Князь Рысев 4

— Что ты, милый братец. В нас с тобой течет родственная кровь, но первой близости. Я… я уже не помню имя моего собственного рода, но ты наверняка о нем знаешь!

В порядке исключения оставались разве что Евсеевы. Но что дочь благородного рода может делать в грязных катакомбах, я ума не прилагал. И отец… что Рысев-старший такого натворил? Желая заняться мифотворчеством, мозг на гора выдавал одну мерзкую догадку за другой — хоть сейчас тащи в «Московский Комсомолец».

— Меня держали, словно крысу в клетке. Играли мной, словно куклой — только лишь за то, что я умела. С чем родилась.

Словно в доказательство своих умений Вита скользнула к Кондратьичу. Улыбка сменилась издевательской ухмылкой, я же дернулся, понимая, что происходит что-то неладное.

— Не тронь его, слышишь?

Голем, что был охраной надо мной, заскрипел крошевом гравия на стыках. Приглушенное мычание потекло из его рта, «Машеньки» заспешили ему на помощь. Вместо того чтобы в этот раз применить к свою чудовищную силу, они вытащили из-за платьиц ножи. Ловко, словно всю жизнь только и занимались скалолазанием, забрались мне на плечи. Сталь лезвий коснулась моей глотки. Я знал, что стоит дернуться — и они пустят их в ход. Даже против воли своей хозяйки.

Кондратьич вздрогнул. Татуировки на теле Виты ожили вновь. Извиваясь, словно змеи, в текучих движениях они аккуратно, словно боясь поранить, касались старика. Оплетали его целой паутиной крохотных, едва уловимых взглядом нитей.

Мастер-слуга принялся вставать. Пребывая в забвении, непослушно качая безвольной головой, его тело пыталось встать на ноги. Неровно, неспешно, но против воли. Словно внезапно пробудившись, старик раскрыл глаза, захлопнул разинутый рот. Осмысленность побежала по вспыхнувшим ярко-зеленым светом зрачкам. Мне хотелось позвать старого друга, но я прекрасно понимал — передо мной стоит точно не он.

Лишь послушная кукла.

Вот, значит, о чем говорила Вита, обещая сделать из нас игрушки?

С каждым шагом в теле Кондратьича пробуждались сила и мощь. Куда там дьявольской эгиде и прочему? Старик, казалось, черпал прямиком от Сатаны. Ясночтение сдалось, когда его показатель силы перевалил за три сотни, минуя штрафы за старость.

Вита вдруг уставилась невидящим взглядом в мрак тьмы под потолком.

— Там, наверху, все, чем вы занимаетесь, лишь глупая беспомощная возня. Кто кого подсидит. Кто кого сумеет согнуть в бараний рог. Кто сумеет унизить другого и не получить ножа в спину от обиженного. А когда я появилась на свет и сумела проявить свой дар впервые, меня поспешили закрыть, мальчик. Когда ты лежал с любимыми игрушками под теплым одеялом, на мне ставили опыты в инквизаторских застенках.

Текуче, словно ручей, она в один миг оказалась возле Кондратьича. Ее ладонь мягко коснулась его щеки. Он же, казалось, с каждым ее прикосновением все больше и больше терял прежний, привычный ему разум. Ухнув в пучины бессознательного, так и не сумев вынырнуть, сейчас он вынужден был бороться с чужой силой где-то на грани собственного рассудка.

Ясночтение выхватывало из поступающих обрывков информации скачущие показатели его пульса, изменение полоски жизни и маны — они скакали от одного значения к другому. Мне казалось, что еще чуть-чуть — и сквозь толщь его плоти я смогу различить, как отчаянно борется с чужеродным его мятущаяся душа.

— Они закрыли меня, боясь, что однажды я смогу опутать любого точно так же, как твоего слугу. Был твой, стал мой.

Вита походила на самодовольную кошку, умудрившуюся без помощи человека открыть банку консервов. Урча от собственного превосходства, она зашла Кондратьичу за спину.

— Они испугались, а, заперев меня на ключ, некоторые из инквизаториев задумались, что можно сотворить с таким проявлением дара. Это же мощь, это могущество! Меня ждала смертельная инъекция, но одна вредная старуха вознамерилась выжать из меня последние жилы. Превратила меня в свою игрушку для развлечений. Ваш император приезжал на меня посмотреть, словно на зверушку в зоопарке!

Ее настроение быстро сменилось. Игривая мгновение назад, все глубже и глубже уходя в толщь своих воспоминаний, она приходила в неизбывную ярость.

Обиды кипели в ней, обещая вскоре пролиться последствиями. Не только на меня — но уже и на улицы всего Петербурга. Словно я всего лишь малая крупица большущего, растущего прямо на глазах замысла.

— Причем здесь мой отец? — Я бросил на нее взгляд прищуренных глаз.

— О-о, погоди-погоди-погоди, милый братик! Я как раз подхожу к этому маленькому обстоятельству!

Теперь она уже стояла надо мной. Высилась, словно безумие над здравым смыслом. Ей нравилось не видеть, а ощущать, что я стою перед ней на коленях. Чувство безграничной власти захлестывало ее с ног до головы. Неживые собеседники скрашивали ее одиночество, наверное, целую вечность, а сейчас она получила возможность расквитаться.

Перед тем, на кого все это время копила злобу.

— Меня хотели превратить в оружие. Послушное, безропотное, исполняющее чужую волю беспрекословно. Они не знали кое-что о куклах — лишаясь воли, они лишаются самих себя. Когда собственный отец отказался от меня, признав опасным отродьем, мне думалось, весь мир отвернулся от меня!

Выскочив вперед, она хлопнула в ладоши. Повинуясь ее приказу, деревянные фигурки окружили фарфоровую куколку. Костер вспыхнул ярче, чем прежде, бросая на стены зловещие тени. Незрячей было не чуждо чувство прекрасного — словно для одной лишь себя она устроила жуткий театр кукол и теней.

Словно мгла от спасительного луча света, фигурки разбежались в стороны, стоило явиться тряпичному, изгвазданному рыжей грязью рыцарю. Некогда белый плащ давно обратился в пожелтевшие от времени обноски.

— Твой отец, Илья Рысев, мой дядя оказался мягче остальных. Забавно, милый братец: он всегда пугал меня как человек, но оказался куда человечней остальных.

— И потому ты хочешь меня убить?

— О-о-о, нет-нет-нет-нет, милый маленький братец! — В пируэте она вмиг оказалась рядом со мной. Заставляя замолкнуть, моих губ коснулся ее женственный пальчик — я же в тот миг ощутил, как мне будто бы залепили рот. Вырываться и судорожно мычать ей в ответ не стал.

— Ты слишком торопишься! — Она сделала шаг назад, развела руками. Яркий, почти кислотный зеленый свет грибного костра заставлял ее фигуру выглядеть до умопомрачения жутко.