Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 129

Пока Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана маневрировали на берегу, пытаясь не угодить в ледяные сети, Первая устремилась на помощь Кайлу. Красавчик неотступно следовал за ней. Аргулех не особо рвался в бой. Он торопливо попятился, но, почувствовав, что противники настигают его, присел, как и в тот раз, когда поверг харучая. Левая рука великанши оставалась скованной льдом, но она не обращала внимания на эту досадную помеху. Ледовая лапа взметнулась над ее головой, но Первая опередила чудовище и, вложив в удар всю тяжесть своего тела, всю свою ярость и силу, обрушила на аргулеха могучий кулак. Эхом отразился от ледяной, гряды гром. Чудовищный зверь, словно и впрямь был всего лишь ледяной глыбой, раскололся на части. Мимо Первой промчались уклонявшиеся от преследователей сани, и она резко развернулась, чтобы преградить бестиям путь. Красавчик тем временем принялся разбрасывать в стороны обломки льда – то, во что превратился поверженный его женой зверь. Затем Великан выпрямился. Он был покрыт инеем и припорошен снегом, словно и мертвый аргулех продолжал испускать холод. На руках его покоился Кайл.

С ног до головы харучай был покрыт прозрачной ледяной коркой, точно такой, какая сковывала левую руку Первой. Казалось, что проломить этот ледовый панцирь невозможно и Кайл обречен, если уже не мертв, однако Красавчик сжимая окостенелое тело, устремился вслед за санями.

Подхватив увесистый осколок льда, Первая швырнула его в сторону приближавшихся чудищ и последовала за отрядом.

Аргулехи замешкались, но тут один из них присел, вмерз в ледяную поверхность, и в тот же миг во все стороны от него побежали глубокие, расширяющиеся на глазах трещины. Одна из них разверзлась прямо под ногами Великанши, и та едва не провалилась, однако, хотя и поскользнулась, успела откатиться в сторону. Тем временем бешено мчавшиеся сани оказались за пределами досягаемости чудовищ. Вскочив на ноги, Первая пустилась вдогонку. Вырвавшийся из кольца отряд был спасен.

Ковенант увидел, как Первая, догнав мужа, поощрительно похлопала его по плечу. Красавчик пыхтел, стараясь, несмотря на свою ношу, не отставать от остальных. Благодаря искривленной спине создавалось впечатление, будто он навис над Кайлом, стараясь укрыть его от опасности. Ледяной панцирь был прозрачен, словно стекло, и шрам Кайла казался заметнее, чем когда бы то ни было. Этот человек был последним из харучаев, посвятивших себя служению Ковенанту. А он, Ковенант, не мог совладеть с холодом, сковавшим его сознание. Надежда на белый огонь угасла.

– Мы должны остановиться! – крикнула Линден, обращаясь к Первой. – Кайлу необходима помощь! И тебе тоже!

Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана мчались, не сбавляя темпа.

– А если аргулехи появятся снова, – спросила на бегу Первая, – ты почувствуешь приближение?

– Да, – заверила ее Линден. – Непременно почувствую, ведь теперь я знаю, что это за холод. Но сейчас необходимо остановиться. Так мы долго не продержимся.

Первая кивнула.

– Капитан, – рявкнула она, – мы делаем привал.

Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана замедлили шаг, и вскоре сани остановились. Проковыляв еще пару саженей, Красавчик споткнулся, упал на колени и склонился над Кайлом, сжимая его в объятиях, словно хотел отдать харучаю тепло собственной жизни. Сани еще не успели остановиться, а Линден уже соскочила с них и, чудом удержавшись на ногах, поспешила к Красавчику. Туда же Хоннинскрю и Сотканный-Из-Тумана подкатили и сани по-прежнему пребывавшего в оцепенении Ковенанта.

Там же стоял и Вейн. Ковенант не видел, откуда тот появился, и представить не мог, как ему удалось спастись. Изорванную одежду Вейна покрывала ледяная короста, но на черном теле не было ни царапины. Он не дышал, его полуночные глаза были устремлены в никуда.

Красавчик осторожно усадил Кайла. Опустившись на колени, Линден внимательно осмотрела харучая, а затем слегка прикоснулась к нему пальцами. Лицо ее мгновенно перекосилось от боли. Она отдернула руку, но на льду остались кусочки кожи с кончиков пальцев.

– Проклятие! – выругалась Линден не столько от боли, сколько от неожиданности и досады. – До чего холодно.

Поежившись, она подняла голову и взглянула на Первую.



– Тебе ведь кое-что известно об аргулехах. Может, ты знаешь и что делать в таких случаях?

Вместо ответа Первая извлекла из ножен свой меч и, подняв его над головой, обрушила рукоять на левую руку. Ледяная корка треснула и отпала, не оставив на коже никаких видимых повреждений. Великанша принялась разминать затекшую руку, и на лице ее появилась гримаса, почти сразу же сменившаяся усмешкой.

– Видишь? Мы Великаны, и нам не страшны ни огонь, ни стужа. Мы не нуждаемся в снадобьях от ожогов или обморожения, и потому у нас их попросту нет.

Досада в ее глазах позволяла предположить, что Первая чуть ли не винит в этом себя.

Но Линден не располагала временем для размышлений о правых и виноватых.

– С ним так не получится, – пробормотала она. – Чего доброго, все кости переломаем. – Внимательно приглядевшись к Кайлу, Линден добавила: – Он еще жив, но, боюсь, долго не протянет. Нам нужен огонь. – Затем она бросила взгляд на Ковенанта, и глаза ее расширились от страха: ей стало ясно, что губительный холод коснулся не только харучая.

По-прежнему пребывавший в оцепенении, Ковенант испытывал странное ощущение, будто в висок ему вогнали холодный гвоздь и этот гвоздь медленно, совершенно безболезненно, но назойливо проникает в его мозг и вглубь самого сознания. Левый глаз Ковенанта ослеп, левая половина лица потеряла чувствительность, словно при проказе. Он хотел закричать, позвать на помощь, но не мог – кажется, уже не знал, как это делается.

Неожиданно прямо из воздуха появился Финдейл. Обретя человеческий облик, элохим расположился в стороне и все свое внимание сосредоточил на Линден.

Она что-то говорила, но слов ее Ковенант не слышал – все поглощал холод. Отчаянно не хотелось умирать, тем более умирать таким образом. Остатки разума взывали к борьбе, но воле к жизни противостоял весь холод в мире. Каждая лига льда, каждый торос ополчились против него. И тогда из недр отчаяния всплыла память о белом пламени, и Ковенант потянулся к отравленной порчей Силе, словно вознамерился навеки избавить землю от холода. Он готов был сорвать само Время с его основания, лишь бы только одолеть сковавшую мозг ледяную смерть.

И тут Ковенант ощутил присутствие чужого сознания – сурового, целеустремленного, но едва ли не отчаявшегося от тревоги: Оно было пугающим, но одновременно и успокаивающим. Инстинктивно он пытался сопротивляться стремлению чужого «я» овладеть пламенем, но ледяное оцепенение сделало эти попытки бессмысленными и жалкими. Преодолев его волю, чужое «я» обосновалось в мозгу Ковенанта, овладело его собственными стремлениями и, идя навстречу его нужде, одарило его теплом его же огня. В какой-то момент Ковенант почувствовал, что знает, кто вторгся в его сознание, но тут весь мир обратился в белое пламя. Холод бежал.

Несколько мгновений спустя Ковенант вновь обрел способность видеть и осознавать происходящее и понял, что стоит на четвереньках. Линден покинула его, оставив боль утраты: она словно приоткрыла дверь и позволила увидеть, как пусто без нее его сердце. Тупая боль пульсировала в правом предплечье, но кольцо по-прежнему оставалось на последнем пальце его искалеченной руки. Холодный ветер забирался в складки одежды, а солнце светило так, словно возвещало вечное торжество Солнечного Яда. Он снова потерпел поражение. И еще раз получил подтверждение, что она...

На сей раз она просто проникла в его сознание и завладела им. Не было никакой разницы между этим и тем, что сделал Фоул с Джоан. С тем, что сделал он со Страной. Никакой, если не считать разницы между самой Линден и Презирающим. А ведь Гиббон-Опустошитель предсказал, что она уничтожит Землю.

И она обладала силой, достаточной, чтобы исполнить это пророчество сейчас или в любое другое время.

Горькая волна печали захлестнула его. Он не мог не сокрушаться, думая и о себе, и о ней – об ужасном положении, в котором оказалась Линден, и о собственной роковой обреченности. Ковенант боялся, что зарыдает вслух, но резкий порыв ветра, донесший до него хриплый вздох, заставил вспомнить, что он здесь не один.