Айтиот

Палатка, выданная волонтерами, поставилась легко, как бы сама собой, а вот собрать ее оказалось куда сложнее. Чертовы дуги гнулись во все стороны, но не складывались; я попробовал применить силу и, кажется, одну таки сломал. Тент, как я его ни скручивал, упорно отказывался упихиваться в чехол.

Начал накрапывать мелкий холодный дождь.

— Давай помогу, — Оля тихо подошла ко мне.

— Сам справлюсь, — процедил я.

Оля только улыбнулась — и за три минуты управилась и с тентом, и с дугами. Собрала их и уложила в чехол безо всякого усилия.

— Как чувствуешь себя?

Оля выглядела спокойной и бодрой, словно вчерашнее совсем ее не расстроило.

— Прекрасно, — натянуто соврал я. Каждая мышца после вчерашней работы ныла — даже те, о существовании которых я и не подозревал. Спать в палатке на жестком туристическом коврике оказалось чертовски неудобно — привык я уже к ортопедическим матрасам. Ну и настойка все же вызвала похмелье… хотя, может, и не в настойке тут дело.

— Олег, ты извини, если не так что, — тихо сказала Оля, затягивая чехол с палаткой. — Ну, тебе же понравилось, правда? Выезд в целом, я имею в виду!

Я неопределенно повел рукой.

— Я просто хотела тебе показать, что можно работать весело и с пользой для природы…

— С пользой? Для природы? — раздражение искало выход и, похоже, таки нашло. — Оль, ну своей головой подумай! Сколько одного только бензина было сожжено, чтобы вся эта толпа на джипах сюда доехала? А вообще-то лесничеству должны выделять бюджет на эти работы, и профессионалы справились бы намного эффективнее. Да, мы тут замечательно потусовались, а лесничество сберегло немного денег для себя, вот и вся польза для природы.

— Но ведь люди чувствуют, что делают хорошее дело!

— Ну конечно, это же самое главное! Не быть равнодушным, ощущать причастность, менять мир к лучшему! Какой реальный результат? Да всем плевать! Как со сбором мусора раздельным этим. Производство пластика растет с каждым годом, потому что он тупо выгоднее, чем стекло. А чтобы успокоить потребителя и внушить ему чувство собственной важности, ему предлагают мыть отбросы. Это, конечно, немного увеличивает доход мусороперерабатывающей индустрии. Большая часть пластика все равно к переработке непригодна, но главное же — стремиться творить добро! Надо только, чтобы никто не догадался сопоставить объемы бытовых отходов с промышленными, а то чувство, что ты меняешь мир, когда моешь стаканчик из-под йогурта, может и потускнеть!

Я прекрасно понимал, что меня заносит, что глупо вот так стоять под дождем и проповедовать. Но остановиться уже не мог. Работа на просеке дала мне иллюзию полезности моего труда и общности с другими людьми. Но я не мог не понимать, что на самом-то деле никакого смысла в ней нет. И поцелуй этот дурацкий еще… Накипело, в общем.

— Полмира живет в трущобах и недоедает. В нашей стране треть граждан берет кредиты, чтобы закрыть кредиты. А мы выбираем этичные гели для душа и обмениваемся брендовыми шмотками, делая вид, что сокращаем потребление. И чувствуем себя хорошо, потому что нам ведь не все равно! На той неделе письмо в корпоративной рассылке видела? «Дахау Про» оплатила высадку сотни деревьев в Африке, ну офигеть теперь! А знаешь, что бюджет для внештатников сократили на четверть, и это при прежнем объеме работ? Будем платить людям не четыре копейки, а три — и гордиться, что работаем в такой социально ответственной компании! Тошнит меня от этого лицемерия, Оля! Раз уж нас как-то вынесло мутным потоком на вершину пищевой цепочки, давай хотя бы смотреть правде в глаза! Мы жрем будущее планеты, мы жрем горе бедных, из этого всего и сделано наше счастье!

— Наше счастье, — тихо повторила Оля. — Но мы-то… разве мы счастливы, Олег?