Страница 5 из 36
Такой прецедент исследовали совместно биолог Игорь Иванов и историк Игорь Васильев. В 1801–1803 гг. прямой потомок золотоордынского соционима — небольшая казахская (Букеевская) орда из 50 тысяч человек с 200 тысячами голов скота по разрешению царского правительства и под его контролем поселилась на пустующих в то время землях Рын-песков в междуречье Волги и Урала — территории, географически расположенной почти точно в середине степной зоны Золотой Орды. Через 20 лет у них было уже пять миллионов голов скота (т. е. рост в 25 раз), что оказалось чрезмерным для вмещающего ландшафта и вызвало экологический кризис в междуречье Волги и Урала. Несмотря на кризис и его следствие — падение поголовья скота в 2–3 раза (до 1,5–2,6 млн.), население, стартовав со стагнационного демографического состояния, за 40 лет утроилось, составив 150 тысяч человек.
Следует отметить, что степи между Доном и Днестром по площади примерно в 10 раз больше, чем в междуречье Урала и Волги, но в силу более благоприятных природных условий позволяют вегетировать значительно больше фитомассы, чем в междуречье Урала и Волги. Это значит, что экологический кризис в Южнорусских степях мог произойти при численности населения более 1,5 миллиона человек.
Если принять общую численность завоевателей, пришедших в Восточную Европу, в 300 тысяч человек (при 60 тысячах взрослых мужчин и исходных пяти членов нуклеарной семьи простого демографического воспроизводства) и темпы утроения населения через каждые 40 лет, то к 1282 году численность их должна была составить не менее 900 тысяч, к 1322 г. — эпохе расцвета Золотой Орды — 2700 тысяч человек.
Следовательно, природными исходными ограничителями динамики роста кочевников были: их способность превратить лес в лесостепь, и естественные зональные географические пределы. Попросту говоря, сколько скот в прямом и переносном смысле мог съесть лесов до той естественной границы, когда уже нельзя превращать лес в лесостепь. Известно, что степняки дошли до этого рубежа: золотоордынцы в 70-х годах XV века почти ежегодно кочевали близ южной границы Московского княжества.
Ограничением темпов роста стала чума. От чумы в средневековье умирало от трети до половины жителей стран, охваченных эпидемией. Сколько погибло людей в 1346–1347 гг. в Золотой Орде, мы не знаем. Но несомненно то, что динамика демографического роста была прервана, население уменьшилось, однако никак не могло опуститься ниже рубежа в один миллион — минимальной критической массы этноса, которая позволяет осуществить цивилизационный прорыв.
Выявив динамику демографического роста населения степной части Золотой Орды по рубежам количественных переходов из одного состояния в другое, мы можем дифференцировать демографический рост по поколениям. Получив исходные количественные ориентиры, мы можем перейти к рассмотрению процессов и событий, зафиксированных в исторических документах. Сопоставив эти процессы и события с поколениями и их демографическими возможностями, мы можем приступить к качественному анализу.
Главный фактор, влияющий на этническое развитие — обретение новой родины. Главная качественная веха — достижение комплиментарности между членами социальной общности. Главная количественная веха — достижение критической массы, необходимой для возникновения соционима. А главный этнический процесс — этнокультурная консолидация населения. У населения, осваивающего новое географическое пространство, должна выкристаллизоваться подсознательная убежденность, что это их земля. «Кристаллизация» начинается во втором поколении людей, пришедших на новую землю, и завершается в третьем, когда возникает чувство хозяина земли. Ощущение человеческой общности возникает при наличии общего дела.
«Черный ящик» этногенеза
Время жизни первого поколения завоевателей, пришедших в Европу, пришлось на 1236–1256 гг. Что мы знаем о них? С точки зрения завоеванных народов — единое целое. Захватчики, враги, да и только. И такое представление оказалось весьма живучим. Вплоть до наших дней.
Иногда, особенно в советскую эпоху, по соображениям политической «этики» происходило изменение акцентов: завоеватели назывались то монголами, то татаро-монголами, то монголо-татарами. Историки же долго искали ответ на вопрос: а кто такие татары, жившие во времена Чингиз хана в степях? Какие у них были взаимоотношения с монголами? Насколько безжалостно и насколько поголовно уничтожил их Чингиз хан еще до своих завоеваний? Сколько их, избежавших уничтожения, участвовало в нашествии?.. И как-то вне поля зрения оставался факт, что войско, ведомое в Европу Батыем, состояло в этническом отношении, по сути дела, из двух составляющих: меньшая часть — монголы, большая — тюрки.
С военной точки зрения они действительно были единым целым. Армия есть армия. Здесь не место для разногласий, разномыслия и разновооруженности. Единая стратегия, единые принципы тактики и организации, единообразное оружие, единая дисциплина — все это характерные черты настоящей армии. Конечно, монголы применяли и новое оружие, и новую тактику. Об этом есть самое последнее исследование, фактически открытие, С.А. Нефедова.
С.А. Нефедов справедливо утверждает, что монголы обладали военным превосходством над своими противниками и показывает масштабы этого превосходства на ряде примеров. Так, в сентябре 1211 года монголы встретились в битве у крепости Хуйхэпху с армией могущественной империи Цзинь. Регулярная цзиньская армия состояла из профессиональных воинов-латников. Даже лошади их были одеты в латы. Численность цзиньской армии составляла около 500 тысяч солдат. Монгольских воинов было не более 100 тысяч, и лишь очень немногие из них имели железные доспехи. Тем не менее, цзиньская армия была наголову разбита и практически уничтожена. В большой битве при Джебель-ас-Салихийе в Сирии сражалось 50-тысячное монгольское войско и при этом у монголов «кроме стрел, не было ничего другого». Египетский султан Насер рассчитывал без труда одолеть монголов в ближнем бою, когда они израсходуют свои стрелы. Однако «затемнилось солнце от них, а люди остались в тени от густоты стрел. Этими стрелами войско султана было разбито и обращено в бегство». В сотнях битв на протяжении XIII века монголами командовали разные (и не всегда талантливые) полководцы — тем не менее, они почти всегда побеждали.
Залог побед — луки и стрелы. Вместе с монголами на арену истории вышел необычайно мощный и в то же время небольшой, удобный для конника монгольский лук, позволявший точнее прицеливаться и вести стрельбу в высоком темпе — до 10–12 выстрелов в минуту. Стрелы из их луков летели в полтора-два раза дальше, чем у других народов. Стрела татарского лука XIV века на расстоянии 200 метров убивала лошадь, пробивала кольчугу навылет. По мощи лук не уступал аркебузам, а по скорострельности намного превосходил их. Эффективность стрельбы Р.П. Храпачевский сравнивает с огневой мощью регулярных армий нового времени, а Ю.С. Худяков полагает, что лишь развитие огнестрельного оружия положило предел господству конных лучников. Последний сравнивает военный эффект появления монгольского лука с фундаментальным открытием XX века — автоматическим оружием. Скорострельность монгольского лука позволяла монгольским воинам сокращать дистанцию боя. Их легкая кавалерия мчалась вдоль фронта, поливая противника дождем стрел; если же враг переходил в атаку, то монголы обращалась в мнимое бегство, во время которого лучники, обернувшись назад, расстреливали преследователей и их лошадей. Поражение лошадей было едва ли не главным элементом этой тактики. Если же противник упорно держался на своей укрепленной позиции, то в атаку шел полк «мэнгэдэй» — «принадлежащие богу», то есть «смертники». Задача «мэнгэдэй» состояла в том, чтобы (пусть даже ценой больших потерь) завязать ближний бой, а затем симулировать бегство и все-таки вынудить противника преследовать лучников.