Страница 2 из 106
Эпический сюжет! Что-то изменилось. Изменилось в нем и в окружающем его мире. Резко повернувшись к улице, Семен чуть не упал от неожиданности. Он же переходил Мойку, а как тогда оказался так быстро напротив поворота на Дворцовую площадь? Потерял сознание и на автомате дошел сюда? Его перетащили? Да ну! И все вокруг какое-то иное. Точно, другое! Солнце светит ярче, люди идут, машины по проспекту едут. Но и люди не те, и автомобили. Да что же это такое?
Резкий сигнал идущего неподалеку трамвая заставил вжать голову. С Адмиралтейского двухвагонный рельсовый транспорт со скрежетом поворачивал в сторону Дворцового моста. Да как это может быть? Он тут уже столько лет не ходит! Автомобили. Поток не такой плотный и машины все какие-то архаичные. Как в старой кинохронике. Кино снимается, что ли? А где тогда ограждение от посторонних, да и сама съёмочная группа?
Семену снова стало плохо. Все вокруг как будто не то, неправильное. Через мгновение он к огромному удивлению понял — не его времени! Один из признаков — светит солнце. Неярко, сквозь обычную для Питера хмарь. Но достаточно согревает, чтобы понять, что ему становится жарко в куртке. Да и народ одет полегче. Люди! Они совсем иные. На мужчинах преобладает одежда темных тонов, чаще всего одеты в костюмы или просто на плечи наброшены пиджаки. Он в своей яркой ветровке смотрится на их фоне особенно чужеродно.
В таком большом городе, как Санкт-Петербург обычно ты никому не интересен, но на Ракитина то и дело бросали любопытные взгляды. Он тут же под каким-то наитием снял ветровку. Строгий пиджак преподавателя позволял не выделяться из этой в целом серой толпы. Хотя нет, он не прав. Многие из женщин как раз наряжены броско и фактурно. Это же Северная столица! Тут всегда умели одеваться.
И лица, совсем иные лица! Они не обращены в себя, не натягивают на личину обязательный похерфейс, их глаза широко распахнуты миру. Как будто солнце светит не только снаружи, но и бьет изнутри. Вот прошла группа модниц в блузках и расклешенных брюках, а с ними молодые люди в цветастых рубашках и джинсах. Толпа около Дворцовой площади мерно перетекала дальше. Лето, в городе много туристов и приезжих.
Ипатьевско-Колотитьевская летописсссь! О чем он думает⁉ Какой трамвай, какие клеши? Семен проводил взглядом автомобиль неизвестной ему модификации. Что-то из пятидесятых. Затем его всего пробил холодный пот. Кто эти люди? Где он? Прошибло сознанием, что это все-таки смерть, и мозг может выдавать за предельно короткое время тонны ярких картинок. Эдакое растянутое на виртуальные годы сновидение. А на самом деле мозгу осталось жить пара минут. Затем наступит вечная тьма. Но тогда тем более, какая ему разница? Смерть уже пришла. Точно, инфаркт. Все признаки налицо. Хотя как раз на сердце он никогда не жаловался. Оторвался тромб, аневризма аорты? Опухоль в мозге?
На том свете все равно. Так это он и есть, тот самый свет. Ага, в Петербурге! Мозги сворачиваются! Затем пришел к привычному до предела циничному анализу. Допустим, это последние конвульсии умирающего сознания. Они, вообще, в этой реальности могут быть вечностью. Настоящее физическое время неважно. Сколько длится так называемый быстрый сон? По сравнению со всем периодом, когда человек спит, не очень много. А сновидения помнятся как весьма длинные. Ты можешь во сне несколько дней проживать. Чтобы такую фактуру набрать, нужна уйма часов. И где их берет наш мозг? Вопрос без ответа.
Еще как вариант — нахождение под медикаментами. Или помешательство. Тогда он внутри себя себе же ничем не поможет. Внезапно где-то на границе сознания Ракитин уловил нечто интересное. Точно! Вон тот мужик в шоферской тужурке кинул в урну свернутую газету. И как он ходит в коже в такую жару! По спине Семена уже текло. Или это нервы? Два шага в сторону. Ему неважно, как на него посмотрят. В большом городе всем все равно. Газета свежая. Еще пахнет типографской краской. Кому как не умудренному опытом журналисту это не знать. Бумага, правда, странная. На вид больно дешевая. Как можно на таком печатать⁈
Руки внезапно затряслись, когда он развернул газету и впился глазами в заголовок. «Советский спорт». Он еще существует? Так, подожди. Такой архаичной подачи информации Ракитин не видел уже давно. Затем его взор уперся в несколько цифр. 4 июня 1973 года, понедельник. Что это? Розыгрыш или дата текущего для сновидения времени. Зачем мозг преподнес ему напоследок подобный сюрприз? И главное — откуда такие подробности? Он ведь почти ничего не знает о начале семидесятых. Его детство прошло несколько позже. Да он еще и не родился!
В глазах снова потемнело. Семен даже не понял, как перешел Адмиралтейский проспект с гуляющей толпой и вышел на дорожку Александровского сада. Ночь, та проклятая осенняя ночь будет преследовать его и после смерти. Снова перед глазами лежащее на сыром асфальте тело сына. Бандиты должны были напугать его одиночным выстрелом. Но браток пальнул очередью. В ушах до сих пор пробкой застыл крик Насти, его первой жены. Димку врачи откачали, пуля прошла вскользь. Но он все равно потерял сына. Развод, эмиграция. Так часто бывало. Сам виноват.
Затем небо упало буквально ему на голову. Как тогда в январе девяносто четвертого. Он уже готовился к дембелю, когда их сборную солянку из различных подразделений срочно ввели в независимую Ичкерию, а затем бросили умирать в страшный зимний Грозный. Первым вошедшим в этот проклятый город пацанам не повезло еще больше. Их просто-напросто бросили и забыли. Чечены расстреливали их, как куропаток в тире. И лишь немногие выжили и помогли следующим.
Но самое подлое, что в этот момент вспомнились те проклятые запахи. Нет, не порох, за несколько дней буквально въевшийся в пальцы, не вездесущий запашок от сгоревшего тротила. Хуже всего воняло в городе сгоревшими экипажами, что навечно угольками застыли в бронированных машинах. И самый хреновый из «ароматов» войны даже не запах горелого мяса, а вонь, ужасающая вонь выгоревших начисто волос. Его сложно не запомнить.
Ракитин не выдержал, упал прямо на газон и его стошнило. Вышла наружу какая-то вода и слизь. Как будто вовсе и не обедал недавно.
— Парень, ты чего? Плохо тебе?