Страница 8 из 128
— Ну, — прошептала Эмили, — полагаю, пришла пора возвращаться. — Она крепко сжала руку Роберта и добавила: — Нам не следует забывать то, что мы увидели вчера, решив пойти по следу твоего отца.
Роберт согласно кивнул. Ему тоже хотелось быстрее повернуть обратно. Но дети долго не двигались с места, будто примерзли к земле. Первой пришла в себя Эмили, но, вместо того чтобы отправиться домой, зашагала к усадьбе. Роберт последовал за ней. По мере приближения к воротам во рту у него все более усиливался тошнотворно-сладковатый вкус страха. Мальчик чувствовал, как он проникает в кровь, создает какую-то пустоту в желудке, делает ватными ноги.
— Эмили, — окликнул Роберт, но девочка не остановилась. Он понял, что она чувствует то же самое.
Смертельное безмолвие повисло над имением. Двое детей торопливо погружались в него, направляясь к тому месту, где было найдено тело Ханны. Там ничего теперь не было. Разгребая снег, Роберт вообразил, что видит бурые пятна на мерзлой земле, но желания разглядывать внимательнее ни у одного из них не было. Они оба разом выпрямились и побежали дальше.
— Конюшни, — сказала Эмили, когда они обогнули дом. — Если он приехал сюда, то лошадь наверняка стоит там.
Им сразу же удалось кое-что обнаружить. Во дворе стояла крытая телега. Упряжи не было, но телега явно была доставлена сюда недавно, потому что краска выглядела свежей, а все веревочные крепления были сравнительно новыми. Роберт и Эмили заглянули под навес телеги, но ничего, кроме грязи, там не нашли. Однако их разочарование оказалось еще большим, когда, повернув прочь от телеги, они увидели, что на снегу вокруг конюшни нет никаких следов, а само строение обветшало до полной непригодности и не могло служить по прямому назначению. Внутри конюшни висел тяжелый запах влажного дерева, а грязь на полу покрывал скользкий слой мха. Черты лица Эмили исказились от отвращения.
— Фу! — воскликнула она. — Сюда многие годы никто не заглядывал.
Девочка зажала пальцами нос, еще раз оглядывая пропитанные влагой стойла, а затем повернулась к Роберту.
— Как насчет дома? — спросила она.
— Что ты имеешь в виду? — не сразу откликнулся мальчик и нахмурился.
— Если он приехал сюда ночью, то должен быть там.
Они вышли из конюшни. Эмили огляделась и посмотрела на солнце, бледным пятном повисшее над хребтом западного холма.
— Ты так не думаешь? — спросила она.
— Да, полагаю, он в доме, — неохотно согласился Роберт.
Эмили слегка вздрогнула, однако огонек возбужденного любопытства в ее взгляде явно не угас. Но она вряд ли сознается в этом, подумал Роберт. Все же им не следовало входить в дом — и это никак не ущемило бы их чувство собственного достоинства. Но говорить об этом было поздно. Он поднял взгляд на дом. Все его окна выглядели черными дырами.
— Снаружи еще светло, — пробормотал мальчик, — но внутри…
И тут Роберт вспомнил о свечах, о том, что прошлым вечером они горели во всех окнах. Значит, в доме кто-то был и зажег их все.
Они пересекли хозяйственный двор и подошли к дому сзади. Когда Эмили толкнула оконную раму, дерево хрустнуло и мигом раскрошилось. Стараясь создавать как можно меньше шума, дети забрались внутрь. Запах в помещении оказался еще невыносимее, чем в конюшне: разило плесенью, сыростью и гниением. Бесшумно ступая по полу, они ощущали под ногами сорную траву и слышали хруст крошащегося под сапогами мерзлого помета животных. Впереди неясно вырисовывались остовы кресел; обивка свисала с них подобно лоскутам содранной кожи, все было покрыто паутиной. Эмили остановилась и осмотрелась.
— Ух! — произнесла она с еще большим отвращением на лице, чем недавно в конюшне. — Здесь никто не может жить.
— Почему же ты говоришь шепотом? — спросил Роберт.
— Ух! — повторила она громче, присела, подняла с пола обломок деревянной планки и, словно бросая вызов темноте, снова закричала во весь голос: — Ух, ух, ух!
Ей откликнулось только эхо. Эмили швырнула деревяшку в проем ближайшей к ним двери.
Послышался звон, а затем стук рассыпавшихся осколков разбитого фарфора. Оба бросились посмотреть что разбилось. В этой комнате было гораздо темнее, но они без труда разглядели разлетевшиеся во все стороны осколки вазы. Роберт изумленно оглядывал комнату. Он понял, что с той поры, когда дом покинули, здесь никто ни к чему не прикасался. Почти пятнадцать лет дом оставался необитаемым, но ни один вор не осмелился что-нибудь из него стянуть, ни один нищий не отважился укрыться ни в одной из его многочисленных комнат. Его размышления прервал неожиданный шепот Эмили.
— Роберт, иди быстрее сюда, здесь свет!
Она уже была в соседнем помещении, и Роберт поспешил присоединиться к девочке. Он понял, что они оказались в коридоре. Над их головами поднималась вверх дубовая лестница. Она все еще выглядела впечатляющей, хотя пауки оплели ее серебристыми гобеленами, а пятна плесени на дорогом дереве напоминали гноящиеся болячки. Лестница выходила на галерею, на стене которой едва угадывались портреты в рамах. Только один из них был освещен так, что можно было различить лицо, — перед ним на полу горели поставленные в ряд четыре свечи.
— Нет, — прошептал Роберт, — нет.
Ему захотелось быстрее убраться отсюда, но он заставил себя остаться и удостовериться, что не ошибся.
— Что это? — прошептала ему на ухо Эмили.
Он жестом указал на лестницу и стал подниматься.
— Роберт!
Она за ним не последовала. Мальчик оглянулся. Лицо Эмили в свете свечей выглядело очень бледным.
— Неужели тебе обязательно надо туда идти? — прошептала она. — Здесь нет следов, совсем никаких, кроме твоих!
Он посмотрел вниз, на уже пройденный путь, а потом — на верхние ступеньки лестницы. Действительно, все чисто. Вокруг только нетронутый слой пыли и плесени. Роберт взбежал наверх и осмотрел галерею в обоих направлениях. И здесь следов не было, кроме четких отпечатков его сапог на ступенях лестницы и там, где он остановился. Но кто-то должен был зажечь эти свечи — и совсем недавно, — потому что пятна оплавленного воска вокруг них на полу едва начали образовываться. Роберт поднял взгляд на портрет и стал вглядываться в него с нарастающим ужасом, но совершенно без примеси удивления. Он сразу узнал изображенное на нем лицо — он видел его под сенью капюшона минувшей ночью. Это было лицо, походившее на лик смерти. На портрете был изображен именно тот мужчина… Ошибки быть не могло.
Роберт еще какое-то мгновение продолжал в него вглядываться, а потом его внезапно затрясло, и он бросился бежать. Поворачиваясь, он уронил две свечи и в наступившем полумраке почти скатился с лестницы. Мальчик врезался в противоположную от лестницы стену, неуклюже пошатнулся, стараясь удержать равновесие, и в то же мгновение увидел приближавшуюся к нему фигуру в капюшоне. Она словно возникла из темноты и спускалась по лестнице.
— Эмили, — завопил Роберт, — Эмили, ты здесь?
Шум взбесившейся крови у него в ушах был так силен, что у него зародилось сомнение, в состоянии ли он расслышать то, что она ему отвечает, если Эмили действительно что-то говорила. Фигура в капюшоне набросилась на него. Он стал отчаянно сопротивляться, один раз ему даже удалось оттолкнуть ее, но она схватила-таки его за руку.
— Роберт.
Мальчик замер.
— Роберт, — услыхал он снова, — именем нашего милостивого Господа, Иисуса Христа, пожалуйста!
Он поднял взгляд и увидел лицо отца. Капитан Фокс улыбался.
— Ты в безопасности, — сказал отец.
И смеясь, и рыдая, Роберт бросился к отцу, обнял и что было сил прижался к его груди.
Капитан поднял сына на руки и тоже обнял его.
— В чем дело? — спросил он. — Что тебя так напугало?
Роберт оглянулся и указал рукой на портрет на стене. Отец бросил на него взгляд, затем повернулся, и мальчик увидел, что позади него стоит мистер Уэбб. У него на руках уютно устроилась Эмили. Взгляды мужчин встретились, и по лицам обоих пробежала тень.