Страница 53 из 54
Переход от варварского общества к феодальному, следовательно, означал и смену типов индивидов. Этот переход в плане социально-психологическом был столь же сложным и длительным процессом, как и самый генезис феодального строя, составной частью которого он являлся. Но невозможно говорить о становлении человеческой личности в современном смысле слова. Индивид по мере углубления общественного разделения труда все более срастался со своей социальной ролью. Он представлял собой крестьянина, ремесленника, купца, рыцаря, священника, но не личность, которая занимается сельским хозяйством, ремеслом, торговлей, несет военную или церковную службу. Иначе говоря, его занятие, общественная роль, функция, которую он выполнял, принадлежность его к определенному классу и сословной группе определяли всю структуру его индивидуальности.
Феодальное общество — общество относительно жестких статусов, стабильных сословных категорий. Социальная мобильность ему не свойственна. В рамках статуса и профессии человек пользовался относительной свободой я мог выражать себя и свои личные качества в своей деятельности и в эмоциональной жизни. Но индивидуальная свобода как широкая возможность выбора жизненного пути и личного поведения в средние века была ограничена. В этом смысле в феодальном обществе никто не был лично свободен — от зависимого крестьянина до князя и государя. Самосознание человека могло развиться в той степени, в какой оно было связано с его социальной ролью. Поэтому феодальное сословное общество воспринималось его членами как естественный социальный порядок: индивид не перерос его и вряд ли мог вполне сознавать свою несвободу. Принадлежность к группе была важным источником сознания социальной устойчивости и чувства уверенности индивида, — как то было и в варварском обществе.
Повторяем, перестройка структуры человеческого индивида — неотъемлемая сторона развития «дофеодального» общества к феодализму. Выработка нового отношения индивида к обществу и нового типа человеческого самосознания была частью процесса становления механизма социального контроля, присущего феодальной системе.
Но очень многое в этом новом феодальном механизме было заимствовано — в измененной или даже в традиционной форме — у предшествовавшего общества. Феодальный строй не порывает полностью с варварской социальной структурой, он включает в себя ее элементы.
Пути формирования феодальных отношений были различны: все зависело от местных условий и исторических традиций. Во Франкском государстве были распространены самоотдача крестьян под власть магнатов и дарения земель в пользу церкви: оказываясь в результате такого дарения и связанной с ним коммендации под властью духовного лица или церковного учреждения, крестьянин продолжал владеть своим хозяйством, но поскольку он отныне не был полноправным свободным, то и не обязан был исполнять военную службу; в этом заключалось определенное преимущество прекариста перед мелким свободным аллодистом.
В некоторых других странах самоотдача крестьян под власть магнатов не была столь распространена. Здесь функциональное общественное разделение труда осуществлялось по преимуществу путем раздач государем служилым людям или церкви тех доходов, которые он собирал с крестьян. Получатели пожалований и дани приобретали возможность существовать за счет этих крестьян и в той или иной мере подчиняли их своей власти. Нечто подобное нередко происходило и при пожаловании иммунитета.
Формы установления власти феодалов над крестьянами были разными, неодинакова была и степень подчинения крестьян и лишения их личной свободы; конечный результат повсеместно был один и тот же: создание отношений господства и подчинения, которые распространялись уже не на одних рабов, вольноотпущенников и других несвободных или полусвободных людей, но охватывали главную часть населения. Возникали классы феодальных господ и зависимых подданных. Общественное разделение труда становилось источником эксплуатации и угнетения феодалами крестьян.
Нельзя не заметить: в этой книге нет определения феодализма. Оно не дано не потому, конечно, что автор, претендующий на рассмотрение ряда проблем генезиса феодального строя в Западной Европе, сам не знает, что именно возникало и формировалось. Напротив, внимательный читатель, несомненно, составил себе Представление о понимании феодализма, которое лежит в основе книги. Но представление о феодализме и определение феодализма — не одно и то же. Первое может быть достаточно гибким, изменчивым, способным включать по мере необходимости различные оттенки и освещать разные стороны проблемы. Второе по необходимости отличается известной жесткостью, отработанностью, однозначностью; определить — значит «определить», «поставить предел». Но, призывая к новому рассмотрению проблемы генезиса феодального строя, автор как раз и не хотел исключать те или иные вопросы, которые не вытекают из принятого определения феодализма, но постановка которых, возможно, оказалась бы плодотворной для его понимания.
В характеристику феодальной формации, которая принята в нашей медиевистике, обычно включаются следующие основные признаки: (1) противоречие между крупной собственностью на землю и мелким производством крестьян; (2) внеэкономическое принуждение, необходимость которого проистекает из этого основного противоречия в производственных отношениях. Условный характер земельной собственности и ее иерархическая структура, а равно и иерархия самого господствующего класса считаются «внешними, правовыми признаками» феодализма[267]: надстраиваясь над системой производственных отношений, они не входят в существо феодализма[268].
Нельзя не согласиться с существенностью указанных основных признаков феодального строя. Но, будучи принципиально важными, они сами по себе еще недостаточны для его появления. Более того — эти признаки характеризуют не один лишь феодализм. И крупное землевладение с эксплуатацией мелких производителей, и внеэкономическое принуждение встречаются в других социальных системах, помимо феодальной, играя в них также чрезвычайно важную роль. Не по этой ли причине многие историки были склонны видеть феодализм в поздней Римской империи?
Дело, однако, не в отдельных признаках. Если понимать общественную формацию как систему, все основные элементы которой между собой взаимосвязаны и находятся в функциональном взаимодействии, то для ее характеристики недостаточно выделения одного-двух критериев, сколь бы существенными они ни были. Очевидно, необходимо принимать во внимание и другие стороны этой социальной системы. Их соотношение и степень относительной важности вряд ли можно установить априорно. Иначе говоря, нужно выйти за пределы одних лишь производственных отношений и рассмотреть специфические, для данной именно формации характерные формы общественных отношений вообще.
Неотъемлемая черта феодализма, как уже неоднократно подчеркивалось выше, — господство межличных, прямых социальных связей и их преобладание в раннефеодальном обществе над отношениями чисто вещного типа. Эта черта не есть специфический признак феодализма, ибо она характеризует любую формацию, в которой товарное производство не становится регулятором общественной жизни. Но без непосредственных личностных отношений между людьми нет феодализма. Недостаточный учет этого признака социальных систем в докапиталистических формациях — серьезное препятствие для достаточно глубокого их понимания.
Социальные отношения в феодальном обществе можно подразделить на несколько типов. Во-первых, это отношения господства и подчинения между землевладельцами и зависимыми крестьянами, антагонистические отношения между господствующим классом и классом угнетенным. Во-вторых, это отношения покровительства и службы, обмена услугами между представителями различных категорий в господствующем классе: вассалитет, сеньориальное господство, сюзеренитет. В-третьих, это отношения сотрудничества и взаимной поддержки членов корпоративных и общинных групп. Нетрудно заметить, что если первый и второй типы феодальных отношений относятся к системе «вертикальных» общественных связей (господство и подчинение), то третий тип характеризуется преобладанием «горизонтальных» социальных связей (членство в общине, цехе, гильдии, сословии, союзе и т. д.), в той или иной мере переплетающихся со связями «вертикальными».
267
См.: «История средних веков», т. I. М., 1966, стр. 10–11; М. А. Барг, С. Д. Сказкин. История средневекового крестьянства в Европе и принципы ее разработки, стр. 69.
268
Во введении мы отправлялись от указанных двух признаков феодализма как исходных для дальнейшего анализа.