Страница 4 из 11
– Повернем назад? Зачем?
– Ну, если мы идем вверх по Гудзону, то дальше в этом направлении нам не продвинуться.
– По Гудзону! – улыбнулся изобретатель. – Мы пройдем вокруг Сэнди-Хука, пообедаем и вернемся в город ровно в два. Григгс, это вам не просто лодка. Как ты думаешь, какую скорость может развить этот двигатель?
– Я сдаюсь.
– Сто узлов в час!
– В самом деле?
– Невероятно! Вы не верите, не так ли? – выпалил Хокинс, который, видимо, прочитал мои мысли. – Ну, она может сделать это легко. Я просто разгоню ее, чтобы показать вам.
Спорить с Хокинсом бесполезно. Я приберег дыхание на случай, если позже найду ему лучшее применение.
Хокинс отпер свою маленькую дверцу, поковырялся в механизмах и со спокойной улыбкой снова запер дверь.
Одновременно с этим катер словно выпрыгнул из воды, стремясь вырваться вперед. Несколько секунд катер трепыхался из стороны в сторону. Затем он успокоился и пошел таким аллюром, что я даже задохнулся.
Я не уверен, что мы делали сто узлов в час, но знаю, что никогда не ездил в экспрессе, который бы так спешил, как этот бедный катер, когда П.В. мотор Хокинса начал гнать его по воде.
Рассказ о нашем путешествии по Нарроузу и Нижнему заливу был бы интересен, но излишен. Хокинс сидел рядом со своей адской машиной, похожий на кавалериста, идущего в атаку. Я сидел на корточках в кабине и смотрел, как все проносится мимо.
Главное, что мы добрались до открытой воды, ничего не разбив и ни во что не врезавшись.
– Ну что ж, думаю, можно и развернуться, – сказал Хокинс, взглянув на часы. – Просто замечательно, как я теперь контролирую процесс управления. Все рулевое устройство находится в этом стальном куполе, вместе с двигателем, Григгс. Нет ничего, кроме этого маленького штурвала.
– Вы, наверное, заметили, что я установил его несколько минут назад, чтобы нас не сносило ветром, и с тех пор не трогал его. Теперь обратите внимание, как мы будем поворачивать назад.
Хокинс схватил свое маленькое колесико, выпятил грудь и сильно крутанул.
И штурвал выскочил, оставшись в руках Хокинса!
– Как же так… как же так…, – заикаясь от изумления, пролепетал он.
– Да, ты все же это сделал! – прорычал я. – Как, черт возьми, нам теперь вернуться?
– Ну-ка, Григгс, ну-ка, – сказал Хокинс, – не будьте таким по-детски нетерпеливым. Я просто снова открою этот ящик и буду управлять рулевым механизмом изнутри. Конечно, даже вы должны быть в состоянии понять это.
Спокойное высокомерие его голоса сводило с ума.
Пара моих чувств не поддавалась контролю.
Видит Бог, я не предполагал, что Хокинс будет нервничать, услышав их, но это случилось. Его руки тряслись, когда он возился с ключом от своего стального ящика, а при особо злобном моем замечании он выпрямился.
– Ну, Григгс, на этот раз именно ты загнал нас в яму! – простонал он.
– Каким образом?
– Ты заставил меня так нервничать, что я сорвал ключ в замке!
– Что! – вскричал я.
– Да, сэр. Мотор заблокирован, а топлива хватит на три месяца. Я не могу остановить его или переложить руль, не забравшись в корпус, и ничто, кроме динамита, не сможет пробить этот корпус!
– Значит, Хокинс, – сказал я, и на меня снизошло жуткое спокойствие, – нам придется идти прямо вперед, пока мы не врежемся во что-нибудь или нас не взорвут. Я прав?
– Совершенно верно, – вызывающе прорычал Хокинс. "И это все ваша вина!"
Я впился в изобретателя злобным взглядом, пока он не оставил попытку бравады и не отвел глаза.
– Мы… мы можем вернуться назад, знаете ли, – сказал он неопределенно, обращаясь к бризу.
– Шансы на это особенно велики из-за того, что вы настроили свой жалкий руль в соответствии с нынешним ветром? – спросил я. – Разве мы не можем разобрать деревянную конструкцию и соорудить что-нибудь вроде руля?
– Могли бы, – признался Хокинс, – если бы все не было приклепано моими собственными запатентованными заклепками, которые невозможно снять, как только они установлены.
Заклепки Хокинса действительно являются тем, за что себя выдают. Только одно обстоятельство задерживает их повсеместное внедрение. Их изготовление и установка обходятся чуть меньше одного доллара за штуку.
Но они остаются там, где их ставят, и я знал, что если деревянная конструкция катера держится на них, то вряд ли она развалится до Судного дня.
– Отличный кавардак, не правда ли, Хокинс? – сказал я.
– Могло быть и хуже.
– Гораздо хуже, – согласился я. – Мы могли бы беспомощно барахтаться в этих бушующих волнах, или шторм мог бы изнурять себя в попытках захлестнуть нас. Но, как бы то ни было, мы просто несемся по освещенным солнцем волнам с небывалой скоростью. Через день или два, Хокинс, мы увидим французский пейзаж, если не произойдет никаких происшествий, сойдем на берег и…
– Боже мой, Григгс! – воскликнул изобретатель, мгновенно загоревшись. – Вы знаете, а я и не подумал об этом? Дай-ка сообразить. Да, мой мальчик, при такой скорости мы будем в Бискайском заливе в понедельник вечером или во вторник утром, самое позднее. Подумай об этом, Григгс! Подумай о славе! Подумай о…
Я не мог больше думать об этом. Я знал, что если подумаю об этом еще десять секунд, то брошу Хокинса в море и сойду в могилу с убийством на своих руках.
На носу шлюпки, как можно дальше от ее хозяина, я, раздобыв пальто, сигары и бутерброд, присел на корточки, по возможности держась подальше от страшного ветра, высматривая возможное судно и поглощая пищу с растущим сомнением, вернусь ли я когда-нибудь в тот счастливый дом, где она была приготовлена.
Так я просидел до заката, и это был самый поздний закат, который я когда-либо наблюдал. Когда над одиноким океаном спустились сумерки, я молча вернулся к Хокинсу.
Он был в прекрасном расположении духа. Он беспрестанно болтал о поездке, планировал лекционный тур – "Через Атлантику за сорок часов", – создал акционерную компанию для производства своего мотора, предложил мне работать в лондонском агентстве с невероятным окладом, а на вырученные деньги построил себе роскошный особняк неподалеку от Центрального парка.
Наговорившись вдоволь, Хокинс сообщил мне, что от соленого воздуха его неизменно клонит в сон, и забрался в каюту, чтобы уснуть.
И он заснул. Я перестал что-либо понимать, но этот человек был настолько уверен в себе и своем непреднамеренном путешествии, что мирно храпел всю ночь.
А я – нет. Мне казалось, что последние часы пребывания в стране живых должны пройти в сознании, и я провел это страшное время темноты в более или менее молитвенной задумчивости.
Через несколько веков наступил рассвет. Я зажег еще одну сигару, устало перебрался на нос лодки и осмотрел воду.
Там было судно! Далеко, конечно, но оно шло так, что через пятнадцать минут мы должны были пересечь его путь.
Я сорвал с себя пальто, вскарабкался на маленькую палубу, обхватил одной рукой мачту и стал бешено размахивать руками.
Мы все ближе и ближе подходили к пароходу. Я все больше и больше боялся, что сигнал может остаться незамеченным или быть замеченным слишком поздно. Но это было не так.
На своем веку я перевидал немало отрадных зрелищ, но никогда не видел ничего, что наполнило бы меня хотя бы половиной той радости, которую я испытал, поняв, что на пароходе спускают одну из лодок.
В том, что они это делают, сомнений не было. Через пять минут мы должны были быть достаточно близко к их катеру, чтобы доплыть до него.
Я нырнул на корму, чтобы разбудить Хокинса.
Он уже проснулся. Он стоял, взъерошенный и счастливый, вдыхая свежий воздух, и уже видел приближающуюся лодку.
– Уже готово? – спокойно спросил он.
– Что готово?
– Сообщение, – воскликнул Хокинс, изумленно открыв глаза. – Нам придется повозиться с ним, я полагаю.
– Хокинс, что это за новый идиотизм? – завопил я.
– Разумеется, мы собираемся передать на пароход несколько строк, чтобы рассказать всему миру о нашем путешествии, не так ли?