Убить Кукловода

– Вопрос целесообразности. Ты в хорошей форме, но нет боевой подготовки. У нас она есть, мы-то офицеры. На что обижаться?

– Да не в обиде же дело! Пойми, я должен сам увидеть Кукловода. Понять, кто или что это такое. Если хочешь, в глаза посмотреть… Я же учёный, чёрт возьми!

– Не путай военный поход с научной экспедицией, – сурово сказал Сергей. – Мы ещё в Москве говорили: никаких исследований, операция на уничтожение. Что изменилось? В общем, приказы не обсуждаются, Валерий Павлович, ясно?

Бледный от злости и разочарования, Сеньшин промолчал.

Вечером, после возвращения в отель, выяснилось, что желания идти в ресторан ни у кого нет. Лаврентьева, как аборигена, отправили заказывать ужин с доставкой в номер. «Посмотри по меню что-нибудь попроще, – сказал Сергей. – Наедаться не будем, завтра ехать ни свет ни заря». Получив заверение метрдотеля, что через полчаса всё будет готово, Лаврентьев поднялся наверх. В двух шагах от номера ожил мобильник. На дисплее высветилось «Номер абонента засекречен». Несколько секунд Лаврентьев с удовольствием слушал мелодичное верещание (квартет «Абба», композиция «Дансинг квин»), потом поднял трубку к уху:

– Слушаю вас.

– Дмитрий Викторович? Здравствуйте, – заговорил глуховатый голос. – Это Брагин. Как у вас обстановка?

Лаврентьев удивился. Заочно Брагина он, конечно, знал, но до этого помощник президента связывался только с Авиловым.

– У нас всё нормально, Аркадий Витальевич. К выезду готовы.

Брагин помолчал.

– А у нас чэпэ, – наконец произнёс он. – Страшное…

Через несколько секунд Лаврентьева бросило в жар. Брагин сообщил, что накануне убита жена Сергея Алёна Авилова. «Убийство, естественно, связано с вашей миссией, – говорил Брагин, покашливая. – Вы понимаете, это не что иное, как попытка сорвать экспедицию. Поэтому президент принял решение ничего не сообщать Сергею. Решение трудное, но теперь единственное возможное. Ваша задача – быть рядом с Авиловым и пресекать возможные попытки… ясно, чьи… подбросить ему эту информацию».

Лаврентьев мгновенно вспомнил ресторанного «земляка», и, сопоставив даты, чуть не сказал Брагину, что попытка имела место. Авансом.

– Выполняйте, Дмитрий Викторович, – закончил Брагин. – От вас чрезвычайно много зависит. Удачи!

– И вам не болеть, – машинально сказал Лаврентьев в умолкнувшую трубку.

Глубоко затягиваясь, он выкурил одну за другой две сигареты, прежде чем привёл мысли в порядок.

Приказ руководства – не мидовского, а настоящего – формулировался просто: Лаврентьев поступает в полное распоряжение Авилова, экспедицию которого должен организационно обеспечить, и вливается в команду. Пока Сергей вводил его в курс дела, Дмитрий не верил ушам: от этой истории за версту несло чёрной мистикой. Она выглядела настолько неправдоподобно, что Лаврентьев даже запросил подтверждение приказа – и немедленно получил. Что ж, приказ есть приказ, тем более что снаряжение экспедиции уже поступило, однако ощущение какой-то неправдоподобности не оставляло Дмитрия. Но когда номер Авилова чуть не взлетел на воздух, а взрыв не состоялся только благодаря сверхъестественному чутью Сергея… нет, даже не чутью, а ясновидению… тогда Лаврентьев взглянул на ситуацию по-другому. И вот теперь… «Беда! Боже, скоты, нелюди, женщину-то за что…» Хотя понятно – за что. Увы, Брагин прав: рассказывать об этом пока нельзя, Сергей свихнётся…

Мысли прервало лёгкое звяканье. По коридору шагал парень в униформе отеля, толкая перед собой никелированную тележку с блюдами, тарелками и столовыми приборами. Вот и заказанный ужин.

– Сюда! – позвал Дмитрий.

Он сам не понял, что его толкнуло. Наверно, простое соображение: бережёного Бог бережёт.

– Давай тележку, – сказал он парню. – Я сам отвезу её в номер, заодно разыграю приятелей. Это тебе за труды.

Он протянул бою десятидолларовую бумажку – для непальца сумма немаленькая. Парень заколебался.

– Вообще-то, сэр, у нас так не принято, – промямлил он, глядя в сторону.

– Ерунда, – нетерпеливо сказал Лаврентьев. – Принято всё, за что платят. А тележку потом я выкачу в коридор. Ну, бери.

Парень покачал головой.

– Я сам доставлю ужин, как приказано, – тихо и упрямо произнёс он. – Разрешите проехать, сэр.

Лаврентьев разозлился. Где это видано, чтобы отель-бой перечил клиенту, да ещё отклонял щедрые чаевые? Дмитрий почувствовал, что в нём просыпаются неполиткорректные инстинкты белого человека.

– Ты ещё будешь спорить, обезьяна? – прошипел он. – Пошёл вон, или я вызову менеджера. Тебя вышибут из отеля!

С этими словами Лаврентьев рванул на себя тележку. От резкого движения столовые приборы жалобно зазвенели, с узорчатой салатницы упала крышка, и Лаврентьев с изумлением увидел, что в глубине миски вместо салата лежит сложенный лист бумаги. Лаврентьев живо схватил его. Надпись «Господину Авилову, лично» ударила по глазам, а короткий текст, написанный красными чернилами, бил наповал: «Уважаемый господин Авилов! Накануне в Москве убита Ваша жена. Выражаю самые искренние соболезнования. Ваш скорбящий друг. P. S. Поинтересуйтесь, почему от Вас скрывают эту трагическую информацию».

Лаврентьева, хорошего рукопашника, отличала высокоразвитая реакция, – только это и спасло. Непонятно, как парень оказался возле Дмитрия, и чуть не вцепился ему в горло. Увернувшись, Лаврентьев без размышлений мощно врезал в низ живота. Кем бы ни был противник, гениталии у него оказались, как у всех – чувствительные: он мучительно зарычал и согнулся в три погибели, хватаясь за промежность. Чётко и красиво, как в кино, Лаврентьев распрямил его ударом каблука в челюсть с разворота. Парень приложился затылком о стену, однако, против ожиданий, сознания и боеспособности не потерял – напротив, вновь очутился возле Лаврентьева, и всё-таки схватил за горло, багрово сверкая глазами.

Драку прервал посторонний шум, лёгкое звяканье. Из-за поворота коридора выехала тележка с тарелками, фужерами, и прочими предметами сервировки. Её катил низенький щуплый бой в гостиничной униформе. Оглядевшись, полузадушенный Лаврентьев ошалело покрутил головой: дежа-вю какое-то. Противник со своим никелированным катафалком словно испарился. Исчез в мгновенье ока. Словно не было ни короткой ожесточённой схватки, ни записки с кроваво-красными строчками…

– Эй, парень, – позвал Дмитрий, приглаживая растрёпанные волосы слегка дрожащими руками.

– Что угодно, сэр?

– Это я заказывал ужин. Я сам доставлю его в номер. – Поймав удивлённый взгляд парня, пояснил: – Хочу разыграть приятелей. Возьми за труды и ступай.

Парень благоговейно принял десятидолларовую купюру.

– Как вам угодно, сэр. Благодарю вас. Пожалуйста, оставьте после ужина тележку в коридоре, я её заберу.

Прежде чем заехать в номер, Лаврентьев быстро осмотрел все блюда – на этот раз чисто.

– Тебя только за смертью посылать, – высказал Аликов, едва Лаврентьев показался на пороге.

– Мы уже начали беспокоиться, хотели идти вниз, – добавил Макеев.

Лаврентьев усмехнулся со всей возможной беззаботностью.

– Что со мной сделается? В ресторане встретил приятеля из местных художников. Пока готовили, мы с ним потрепались… Прошу к столу!

Он быстро сервировал ужин, и, пока все рассаживались, незаметно выдернул штекер из телефонной розетки. Им звонить некуда, а если кто-то вздумает позвонить в номер – милости просим…

Вечер накануне выезда получился на славу. Саша сыпал анекдотами («Барин, я постель постелила – идите угнетать…»). Макеев показывал фотографии дочек и рассказал, что трёхлетнюю Светку спросили, как её зовут, а эта мышь в бантиках важно пропищала: «Светлана Макеева Олеговна». Колесников, рискуя потерять репутацию честного человека, живописал свои рыбацкие трофеи. Даже Сеньшин, дувшийся на Сергея, оттаял, и как дважды два доказал, что параллельные пространства с хроносдвигами – объективная, хотя и нечувствительная реальность. («Вам, солипсистам, этого не понять!» – высокомерно закончил он. «За солипсиста ответишь», – пообещал Аликов). Лишь Лаврентьев был задумчив, порой говорил невпопад, но мало ли какие проблемы у человека…Глядя на людей, которые знакомы считанные дни, но так здорово, по-дружески общаются, Сергей радовался. Насколько быстро их спаяла экспедиция! При всех человеческих и профессиональных различиях члены команды приняли друг друга, и это казалось Авилову добрым предзнаменованием.