Страница 6 из 38
К пятой машине никто не двинулся. Я тоже не пошел.
Автомашина с краном несколько раз набегала на подъем и застревала на полпути, бешено вращая колесами. Мы демонстративно, чтобы не было так стыдно, отвернулись и слушали песню:
…Марджалена, весна моя,
Не солгал, к тебе вернулся я…
Весна была настоящая! Мне казалось, что и лед на Амуре начинает трещать. Отчаянно чирикали воробьи. Только рев мотора изредка перекрывал музыку. Он, как слезы, надрывал мне сердце. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не броситься к машине, но боялся насмешек товарищей, посматривал на них. Они, казалось, слышали только песню.
Машина снова разбежалась и бросилась на подъем. Я не выдержал и побежал. Чем я мог помочь? Хотя бы присыпать песком обледеневший подъем. Я мог бы и подтолкнуть машину. Но что мои пятьдесят килограммов усилия? Иногда, правда, и пятьдесят килограммов могут сдвинуть скользящую машину. Вот если бы рядом были товарищи!
Машина снова заскользила. Я подошел к кабине и увидел на месте шофера девушку. У нее были раскосые черные глаза. От неожиданности я так уставился на них, что ничего больше не заметил. Когда я отвернул голову, чтобы справиться со смущением, вспомнил, что видел возле кочегарки кучу шлака, и кинулся к дому. Я принес в дырявом ведре шлак и стал посыпать бугор. Ребята не выдержали, тоже подошли к машине. Все подошли, кроме Лукина. Он смотрел в сторону Амура и ловил слова песни:
Марджалена…
Ребята помогали мне: кто-то выхватил из рук ведро и побежал снова к кочегарке, кто-то сапогами разравнивал шлак. А девушка стояла на подножке, подпирая бока кулачками, и смотрела на меня. Да, она смотрела только на меня!
Машина без труда въехала на подъем. Теперь здесь могли проезжать без пробуксовки и другие. Девушка остановила машину, чтобы поблагодарить, и увидела трубу.
— Поднимаете? — спросила она.
Я застеснялся и опустил голову:
— Поднимаем. Да поднять не можем. Вот сейчас бригадир побежал за прорабом. Инженер лучше знает, в чем причина.
Девушка нырнула в кабину. Мотор взревел, и машина развернулась к трубе. Девушка снова обратилась ко мне и объяснила, как крепить стропы. Мы, обрадованные, стали крепить трос к трубе. Слышались шутки, смех. Возле кабины стоял Лукин, что-то рассказывал и громко смеялся. Но девушка не обращала на него внимания. Она смотрела на меня. А у меня горели щеки. Может, от солнца? А может, оттого, что наступила весна?
Потом стало тихо. Кран подцепил трубу и поднял ее вверх. Мы установили основание, быстро закрепили оттяжки. Все это заняло пять минут. А потом все было кончено…
У дороги девушка остановила машину, вышла на подножку и подозвала меня. Я подбежал. Когда я остановился рядом с ней, она вдруг наклонилась и звонко поцеловала меня в щеку. Сердце заколотилось. Значит, действительно весна, если так отчаянно стучит сердце!
Я смотрел на удаляющуюся машину и повторял слова песни:
…Марджалена, любовь моя,
Потерял тебя навеки я…
— Хороша девка, — вздохнув, сказал Лукин и, остановившись рядом со мной, посмотрел вслед машине.
Когда прораб и бригадир прибежали к нам, труба стояла на месте. А вот сердце я потерял. Значит, действительно пришла весна!
БЕРЕЖЛИВЫЙ НАЧАЛЬНИК
Когда начальник участка приезжал на объект, его голос слышался везде. Он успевал за одну минуту отчитать бригадира, если тот плохо подогнал стыки мачты, прочесть мораль землекопам за сломанную лопату и укорить прораба за порванные рабочими брюки.
— Что? Еще выписать? — возмущался он. — Нет, голубчики! Так не годится. Брюки рвутся за один месяц! Это же придумать надо! И где рвут! На голяшках и стеньге. Вы-то догадываетесь почему?
Прораб в недоумении пожимал плечами и торопливо семенил ногами, стараясь не отстать от начальника.
— Нет, товарищ майор, не догадываюсь.
— А вот идемте, я покажу. Вон, вон, вон! Глядите!
С вершины сорокаметровой мачты, обняв руками и ногами гладкий ствол, верхолаз быстро скользил вниз.
— Стой! Стой! — закричал майор и бросился бежать.
Верхолаз, докатившись до обоймы, зацепился когтями и посмотрел вниз.
— У тебя ноги отсохли, что ли? — задыхаясь проговорил майор. — Это как называется? Мало того, что брюки рвешь, еще нарушаешь технику безопасности! А ну слезай, будешь знать, как кататься по мачте. Не разрешу на этом участке работать, тогда спохватишься. Давай-давай! — И, обернувшись к прорабу, указал на верхолаза: — Теперь понимаете, почему рвутся брюки? Хорошо, что еще головы целы! Давай-давай слезай!
К мачте, привлеченные криком, подошли рабочие, и майор, обращаясь ко всем, сказал:
— Я сейчас сам надену когти и покажу, как надо работать, как залезать и слезать с мачты!
— Что вы, товарищ майор, да мы знаем, — наперебой стали отговаривать его рабочие.
— Ах знаете? Ну вот и хорошо: знаете, а нарушаете. Пусть вам стыдно будет, что майор из-за вас лезет на мачту. Потому что вы хорошо всё знаете, а делать как надо не желаете. Давай сюда когти!
И он, согнувшись, стал крепить к сапогам кривые острозубые когти. Потоптавшись на месте, проверил, крепко ли держат ремни, застегнул монтажный пояс и, взглянув на мачту, сказал:
— Давайте трос. Поднимем другое полотно. Чтобы не напрасно лезть, не ради потехи!
Он принял от прежнего верхолаза инструмент, подвязал к поясу тонкий трос и, взглянув на вершину мачты, поднял ногу. Майор был худощавый, высокого роста. Он не сделал еще и двух шагов вверх, а голова его доставала уже до обоймы на стыке десятиметрового ствола первой секции с новой секцией.
Внизу раздался довольный смешок.
— Я вам пошучу! — крикнул сердито он, медленно поднимая ноги и цепляясь когтями за ствол.
Снизу казалось, что майору достаточно сделать четыре шага — и он будет уже на второй секции. Рабочие наблюдали за ним. Небо было синее. Редкие облака пробегали над мачтой, и думалось, мачта все время клонится, готовая упасть. Но это была ошибка. Мачта была закреплена оттяжками с четырех сторон. Майор поднимался все выше и выше, и за ним тянулся трос.
Вот он залез на вершину и огляделся. Горизонт отодвинулся, и было видно, как работают на полях женщины, блестит река, а по дороге быстро бегут машины. Внизу стояли люди. Они стали вдруг маленькими. Вернее, сейчас он видел только круглые лица рабочих и в улыбке растянутые рты.
— Ух, журавлики! — добродушно усмехнулся майор и крикнул: — Крепи полотно!
Рабочие быстро побежали к полотну и стали привязывать конец троса. Майор пропустил трос через болт и быстрыми движениями стал натягивать полотно. Как только опустился вниз пропущенный через болт конец троса, рабочие ухватились за него и с громким криком: «Раз-два, взяли!» потянули полотно к мачте. Теперь нужно было вытащить другой болт и закрепить за оттяжку полотно. На высоте все делается очень медленно. На когтях ноги быстро устают. Хочется переменить положение, но на сорокаметровой мачте, да еще когда заняты руки, подобная эквилибристика ни к чему. Остается одно: терпеть. Провод полотна антенны оттягивает руки, несмотря на то что основное усилие выдерживают рабочие внизу. Все смотрят наверх, ждут. Это заставляет торопиться. Но торопиться нельзя. Приходится работать сверх силы. А тут еще надо окинуть взглядом все полотно, проверить, не перехлестнулись ли провода, нормально ли натянуты они…
Майор уставал. Сказывался возраст и то, что редко приходилось залезать на мачты. Вначале он закрепил первую оттяжку полотна, обнял ствол и долго отдыхал, закрыв глаза. Мачта медленно покачивалась. И хотя майор знал, что мачта укреплена, сердце замирало всякий раз, когда он ощущал качание. Отдохнув, спустился немного вниз и стал крепить вторую оттяжку. На высоте было очень тихо. Голоса рабочих почти не доносились до него снизу. Только, захлебываясь в песне, звенела какая-то птица, парившая рядом. И майор мысленно вдруг окинул тот отрезок жизни, когда впервые вступил на путь строителя. Сколько таких мачт пришлось ему ставить, сколько таких полотен пришлось натягивать! Если пролететь с севера до юга и подсчитать, будет четырехзначное число. Вот и еще одно полотно прикреплено! И майор словно помолодел от этого воспоминания.