
На стоянке такси было человек пятнадцать. Машины подходили ежесекундно. Наконец мы оказались первыми.
— Всего доброго, — говорю.
— Будьте здоровы. Желаю вам сегодня получить нокаут.
— Должен вас разочаровать. С ассистентами это бывает крайне редко. Разве что люстра упадет им на голову.
— Жаль, — откликнулась девушка.
И добавила с чуть заметной тревогой:
— Так вы мне позвоните?
— Разумеется.
В свете дня зеленый огонек такси был почти невидим. Шофер невозмутимо читал газету. Я услышал:
— Что с вами?
Тася была явно готова к уступкам. Как будто я оказался в магазине уцененных товаров. Всюду ярлыки с зачеркнутой цифрой. А рядом — указание новой, гораздо более доступной цены.
— Ну и тип! — сказала девушка.
Потом села в машину и захлопнула дверцу. А я направился к трамвайной остановке, чрезвычайно довольный собой.
Шампанское было выпито. Часы показывали три.
Я услышал:
— Хорошо, что здесь две кровати.
— В смысле?
— Иначе ты бы спал на полу. Вернее, на ковре. А так — здесь две кровати на солидном расстоянии.
— Подумаешь, — говорю, — расстояние. Пешком два шага. А на крыльях любви...
— Не болтай, — сказала Тася.
— Успокойся, — говорю, — все нормально. Твоя неприкосновенность гарантируется.
— А вот этого ты не должен был говорить. Это хамство. Это ты сказал, чтобы меня унизить.
— То есть?
— Что значит — неприкосновенность гарантируется? Мужчина ты или кто? Ты должен желать меня. В смысле — хотеть. Понятно?
— Таська, — говорю, — опомнись. Мы тридцать лет знакомы. Двадцать лет назад расстались. Около пятнадцати лет не виделись. Ты обожаешь Ваню. Беременна от какого-то Левы. У меня жена и трое детей. (Я неожиданно прибавил себе одного ребенка.) И вдруг такое дело. Да не желаю я тебя хотеть. Вернее, не хочу желать. Вспомни, что ты мою жизнь исковеркала.
— Чем ты рискуешь? Все равно я тебя прогоню.
— Тем более.
— А ты бы чего хотел?
— Ничего. Абсолютно ничего. Абсолютно...
— И еще, зачем ты сказал, что я беременна?
— Это ты сказала, что беременна.
— Разве заметно?
— Пусть даже незаметно. Но сам факт... И вообще... Я не понимаю, о чем разговор? Что происходит?
— Может, ты стал импотентом?
— Не беспокойся, — говорю, — у меня трое детей.
(Я вынужден был повторить эту цифру.)
— Подумаешь, дети. Одно другому не мешает. Кстати, мне рассказывали сплетню о твоей жене.
— Послушай, на сегодня хватит. Я ложусь. Ты можешь выйти на секунду?
— Я не смотрю.
Я быстро разделся. Слышу:
— Знай, что у тебя патологически худые ноги.
— Ладно, — отвечаю, — я не франт...
Тася еще долго бродила по комнате. Роняла какие-то банки. Курила, причесывалась. Даже звонила кому-то. К счастью, не застала абонента дома. Я услышал:
— Где эта сволочь шляется в три часа ночи?
— Куда ты звонишь?
— В Мериленд.
— В Мериленде сейчас девять утра.
Тася вдруг засмеялась:
— Ты хочешь сказать, что он на работе?
— Почему бы и нет? И кто это — он?
— Он — это Макси. Я хотела побеседовать с Макси.
— Кто такой Макси?
— Доберман.
— Неплохая фамилия для старого ловеласа.
— Это не фамилия. Это порода. Их три брата. Одного зовут Мини. Другого — Миди. А третьего — Макси. Его хозяин — мой давний поклонник.
— Спокойной ночи, — говорю.
Вдруг она неожиданно и как-то по-детски заснула. Что-то произносила во сне, шептала, жаловалась.
А я, конечно, предавался воспоминаниям.
Мы тогда не виделись пять дней. За эти дни я превратился в неврастеника. Как выяснилось, эффект моей сдержанности требовал ее присутствия. Чтобы относиться к Тасе просто и небрежно, я должен был видеть ее.
Мы столкнулись в буфете. Я, как назло, что-то ел. Тася хмуро произнесла:
— Глотайте, я подожду.
И затем:
— Вы едете на бал?
Речь шла о ежегодном студенческом мероприятии в Павловске.
Я подумал — конечно. Однако чужой противный голос выговорил за меня:
— Не знаю.
— Мне бы хотелось знать, — настаивала Тася, — это очень важно.
Я посмотрел на Тасю и убедился, что она не шутит. Значит, все будет так, как я пожелаю. Я обрадовался и мысленно поблагодарил девушку за эти слова. Однако сразу же заговорил про каких-то родственников. Тут же намекнул, что родственники — это просто отговорка. Что в действительности тут романтическая история. Какие-то старые узы... Чье-то разбитое сердце...
Тася перебила меня:
— Я хотела бы поехать с вами.
— Вот и прекрасно.
Мне показалось, что я заговорил наконец искренним тоном. Помню, как я обрадовался этому. Однако сразу же понял, что это не так. Искренний человек не может прислушиваться к собственному голосу. Не может человек одновременно быть собой и находиться рядом...
— Так вы поедете? — слышу.
— Да, — говорю, — конечно...
Мы собрались около шести часов вечера. На платформе уже лежали длинные фиолетовые тени.
На перроне я встретил друзей. Мы решили зайти в магазин. После этого наши карманы стали заметно оттопыриваться.
Тасю я видел несколько раз. Однако не подошел, только издали махнул ей рукой.
Рядом с ней бродил известный молодой поэт. Лицо у него было тонкое, слегка встревоженное. Он был похож на аристократа. Хотя в предисловии к его сборнику говорилось, что он работает фрезеровщиком на заводе.
В результате они куда-то исчезли. Растворились в толпе. А может быть, сели в электричку.
Разыскивать Тасю я не имел возможности. В карманах моих тихо булькал общественный портвейн.
А ведь я мог сразу же подойти к ней. И теперь мы бы сидели рядом. Это могло быть так естественно и просто. Однако все, что просто и естественно, — не для меня.
Мы разошлись по вагонам. С нами ехали ребята из «Диксиленда». Они были в американских джинсах и розовых сорочках. Мне нравились их широкие ремни, а вот соломенные шляпы казались чересчур декоративными.
Трубач достал блестящий инструмент. Он дважды топнул ногой и заиграл прямо в купе. К нему, расстегнув брезентовый чехол, присоединился гитарист. Через минуту играли все шестеро.