Страница 74 из 77
То же и государственный человек.
Государственный человек, который уж сделал свое дело, всегда в тягость.
Мугабедзин стал уже тяготиться Абл-Эдцином:
— Не слишком ли я уж осыпал почестями этого выскочку? Не слишком ли уж он возгордился? Такую простую вещь я придумал бы и сам. Дело нехитрое!
Слухи о ропоте в народе пришли вовремя. Мугабедзин призвал к себе Абл-Эддина и сказал:
— Ты оказал мне дурную услугу. Я думал, ты сделаешь что-нибудь полезное. Ты принес только вред. Ты меня обманул! Благодаря тебе в народе идет только ропот и растет недовольство! И все из-за тебя! Ты изменник!
Абл-Эддин спокойно поклонился и сказал:
— Ты можешь меня казнить, но в правосудии ты мне отказать не захочешь. Ты можешь посадить меня на кол, — но сначала спросим у самого народа: ропщет ли он, и недоволен ли? У тебя есть средство знать сокровенные мысли персов. Я дал тебе это средство. Обрати его теперь против меня.
На следующий же день Мугабедзин в сопровождении Абл-Эддина, в сопровождении всех своих визирей, поехал по улицам Тегерана:
— Чтоб прислушаться к голосу народа.
День был жаркий и солнечный.
Все попугаи сидели на окнах.
При виде блестящей процессии зеленые птицы таращили глаза и кричали:
— Да здравствует великий визирь!
— Абл-Эддин, благодетель персидского народа!
Так они проехали весь город.
— Вот сокровенные мысли персов! Вот что они говорят между собой у себя дома, когда уверены, что их никто не подслушивает! — сказал Абл-Эддин, — ты слышал своими ушами!
Мугабедзин был тронут до слез.
Он сошел со своего коня, обнял Абл-Эддина и скачал:
— Я виноват перед тобой и перед собой. Я послушался клеветников! Они сядут на кол, а ты садись на моего коня, и я снова поведу его под уздцы. Садись, тебе говорят!
С тех пор Абл-Эддин не выходил больше из милости у великого визиря.
Ему при жизни была оказана величайшая почесть.
В честь него был устроен великолепный мраморный фонтан с надписью: «Абл-Эддину, благодетелю персидского народа».
Великий визирь Мугабедзин жил и умер в глубокой уверенности, что он уничтожил недовольство в персидском народе и внушил ему самые лучшие помыслы.
А Абл-Эддин, до конца дней своих торговавший попугаями и наживший на этом большие деньги, записал в своей летописи, откуда взят весь этот рассказ:
— Так иногда голоса попугаев принимают за голос народа.
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ
Александр Амфитеатров
Дорошевич
«Слава в прихотях вольна»[15], и странны, капризны, часто глумливы и оскорбительны бывают ее прихоти. Вот стою я в раздумье перед близкою мне темою и только головою качаю:
— Сколько было славы и как она прахом пошла! Как он забыт!
Бедный Влас Дорошевич! Два года тому назад исполнилось десять лет с его кончины. Никто и не вспомнил и добрым словом не откликнулся. И я промолчал. Потому что откуда же было знать, когда он приходится — день кончины Власа Дорошевича?
Однажды, летом 1921 года, этот знаменитый и богатый человек очутился нищим и больным в советском доме отдыха на петербургских Островах. Там его навещали и видели Василий Иванович Немирович-Данченко, я, еще два-три старика. В конце августа я бежал из Петербурга в Финляндию. Дорошевича большевики вскоре переместили с Островов в лучший дом отдыха, кажется, в Осиновую рощу, где обычно поправляли свои нервы советские сановники. Там он и умер когда-то в 1922 году[16].
Вас. И. Немирович-Данченко, выехавший из Петербурга в 1923 году, привез в Берлин известие о смерти Власа как о давнем уже факте. Едва ли не он последним из литературного мира видел Дорошевича живым. Но уже в таком отупелом состоянии, что, по-видимому, совсем утратил представление о времени и обстоятельствах, которые он переживает. Спросил Василия Ивановича:
— Отчего Амфитеатров меня забыл — давно не был?
— Хватились! Его давно нет в Петербурге. Он в Финляндии.
— Так что ж? Взял бы автомобиль да и приехал.
Когда человек, полжизни занимавшийся политикой, забывает о границах между враждующими государствами, — дело плохо.
Уже на меня в летние посещения Влас Михайлович производил тяжелое впечатление конченого человека. Трудно соображал, затруднялся в речи[17]. К зиме он совсем развалился, так что потерял даже телесную опрятность и сдержанность, чего — при мне — еще не было. Меня он однажды даже довольно далеко проводил по парку дома отдыха, хотя и очень тихим шагом.
Впрочем, ходок он всегда — ив здоровые годы — был плохой. В начале 90-х годов ему случилось однажды, в некоторую шалую ночь, сильно промерзнуть, и с той поры после тяжелой болезни он «пал на ноги», охромел.
Хромота эта сделалась в литературных кружках как бы паспортною приметою Власа.
Курьез. Впоследствии, когда Влас Михайлович сделался властным и славным, почти что хозяином «Русского слова», среди московской газетной молодежи взялась мода подражать его хромоте и ходить с палочкой. Сперва Влас смеялся этому дурачеству: потом, когда число хромых «под Дорошевича» стало непомерно возрастать, начал хмуриться; наконец однажды, когда провинившийся и вызванный им для разноса юный репортер приблизился к нему вприхромку и опираясь на тросточку, Влас не выдержал — взревел буй-туром Всеволодом:
— Это что такое?! Чтобы я больше не видел в редакции подобных глупостей! Не хромать! убрать палку прочь! выздороветь! в одну минуту!
Выздоровел. Именно этот репортер вывел Дорошевича из терпения и попал под грозу потому, что был похож на Власа лицом и фигурой, так что с хромотой и палочкой получалась довольно схожая карикатура.
Это был С. Н. Ракшанин, усыновленный воспитанник очень известного в свое время московского фельетониста и «бульварного» (но «с психологией») романиста Николая Осиповича Ракшанина и, как твердо держалась молва, натуральный сын Дорошевича[18]. Я, несмотря на сходство их и твердость молвы, не вполне ей верю.
Потому что мне хорошо известно страстное желание Власа Михайловича в зрелые его годы иметь сына — наследника и продолжателя рода, который Влас, хотя сам был в нем приемышем, очень любил.
Едва ли я ошибусь, что обманутые надежды иметь сына играли немалую роль в частых расхождениях Власа с женщинами, с которыми он пробовал устраиваться семейно. Но на выбор подруг он был несчастен — попадал либо на неродих, либо на производительниц «девчонок». Когда одна из них осчастливила было его мальчиком, судьба злобно посмеялась: ребенок задавился пуповиной. Влас с горя чуть с ума не сошел. Отчаянное письмо его у меня цело. Вот почему я не совсем доверяю [слухам] о Ракшанине. Зачем бы Дорошевичу было так много волноваться чаянием сына, если бы имелся налицо готовый, которого стоило лишь признать?
В годы нашей тесной дружбы и полной взаимной доверенности мы с Власом никогда не говорили об этом мальчике, которого я хорошо помню весьма избалованным Сережей у приемных его родителей Ракшаниных.
В бесчисленном полчище репортеров «Русского слова» молодой человек не проявил дарования, которое свидетельствовало бы о наследственности от предполагаемого отца, ниже от бабки Соколихи: этой сударыне при всей ее злокачественности никак нельзя было отказать в литературном таланте. Короткую, но беспутную жизнь свою Сережка кончил скверно. После большевицкого переворота и гибели «Русского слова» снюхался с победителями, напечатал в «Известиях» письмо с отречением от «проклятой буржуазии», получил ответственную командировку в Ростов на пост не то инспектора, не то цензора местной печати. Но там же вскоре пал «жертвою борьбы роковой» — не в поле битвы с белогвардейцами, а в пьяной трактирной драке.
15
Цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Герой».
16
В. Дорошевич умер 22 апреля 1922 года.
17
По свидетельству И. X. Озерова, Дорошевич был болен сифилисом (см. Мемуары профессора И. Х. Озерова // Вопросы истории. 1997. № 1. С. 95)
18
Этот слух распространял сам С. Н. Ракшанин. Как вспоминал Дон-Аминадо. «С. Н. Ракшанин не только подражал Дорошевичу. на которого, впрочем, отдаленно был похож, но при всяком удобном и неудобном случае с таинственным видом сообщал, что он его, Власа Михайловича, незаконный сын, и что если бы не эта… тут следовало звонкое существительное, актриса Миткевич, на которой знаменитый папаша на старости лет сдуру женился. то он, Ракшанин, мог бы быть помощником редактора, а не хроникером на затычку…» (Дон-Аминадо (А. Шполянский). Поезд на третьем пути. М., 1991. С. 87).