Портрет Лукреции

— Позвольте представить моих сестер. — Альфонсо чуть склоняет голову.

Сестер? Она-то думала, что ее проводят в покои, дадут сменить дорожное платье на более приличествующий наряд, подготовиться ко встрече с родными Альфонсо, к официальному menare a casa. На это нужно несколько часов! А она стоит в пыльном giornea и мантии; волосы растрепанные, перчатки грязные. На другом конце комнаты с возвышения встают смутные фигуры и поворачиваются к ней. Скрывая замешательство, Лукреция высвобождает руку из руки Альфонсо и низко кланяется силуэтам (Их там двое или трое? Есть среди них мать Альфонсо?), сгибает шею, опускает глаза на ковер.

Радостное восклицание, топот ног по узорчатому мрамору и музыкальный голосок:

— Мы очень рады твоему приезду! Приятно наконец познакомиться с тобой, Лукреция!

Чья-то ладонь касается ее руки, Лукреция поднимает голову. Сверху на нее смотрит женщина в чернильно-синем платье. Она значительно выше Лукреции, глаза у нее такие же темные, как у брата, зато черты более хрупкие, скулы выше, красные губы сильнее изогнуты.

— Благодарю, — теряется Лукреция, обескураженная теплотой женщины, ее изяществом. — Ваше высочество. Для меня большая честь…

Женщина ласково сжимает ее пальцы.

— Прошу, зови меня Элизабеттой, мы же теперь сестры, верно? — Она показывает на вторую женщину, которая, запыхавшись, подходит к ним. — Это Нунциата.

Лукреция вновь кланяется под пристальным взглядом Нунциаты. Между сестрами нет почти никакого сходства. Блестящие темные локоны Элизабетты разделены пробором и перехвачены кружевной тесьмой. На ее прелестную лебединую шею надет жесткий воротник-веер и бархотка с жемчужиной. Разрезы на ткани верхнего платья обнажают бледно-розовый шелк, а на маленьких ступнях блестят кожаные туфли с золотым отливом. Лукрецию отчаянно тянет рассматривать ее лицо, платье, украшения, запомнить все до мельчайших подробностей. Наверное, Элизабетте лет двадцать шесть — двадцать семь. А вот Нунциата не столь хороша собой: ее маленькие глазки блестят на восково-бледном лице, дряблый подбородок переходит в полную шею. Рост невысокий, фигура дородная, между бровей хмурая складка; она одета в серо-коричневое платье из жесткой парчи. Под мышкой Нунциата держит маленького спаниеля с шелковистыми ушами и злобной, заносчивой мордой.

— Добро пожаловать, — говорит Нунциата без всякой приветливости и холодно кивает.

Лукреция улыбается, надеясь как-нибудь убедить ее, что не судит людей по внешности и прекрасно знает, каково это — жить в тени всеми любимых сестер. Однако Нунциата смотрит в сторону окна, у которого Альфонсо переговаривается с Леонелло.

— Вижу, женитьба ничуть не улучшила его манер, — вздыхает она и ворчливо окликает брата: — Не хочешь поздороваться, как подобает? Или ждешь, что твоя малышка-невеста нас поприветствует вместо тебя?

Альфонсо делает вид, будто не слышал, и продолжает беседу с советником.

— Да, и вправду малышка, — повторяет Нунциата, близоруко разглядывая ноги, руки и волосы Лукреции, только лица избегает. — Пожалуй, чересчур хрупкая, правда?

Элизабетта переводит взгляд с сестры на брата, потом опять на Лукрецию и ласково сжимает ее руку.

— Она прелесть! Просто прелесть. Прекрасный выбор для…

— Я имела в виду возраст, — перебивает Нунциата. — Ты совсем юная, — добавляет она громче, недовольным тоном, словно обвиняя Лукрецию. — Я думала, тебе около двадцати…

— Нет, — поспешно поправляет Элизабетта, и все трое понимают, что Нунциата спутала Лукрецию с Марией, несостоявшейся невестой. Кажется, стоит обернуться, и Мария будет за спиной, недовольно скрестив руки на груди примерно так же, как Нунциата. — Лукреции… четырнадцать, верно? Или пятнадцать?

Лукреция кивает.

— Мне исполнится шестнадцать в…

— Чудесный возраст! — восклицает Элизабетта. — Почти шестнадцать, это ведь…

— Очень юная, — повторяет Нунциата в ухо сестре с таким недовольным выражением, будто ей подсунули испорченный товар. — Надеюсь, не слишком юная? — добавляет она еще тише.

Нежные щеки Элизабетты краснеют, она теряется. На миг Лукреции кажется, что Элизабетта смущена бестактностью сестры, ее откровенной несдержанностью, но когда Элизабетта опускает глаза в пол, Лукреция с ужасом понимает, что Нунциата лишь выразила вслух тревоги сестры, и вся их семья — а то и все castello — только отчаянно дожидаются ее беременности.

Лукреция стоит в дорожном платье, в пятнадцатилетнем теле. Все эти люди хотят лишь рассмотреть ее изнутри; они подобны анатомам, что сдирают с животного шкуру, отделяют мышцы от кожи и вены от костей, изучают, делают выводы, кивают друг другу. Все сгорают от нетерпения, жаждут увидеть, как внутри нее растет ребенок, долгожданный наследник. Она лишь сосуд, средство выживания для их семьи. Лукреция хочет застегнуть накидку, спрятать руки в рукава, завязать чепец и набросить на лицо вуаль. «Не смотрите на меня, вам не заглянуть внутрь! — мысленно возмущается она. — Да как вы смеете меня оценивать и критиковать? Я не La Fecundissima и никогда ею не буду!»

Сбоку слышен шорох — неужели Мария? Но ее руку накрывает знакомая, теплая рука, отнюдь не призрачная: рядом с ней становится высокий мужчина. Альфонсо.

Герцог изучает сестер взглядом, потом всматривается в Лукрецию. Если он и почувствовал настроение среди дам, то не подает вида, только прижимает руку Лукреции к груди прямо на глазах у сестер.

— Что думаете? Разве не красавица? Я ведь говорил, что сделал прекрасный выбор.

— О да, — радуется Элизабетта смене темы. — Да, верно. Я очень рада с ней познакомиться. Она прелестна.

Нунциата кивает, сжав губы в ниточку, и бормочет, как вся семья рада, что Альфонсо наконец остепенился: они-то боялись, он так и останется на всю жизнь повесой.

Альфонсо встречает слова сестры молчанием, не отрывает от нее взгляда. Потом кладет руку Лукреции себе на сгиб локтя и крепко сжимает. Его мышцы напрягаются под тканью рукава.

Лукреция неловко кашляет. Наверное, если не заговорит она, не заговорит никто.

— А здесь… — Она умолкает, обводит глазами комнату, словно кресла и другая мебель могут дать ей подсказку. — Удостоят ли меня знакомства с вашей досточтимой матушкой? И старшей сестрой?

Вздрогнув, Элизабетта смотрит на брата, приподнимает брови.

Нунциата фыркает.

— А ты собралась во Францию? — Она показывает на Лукрецию свободной рукой, без собачки; ее платье негодующе шуршит.

— Я… нет… — теряется Лукреция. — Разве они?..

Элизабетта вздыхает.

— Что велишь сказать, Фонсо?

Альфонсо молча отходит от Лукреции, наливает себе немного вина.

— Что я велю? — повторяет он. — О чем это ты, Элизабетта?

— Ты прекрасно знаешь, о чем! — вскипает Нунциата, и спаниель, почуяв досаду хозяйки, резко гавкает.

Альфонсо медленно отпивает из кубка, не отрывая глаз от Нунциаты и собаки. В комнате потрескивает пламя, видимое только этим троим, и скрытый огонь спалит Лукрецию, если она подойдет слишком близко.

— Моя мать сейчас во Франции с нашей сестрой Анной, — чеканит каждое слово Альфонсо, и у Лукреции сжимается сердце: он обращается к ней! — Как я уже говорил. А потому не понимаю, дорогая… — он крутит кубок, — …зачем вы меня спрашиваете.

Лукреция хотела бы сказать: «Ничего ты не говорил, никогда ничего не рассказываешь. Я-то думала, они здесь, в Ферраре. Ты ведь всегда достигаешь желаемого, разве нет?» Однако молчит.

Элизабетта смотрит на нее с сочувствием.

— Не будем о грустном, — объявляет она, хлопнув в ладоши. — Надо отпраздновать твой приезд, Лукреция! Устроим festa[50], пригласим музыкантов и актеров — тех, которые нравятся Альфонсо, из Рима! Только не сегодня, — поспешно добавляет она. — Наверное, ты устала с дороги. Можно украсть ее на минутку, Альфонсо? Мы с Нунциатой проводим ее в комнату. Ручаюсь, тебе не терпится отдохнуть, разобрать вещи. У нас много времени впереди, еще наговоримся! Пойдем с нами, посмотрим твои покои. Они уже готовы, я сама видела.

50

Праздник (ит.).