Страница 20 из 36
Расширение лесостепи за счет лесов, увеличение размеров и числа полян в лесах имеет природные ограничения и, как правило, требует больших промежутков времени. Скот может быстро съесть лесной подрост, но старые деревья не могут отмереть ранее положенного им срока — основные виды за 40–60 лет, дубы — за столетия. Интенсивность и скорость также зависит от видов домашних животных. Наиболее интенсивно съесть лесной подрост могут козы, затем овцы, которых было немало, ликвидировать дубравы — свиньи. Свиноводство исключалось тюркскими традициями. Коз, которые у древних греков съели все леса, у тюрков Великой евразийской степи было мало, но овец было много. Скот постепенно съедал леса, но не с той скоростью, которая нужна была, чтобы рост числа людей обеспечивался ростом поголовья скота, который ограничивался размерами прироста пастбищ. Демографический рост, подчиняющийся одним социобиологическим законам, не коррелируется с ритмом биоценозов. В данном случае рост числа людей превышает естественную скорость умирания леса. Несовместимость двух скоростей заставляет людей искать нетрадиционные решения. Противоречие между возможностями вмещающего, кормящего ландшафта степей и ростом населения требовало сочетания и экстенсивного, и интенсивного пути развития, но практически степной тюркский этнос уже не мог выжить без перехода части его на интенсивный путь развития. «Важно подчеркнуть, — пишет В.Л. Егоров, — что идея строительства городов не была заимствована монголами у соседей, а родилась в недрах самого кочевого общества как продукт его развития».
В скотоводстве появлялись излишние рабочие руки, и они могли найти себе применения, прежде всего, на родине, а на родине — преимущественно в сфере занятости растущих городов. Естественный процесс при этом подразумевал превращение кочевников в земледельцев. На этом пути стояли два ограничения: одно социально-психологическое, другое — природное. Для кочевника стать земледельцем означало необходимость интенсификации труда и потерю социального статуса. Земледелец вынужден затрачивать больше физических сил и времени для добывания хлеба насущного и, соответственно, иметь меньше времени на отдых и другую деятельность. Меньшая интенсивность труда и больше свободное время делала жизнь кочевника более привлекательной. При неизменном с земледельцем уровне за счет качества жизни, за счет большего свободного времени кочевник осваивал вторую профессию, причем самую почетную и высокооплачиваемую в древности и средневековье — военную. В эпоху великих завоеваний каждый кочевник — профессиональный военный — рыцарь. Для кочевника стать земледельцем означало интенсификацию труда, сокращение свободного времени, потерю возможности быть профессиональным военным, т. е. потерю социального статуса.
Факт, что именно во время жизни четвертого поколения кочевников Великой евразийской степи «градостроительство принимает небывалый размах и отдельные районы государства превращаются в многокилометровые полосы сплошной оседлости, состоящие из небольших городков, поселков и замков аристократии, окруженных возделанными полями» (Егоров 2005). Как четко фиксирует М.Г. Крамаровский, «становление и расцвет городской жизни, сопровождавшийся активной работой пришлых и местных строительных артелей, приходится на рубеж XIII–XIV вв.».
Излишнее население номадов было обречено переходить к оседлому образу жизни. Но как конкретно происходил переход номадов к оседлости, мы доподлинно не знаем. Нет свидетельств насильственного осаждения кочевых родов на землю, как нет и свидетельств добровольного перехода родов к оседлости. Ясно, что оседание на землю происходило не родами, что было бы непременно зафиксировано современниками, а индивидуально. Г.А. Федоров-Давыдов писал: «Кочевой образ жизни не исключал оседлости некоторой части населения — обычно беднейшего, лишившегося по тем или иным причинам скота. Так было в Дешт-и-Кыпчаке до монголов. Но после образования Золотой Орды и особенно после утверждения сильной централизованной власти кочевники в массовом масштабе переходят к городской оседлости, становятся жителями новых бурно развивающихся городов. К оседлости переходит и богатая, знатная часть номадов». Однако это заявление ученого ни письменными, ни археологическими данными им не подкреплено.
Как происходил процесс становления городской жизни с точки зрения миграции населения? Всегда, когда обстоятельства принуждали к тому, кочевники массово оседали на землю, и этот процесс всегда был трагедией для народа. Однако нет свидетельств, что в Золотой Орде оседание на землю воспринималось как трагедия. Почему? По-видимому, здесь сыграли положительную роль два фактора: микро и макро, индивидуально-психологический и социально-психологический. Конкретно: возраст превращения кочевников в оседлое население и природно-географические ограничения, императивно обуславливающие нетрадиционную форму оседания кочевников на землю.
Кочевники становятся горожанами
В Золотой Орде в стесненных обстоятельствах родители продавали детей. М.Г. Сафаргалиев, ссылаясь на Эль-Омари, объясняет главную причину продажи детей необходимостью выплаты налогов степняками: «По временам, когда в иные годы они находятся в стесненных обстоятельствах, — писал Эль-Омари, — они продают детей своих, чтобы на выручку прокормить себя, и говорят относительно тех детей, которых они продали: «Лучше остаться в живых нам и ему (дитяти), чем умирать нам и ему».
«Стесненные обстоятельства», заставляющие их продавать собственных детей, были связаны с уплатой дани. «Для султана этого государства (Кипчака) (наложена на всех их), т. е. подданных дань, которая взыскивается с них. Иногда они ставятся данью в трудное положение — в годы неурожайные, — говорит Эль-Омар, — вследствие падежа, приключающегося скоту их, или вследствие (сильного) выпадения снега и утолщения льда. Они продают детей своих для уплаты своей недоимки (податной)» (Сафаргалиев).
Далее М.Г. Сафаргалиев пишет, что продажа детей даже не в голодные годы была для степи обычным явлением. «Так, например, в 1338 году Орда не страдала от падежа скота, наоборот, этот год был более благоприятным для скотоводов, а кочевники были вынуждены продавать своих детей». В.Л. Егоров обусловливает продажу в рабство детей не только выплатой недоимок в неурожайные годы, но и расходами на военное снаряжение в случаях срочной мобилизации в армию, требовавшей значительных средств на приобретение военной амуниции. Аргументация Егорова мне кажется наиболее убедительной. С одной стороны, кочевник — всегда воин в «запасе», и может быть призван на службу в любой момент, с другой — он всегда безденежный, поскольку торговать ему нечем, кроме скота, и некому, кроме горожан. К примеру, чтобы кочевнику иметь столько же денег, сколько имеет горожанин, горожан должно быть столько же, сколько кочевников. Но не всякий горожанин — военный, точнее военными в городе является только знать и ее ближайшее окружение. Не всякий может позволить себе огромные для средневековья расходы на вооружение. В Европе амуниция рядового рыцаря без украшательских изысков по стоимости равняется имуществу трех деревень. Но вооружение — это цена жизни. Как ты не беден, хочешь жить — должен потратиться. Нет денег — продавай детей.
Куда и кому могли продавать своих детей обедневшие кочевники? В богатые семьи кочевников, богатым оседлым тюркам и за пределы государства. Продажа за пределы государства означала расставание с детьми на всю жизнь. Продажа соплеменникам была более предпочтительной. Но кто из соплеменников мог быть потенциальным массовым покупателем детей, кто в это время больше всего нуждался в рабочих руках? Ответ очевиден: богатые оседлые тюрки, бизнес которых по обслуживанию международных торговых путей неуклонно расширялся, а расширение требовало новых рабочих рук. Кем были оседлые тюрки в системе племенных и родственных связей? Здесь мы должны обратиться не к археологии, а к этнической психологии и социологии.