Страница 54 из 55
— Ну, так уж и на века…
— Может быть. Говорят, обожжённая глина — материал чрезвычайно долговечный. Так что пока замок не рухнет или не найдётся какой-нибудь смельчак, желающий найти источник воя…
— А Бернару вы ничего не сказали?
— С какой стати? — ответил Сергей вопросом на вопрос. — Я ж не местный. Приехал-уехал. Пусть сами разбираются. — Добавил не без злорадства: — И не могу сказать, что в деревне меня принимали уж очень гостеприимно…
ЭПИЛОГ
Плотные шторы на высоких окнах были всегда за дёрнуты, поэтому в любое время суток просторный кабинет тонул во мраке, нарушаемом лишь пламенем большого камина. Уютно трещали дрова, молчали собеседники, — один постарше, другой помоложе, — сидящие в массивных креслах друг против друга.
Тишину прервал тот, что помоложе.
— Не хотите ли коньяку? — спросил негромко.
Тот, что постарше, безучастно откликнулся:
— В последние дни я и так пью безбожно… А, впрочем, налейте.
Выглядел он плохо. Глаза ввалились, морщины стали глубже и резче, взгляд когда-то живых глаз потух. И без того старое лицо теперь казалось древним. Однако, выпив залпом рюмку коньяку, он слегка оживился.
— Я доволен вами, — произнёс отрывисто. — Проблему с мерзавцем Марешалем вы решили быстро и хорошо.
— Орден всегда безжалостно карал предателей, — бесстрастно откликнулся тот.
— К счастью, он не успел… или не захотел… рассказать много. Иначе мы бы тут уже сейчас не сидели. Правда, остались ещё эти три курицы… Хозяйка гостиницы и две других. Они тоже кое-что знают.
— В ближайшие дни я решу и эту проблему. Считайте, что их уже нет.
— Очень хорошо. Но есть одна чрезвычайная тема, разобраться с которой будет потруднее.
— Вы про Белозёрова?
— Разумеется. — Кулак с набрякшими старческими венами слабо сжался. — По вине этого негодяя, будь он проклят, сорван грандиозный план, и само существование ордена поставлено под вопрос. Нужна месть, и месть жестокая. Если хотите, показательная. К сожалению, он уже вернулся домой, в Россию…
Молодой собеседник выдержал паузу.
— Я подумаю, что можно предпринять, — сказал наконец, пристально глядя на красно-синее пламя камина.
— Не тяните с этим. И сообщите старшим адептам, что через три дня я назначаю чрезвычайное собрание капитула.
Допив коньяк, молодой собеседник поставил рюмку на приставной столик и посмотрел старику прямо в глаза.
— Это лишнее, — сказал негромко. — Чрезвычайное собрание капитула вчера уже состоялось.
Старик уставился на визави с выражением крайнего изумления.
— Что за чушь вы несёте! — произнёс раздражённо. — По уставу ордена, собрать капитул имеет право лишь его глава, то есть я. А я этого ещё не делал.
— И тем не менее оно состоялось.
Старик настороженно пожевал губами. Кольнул собеседника взглядом выцветших глаз. Сдвинул густые, снежно-белые брови.
— Что это значит? — спросил наконец.
— Это значит, — сурово ответил молодой собеседник, — что капитул в лице старших адептов вами как главой недоволен. Я уполномочен сообщить, что вина за провал плана возложена лично на вас.
— На меня? Да вы с ума сошли! С какой стати?
— Белозёрова надо было уничтожить, не дожидаясь пятого мая. Прямо в Париже. Или сразу после приезда в деревню.
— Но ведь мы решили…
— И всё было бы как нельзя лучше! Но вы же настояли, чтобы казнь состоялась именно в семидесятую годовщину смерти императора. И вот, дотянули…
— Но я же хотел, чтобы казнь в себе несла сакральный смысл! — воскликнул старик.
— И заодно стала подарком к вашему дню рождения, — насмешливо обронил молодой.
Старик опустил голову. Возразить было нечего. Когда-то главой капитула его избрали не в последнюю очередь потому, что родился он в день смерти императора. Старшие адепты усмотрели в этом совпадении глубокий метафизический смысл, обещающий долгую, успешную деятельность на благо ордена. И вот теперь…
Старик взял себя в руки.
— Что решил капитул? — спросил сухо.
— Капитул констатировал, что таких провалов орден ещё не знал. В сущности, это почти катастрофа, — невозмутимо сказал молодой. — И потому решено, что возглавлять орден вы больше не достойны. Ваше место займёт один из старших адептов, удостоенный доверия собратьев.
— Да как вы смеете!..
Молодой сделал пренебрежительный жест, — попросту отмахнулся.
— Кто же он? — спросил старик тоном ниже.
Молодой поднялся из кресла и расправил плечи.
— Я, — бросил коротко, глядя на старика сверху вниз.
Тот буквально подскочил. Глаза его налились кровью.
— Вы? Но этого не может быть!
Собеседник высокомерно молчал.
— А… что со мной? Останусь ли я членом капитула? Что же вы молчите?
— Мне нечем вас порадовать, — жёстко ответил молодой. — Ваша дальнейшая судьба уже решена. Такие ошибки не прощаются. Измена Марешаля по сравнению с вашей виной — так, безделица. Поэтому вы не просто низложены. Вы осуждены.
— Осуждён?..
— Именно так. Я лишь привёл приговор в исполнение.
С этими словами молодой указал на рюмку из-под коньяка, допитую стариком до дна. Отступил на шаг.
Пергаментное лицо бывшего главы капитула исказилось — то ли от ужаса, то ли от пронзившей боли.
— Что… что вы мне туда подмешали? — вскрикнул задыхаясь.
— Прекрасный африканский яд, — хладнокровно сказал новый глава ордена. — Медики ордена очень рекомендуют для решения деликатных вопросов. Действует быстро, растворяется в организме без следа. Любой врач установит лишь разрыв сердца. Что в ваши годы и неудивительно…
Дальнейшее произошло в течение каких-то секунд.
Обречённый старик, вопя что-то бессвязное, потянулся дрожащими руками к горлу собеседника, но тот лишь спокойно отошёл в сторону.
— Прощайте, — сказал спокойно.
Не дотянувшись, бывший глава капитула упал в кресло. Глаза его закатились, челюсть обвисла, и тело, выгнувшись дугой, вздрогнуло в последней конвульсии. Тут же обмякло. Всё было кончено.
Тогда свежеиспечённый руководитель ордена, приблизившись к ещё тёплому трупу, осторожно распустил его галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Снял с тонкой стариковской шеи золотой медальон с изображением Наполеона. Уверенным движением надел на себя символ высшей орденской власти.
Затем, поклонившись огромному портрету императора, украшавшему кабинет, вышел неторопливым торжественным шагом.
Накануне из Гатчины протелефонировал Черевин и сообщил, что завтра император ждёт Сергея с докладом о поездке во Францию.
Настенька тут же загордилась, Авдотья Семёновна разволновалась, а ничего не понимающие дети, видя возбуждение взрослых, на всякий случай устроили гвалт. Это они умели. А Сергей не столько волновался, сколько радовался. С Александром он виделся редко и всякий раз ощущал некое благоговение перед императором-великаном, который как нельзя лучше символизировал Россию с её мощью и просторами.
Были, конечно, и более приземлённые мысли. Так сказать, практические. После доклада наверняка будет чаепитие. Надо между делом выяснить у императора судьбу проекта по созданию общероссийского союза художников с государственной поддержкой. И насчёт увеличения бюджета академии художеств выяснить надо. Организация вернисажей, зарубежный стажировки художников, разъезды по стране с целью поиска одарённых детей, поддержка малоимущих живописцев — всё денег стоит.
По сначала надо рассказать Александру о тёплом приёме в Елисейском дворце. Президент Карно принял Белозёрова прекрасно и произнёс немало комплиментов по поводу парижской выставки. Пу, а когда вдвоём пили кофе в президентской гостиной, Карно негромко поблагодарил Сергея. "Вы понимаете, за что, мсье Белозёров!.." В подробности вдаваться не стал, но Сергей и так всё понял. Понял и почему президент Франции подарил ему именные часы из золота высокой пробы. Настоящий швейцарский брегет.