Визионер: Бег за тенью

Визионер: Бег за тенью

Женя Гравис

Пролог, в котором под ёлкой обнаруживается удивительный сюрприз

Снегурочка была хороша.

Да только городовой Фрол Есаулов поручился бы револьвером, что полчаса назад её тут не было.

Явилась, понимаешь, кукла. Да ещё в такой богатой шубе — с белым мехом, золотыми узорами и гнутыми застёжками. В искусно расшитых варежках и пушистой шапке.

Снегурочка выглядела изящной и ладной. Руки чуть в стороны расставила и глядела, словно ждала чего-то. Глазища только и виднелись на белёном лице — тёмные и круглые что твои вишни. И губы алые.

К слову, на фоне Деда Мороза она смотрелась очень славно. Он-то болван болваном — сразу видно, что вырублен топором из бревна. Глаза нарисованы, борода ватная, старый овчинный тулуп кушаком повязан, в рукавах сено. Снегурка рядом с таким чурбаном смотрелась как живая. Ну, что за фокусы в Новый год?

Городовой достал из-за пазухи фляжку, отхлебнул, спрятал обратно. Задумался. Стало быть, Деда Мороза поставили аккурат перед Рождеством. Пока студенты из художественного училища наряжали куклу, Фрол Петрович присматривал, чтобы местные мальчишки чего не покрали. А то ишь толпа ротозеев набежала!

Раньше не было такого — чтобы рождественская ёлка у Лубянского пассажа стояла. Это Иван Матвеич, владелец, распорядился. Широкой души человек! И работников своих, и даже его, городового, на праздник одарил золочёными орехами. И ёлку приказал поставить не внутри, а на улице — для всех, значит.

В ней сажени три в высоту, не меньше*. А украшений сколько! Городовой пошевелил губами, вспоминая. Шаров красных — пятнадцать штук, золотых — восемнадцать. Картонажных серебряных игрушек — сорок две. Светящихся магических сфер — всего десять, и каждая сумасшедших денег стоит. Видать, довоенные запасы коммерсант вскрыл. Кому радоваться, а кому следить за таким ценным имуществом. Умаешься тут.

Ёлка-то красивая вышла. Вся Москва только про неё и говорила, от желающих поглазеть на чудо отбоя не было. И торговля в пассаже так бойко шла. А карманников сколько шастало! Ох, тяжёлая для полиции выдалась неделя…

Но сейчас у торговых рядов было пусто. Первое утро нового года — не время для веселья. Гуляки уже по домам спали, труженики на службу ещё не выехали. Лишь ранние водовозы черпали вдалеке из фонтана. И стояла нарядная ёлка, щедро присыпанная снегом. И Дед Мороз под ней. И Снегурка.

И всем бы Снегурочка услаждала взор, да только Фрол Петрович и теперь бы поклялся, что не было её тут и в помине.

Мерещится?

Городовой потёр глаза, но Снегурочка не исчезла. Подходить к ней поближе он не спешил. Откуда взялась? Какой шутник куклу поставил? Да ещё и нарядную такую, явно не топором тёсаную? Похожа на манекенов, что в витринах пассажа красуются. Неужто покрал кто и решил поглумиться?

Факт налицо. Снегурочка есть. Предписаний и циркуляров на её счёт не поступало. Неувязочка выходит.

Думалось городовому с трудом. Всё-таки ночная смена в новогодье для немолодого уже человека 47 лет, коим Фрол Петрович себя считал, испытание не из лёгких.

Благо участок достался спокойный — сплошь торговцы да ведомства. Телефонная станция, почтамт, музей, дорогие доходные дома, мужская гимназия да училище для художников. В последних порой бывало шумно, но ныне-то дни вакантные, неприсутственные. Отдыхают все, кроме телефонисток. Это в соседних кварталах, где кабаки-рестораны и гулянье до утра, в такую ночь городовому не побездельничать. А тут?

Около полуночи ещё молодёжь приезжала — вокруг ёлки поплясали, шампанским в воздух постреляли. Угощали. Холодное. Шипит. Эх, в такую погоду стопка зубровочки бодрее пошла бы. Городовой вспомнил про зубровку и снова полез за пазуху. Не пития ради — для сугреву! Всю ночь, считай, грелся. Ну, может, немного лишку хлебнул. Оттого теперь мерещится разное.

После трёх пополуночи-то вовсе спокойно было. Может, снегопад тому виной — экие сугробы намело, не до прогулок. Извозчики ещё мотались туда-сюда, да и те часам к пяти закончились. Благодать. Холодно только. И снег не перестаёт. Вот и пришлось ходить вокруг участка — по Большой Лубянке до Сретенского бульвара, там направо и обратно — по Мясницкой. Полчаса или три четверти, если не спешить. Возвратился на круг — а следов твоих и нет уже, замело всё. Может, ещё оборот сделать и вернуться? И на пару глотков зубровки осталось как раз.

Есаулов поёжился, стряхивая снежные хлопья с шинели, потоптался на месте. Клонило в сон. Глянул на часы на здании страхового общества «Россия». За половину седьмого утра перевалило. Значит, меньше полутора часов ещё, и можно смену передавать. И… ах да — Снегурочка же!

Городовой зажмурился несколько раз. Ну, как исчезнет? Нет. Стоит. И что делать?

Позади него послышался лёгкий топот и скрип. Кучер, засыпанный снегом, неспешно правил низкой двухместной коляской на полозьях. Ранние пташки? Нет, скорее, поздние гости домой едут. Семейная пара и малец лет пяти. Отца в шубе вон совсем сморило, а мальчонка так и стреляет глазами из-под шапки.

— Мама! Ёлка! Стой! — в тишине утра детский вопль резанул городовому по ушам. Отца семейства крик из дрёмы не вывел, а вот дама приложила к виску руку в замшевой перчатке и поморщилась. Повозка остановилась в нескольких метрах от ёлки.

— Арсений, солнышко, зачем же так кричать? Папа спит.

— Мама, там ёлка! И Дед Мороз! И Снегурочка! Я только посмотреть! Я быстро!

И, не дожидаясь ответа, шустрый Арсений спрыгнул с коляски и побежал к дереву, проваливаясь в снег, но не сбавляя скорости.

— Ах, боже мой, что за несносный ребёнок. Арсений, вернись! — кричала дама. — Саша! — тормошила мужа, который продолжал спать. — Пахом! — это уже кучеру, который, скрючившись, тоже дремал. — Верни его обратно сейчас же! Нам езжать пора!

— А… Да, барыня, сию минуту, — кучер медленно разогнулся и стал слезать с облучка. Движения его отличались неспешностью. Барыня прикрыла веки и вздохнула.

Арсений добрался до ёлки и уже тряс её за нижние ветки и пытался укоротить бороду Деду Морозу. «Ростом мал, силёнки не те, имуществу не навредит», — отстранённо рассудил Фрол Петрович и приподнял фуражку, слегка поклонившись даме. Потом пробормотал что-то невнятное — не волнуйтесь, мол, присмотрю за мальчиком.

— Арсений, если будешь баловать, тебя заберёт городовой! — пригрозила на всякий случай дама. Мальчуган только сверкнул глазами в сторону Фрола Есаулова и потянулся к Снегурочке. Пахом всё так же неторопливо брёл в их сторону.

— Снегурочка! Эй! — Арсений дёргал её за варежку и заглядывал снизу вверх в бесстрастное лицо. — Ты меня слышишь? Поехали к нам! У нас тоже ёлка!

«Тембр у мальчонки, вестимо, как у дверного звонка», — тоскливо подумал городовой и погладил через шинель недосягаемую фляжку. Зато сон почти прогнало. Расшитая Снегуркина варежка упала в снег, и Арсений продолжил дёргать куклу уже за руку.

— Ай!

— Что такое, милый? — встревоженная дама выглянула из коляски.

— Холодно! — сердитый Арсений подышал на свою ладошку и недобро посмотрел на Снегурку. — Ты ледяная. Не буду с тобой дружить!

— Дорогой, но это же сказочная девочка изо льда и снега. Конечно, она холодная. Садись в коляску, тут тепло! — в успокаивающий тембр женского голоса вдруг вплелась «железная» нотка. — Пахом, поторапливайся уже!

Кучер ускорился, дошагал до ёлки и без слов сгрёб юного Арсения в охапку. Тот молча снёс такое обхождение — видимо, неожиданное приключение ему уже наскучило. Так же в тишине Пахом донёс ребёнка до коляски, сгрузил внутрь и сел на своё место. Лошадка, проснувшись от звучного «пшла!», взяла сразу бодрой рысью. Экипаж отъехал.

Фрол Петрович снова остался один.

Сверху продолжали лететь хлопья. На снегу осталась лежать расшитая золотом Снегурочкина варежка. Непорядок.

Есаулов подошёл, поднял варежку, отряхнул от снега и попытался приладить обратно, дотронувшись нечаянно до кукольных пальцев. И вправду ледяные.