Битва самцов

До самого вечера я промаялась, не зная, чем себя занять. То плакала, то просто застывала у окна. Сделала попытку позвонить Марку, но номер был недоступен. Я никогда ему не нравилась, и это понятно, ведь из-за меня Читт изменился. Из-за меня его не стало…

Вон заглянул ко мне почти в одиннадцать вечера, но я ещё не ложилась. Приняла душ, надела пижаму, но собиралась посмотреть фильм.

– Голоден? Или может чаю хочешь?

– Я поужинал, но от чая не откажусь, – ответил он, вешая куртку на крючок.

Обернувшись, я быстро оценила его чёрную рубашку и белые брюки. А потом заметила перемены во внешности. Волосы были подстрижены горшком и покрашены в пшеничный цвет. Он выглядел по-нашему стильно.

– Мне нравится твоя новая причёска, Вон.

– Спасибо. За время карьеры что только со мной ни делали!

– Розовые волосы? Как его? У Тхэ Ёна были розовые волосы.

– Нет, я в розовый волосы не красил. Голубые были, да, в одном из видеоклипов. А Тхэ Ён был и салатовым, и просто белым и каким только не был. По сути, он ребёнок.

– С чего ты взял?

– Доводилось ездить с ним и с другими ребятами за город. Он один спать не может.

– Да ладно? – я хохотнула. – Сколько ему?

– Двадцать пять.

– И он боится спать один? – и я расхохоталась, когда Вон кивнул. – Поверить не могу!

– А ещё он может чистить зубы и уснуть на целых тридцать секунд. А потом резко, как по щелчку, очнуться и продолжить чистить зубы.

Я покатывалась со смеху. Вот бы не подумала! Но вдруг рука Вона оказалась поверх моей.

– Расскажи, лучше, как провела день.

– Э… ничего особенно, – поднявшись, начала суетливо убирать кружки со стола. – Хочешь посмотреть со мной фильм?

– Пожалуй, хочу. Мне необходим отдых.

Мы устроились на диване перед большим телевизором. Я достала всякие разные снэки и колу. С моего разрешения Вон снял с себя рубашку и остался в одних брюках. Меня не смутил обнаженный торс парня, даже внимания не обратила… в первые минуты просмотра. А потом я стала остро реагировать на соприкосновения моей руки с его кожей. Но это продлилось недолго, я вникла в сюжет фильма и больше не думала о Воне рядом с собой. Он, в свою очередь, разлегся, широко расставив ноги, и скучающим взглядом смотрел на экран.

Фильм оказался очень грустным. В голову снова полез Читтапон, и я прослезилась. Потом вдруг сказала:

– Мама с братом звонили.

Вон повернул голову и внимательно посмотрел на меня. Его лицо не выражало эмоций, он просто ждал.

– Мне было трудно с ними говорить. Мама упомянула Читта, говорила о нём, как о живом, и мне… мне… – я начала всхлипывать, и Вон притянул меня к себе. – Мне ужасно одиноко, Вон. Я хочу домой, но понимаю, что сама не смогу признаться им, что больше ничего нет… нет Читта, нет счастливого отпуска, нет…

У меня перед глазами снова встала картина того дня и Читт, который произносил свои последние слова: «Люблю тебя, чаги». Я разрыдалась, уткнувшись в плечо Вона, а потом почувствовала, как он прижимает меня к себе, успокаивая, и ещё крепче прильнула к нему.

– Я не выдержу, – сквозь рыдания простонала я. – Не выдержу… Помоги, Вон…

Нежные пальцы коснулись подбородка, Вон поднял мою голову, а в следующую секунду мы уже целовались. Я застыла, когда он медленно убрал волосы с моего плеча и провёл кончиком носа вдоль шеи до мочки уха, отчего на моём теле дыбом вставали волоски. Потом он медленно целовал каждый дюйм кожи, возвращаясь от чувствительного места к плечу. Закрыв глаза, я прислушалась к ощущениям. Со следующим глубоким поцелуем я потеряла способность соображать.

Сегодня, я уверена, Вон делал это намеренно, вынуждая меня отбросить печальные мысли и просто раствориться в ощущениях.

Возможно, это было неправильно. Только что должно удержать меня от этих действий? Одиночество стало слишком невыносимым, а скорбь до боли пугающей, и я хотела перестать думать, вспоминать и плакать.

В какой-то момент Вон помог мне сесть на него. Он наполовину лежал и теперь смотрел на меня снизу вверх. Протянув руки к моей шее, завёл назад, прихватив с собой волосы, и привлёк меня к себе. Мои губы раскрылись, и он тут же завладел ими.

Читтапон при этом не отпускал мои мысли. Внезапно вспомнила, как он любил сажать меня на себя и проделывать такие вещи, о которых можно только мечтать. Не знаю, что толкнуло меня, но я больше не хотела Вона. Я представила, что его руки – это руки Читта, скользящие по моей спине; пальцы Читта, не Вона, приподняли край мой шелковой рубашки и проникли в самые сокровенные места.

Через минуту я сидела без пижамной рубашки и без бюстгальтера. Вон вошёл во вкус, лаская моё тело руками и языком. А я видела Читта, отчего на душе становилось легче, словно его дух был здесь и управлял телом друга, чтобы доставить мне удовольствие.

– Тебе хорошо? – томным шёпотом спрашивал Вон.

– Да, – отвечала я, требуя новых поцелуев, пытаясь не думать о полных губах Вона, потому что у Читта губы были тонкие и практически не ощущались при поцелуе. В данном случае я чувствовала разницу, но усиленно отвергала её.

Аккуратно взяв меня за бёдра, Вон подсадил меня на свой торс. Мои ноги обвили его, словно вьющееся растение. Он отнёс меня в спальню и положил на кровать. Машинально прогнулась, сомкнув веки, а через секунду почувствовала вес его тела на себе. Не отрываясь от моих губ, он избавлялся от оставшейся одежды.

А я приговаривала про себя: «Это Читт. Это Читт. Сейчас я люблю его, и плевать, что тело чужое».

Вон не торопился. Взял одну мою руку, вытянул, прижал к подушке, следом вторую. Открыв на мгновение глаза, я увидела, как он смотрит на меня.

– Всё будет хорошо, Элора, – проговорил он и вошёл в меня.

В этот момент из моего горла вырвался не то стон, не то лёгкий выдох.

«Читт», –заставляла себя поверить в свою собственную реальность. И поверила. Настолько сильно поверила, что освобождаясь, выкрикнула его имя.

– О, Читт!

И открыла глаза, понимая весь ужас произошедшего.

С минуту Вон смотрел на меня, потом сделал очень резкое, злое движение. Лицо его исказилось обидой и ненавистью. И если бы он не сжимал мои запястья, я бы оттолкнула его, но я позволила ему кончить. После этого быстро вылезла из-под него и убежала в ванную.

~~~

Прохладная вода охладила мой разум. Какая же я дура! Зарылась в своё горе настолько, что вытворила такую глупость! Как Вону теперь в глаза смотреть? Я боялась выходить из ванной минут двадцать.

Приняв душ, я сделала глубокий вдох и вышла. Пока мылась, придумала, как буду извиняться.

Только извиняться было не перед кем.

Простыни на кровати по-прежнему были смяты. Брюки моей пижамы с нижним бельём лежали на полу. В студии на экране телевизора шли титры. Свет горел только в спальне и в прихожей. Одежды Вона я не обнаружила, как и самого Вона. К горлу подступил комок. А как всё хорошо начиналось!

Облачившись обратно в пижаму, я попробовала позвонить Вону. Он не отвечал.

Чертыхаясь и проклиная себя на чём свет стоит, написала сообщение: «Прошу, прости меня. Вырвалось случайно. Я не хотела».

Вон не ответил ни вечером, ни утром. К обеду его номер был недоступен. Расстроившись, я оделась, вызвала такси и поехала в отель, где он жил. Мы должны были поговорить. Нельзя было оставлять это так. Но в отеле мне сказали, что Вон рано утром съехал. Что было со мной в ту минуту, трудно передать словами.

Я долго бродила по городу, думая, что же я сделала Богу, что он решил так жестоко меня наказать. Последний год моей жизни казался сном, длинным и нереальным. А ведь третьего января мне стукнуло двадцать. В тот момент я была в коме. Уж лучше там и оставалась…

Вернувшись домой, мой взгляд сразу же столкнулся с отражением в зеркале, но не на него я смотрела, а на слова, нацарапанные моей же губной помадой:

«ПРОЩАЙ, ЭЛОРА».

~~~