Страница 5 из 10
Он почти не изменился за эти годы, только щеки теперь чисто выбриты и в темных кудрях светятся серебряные нити…
– Ты знаешь, что почти год я каждый вечер любовалась тобой по телевизору? Ты был единственным лучом света в темном царстве моей юности.
Марк поднял голову и засмеялся:
– Это тот ролик «Наш бензин как самогонка – чистый, как слеза ребенка»? Да, удачно получилось. Я заработал кучу денег, мы год на них жили.
– Никакой самогонки не помню, только тебя. Красивый, как принц из сказки. И сейчас такой же.
– Лили, я старый. А ты молодая и красивая и будешь такой вечно.
– Я вечно буду с тобой.
– Даже когда я начну хромать, шепелявить и все забывать? – Марк сморщился, сгорбился и пропел дребезжащим голосом: – Теперь же хил и стар я стал, все прежнее оставил…
Иногда ей приходили в голову крамольные мысли, что он более талантлив как актер, чем как режиссер и музыкант.
– Никогда тебя не оставлю. Никогда не любила и не полюблю никого, кроме тебя.
– Так уж и никого? – Он довольно засмеялся и поднялся. – Прости. Бегу. До вечера, родная.
Глава 6
Мандарин-гранат
Зеркальные стены многократно отражали черную мраморную раковину и черную, круглую и глубокую ванну. Лиза видела себя в зеркалах сразу со всех сторон, сотни хрупких фигурок, одна другой меньше, терялись в сумрачной глубине. Круглое лицо, маленький нос, темные глаза. Каштановые волосы коротко подстрижены. Она всегда завидовала блондинкам, даже когда-то обесцвечивала волосы, но ничего хорошего из этого не получилось. Наверное, главное не цвет, а все остальное, что свойственно светловолосым людям – сухая шелковая кожа, молочный запах тела, мягкость волос. Именно такой была Ольга. Ее фотографии до сих пор висят в каждой комнате. Марк хотел их убрать, но Лиза попросила оставить.
– Это был ее дом, пусть она будет с нами.
– Лилька, ты удивительно хороший человек. Любая на твоем месте давно бы их порвала. Бабы жутко ревнивые.
– Она мне как сестра. Все, что ты любил, мне дорого.
Ольга смотрела на нее со стен, сияя голубыми глазами. Янтарные волосы льются на гордо выпрямленную шею. Лиза в детстве много болела, от долгого лежания на раскладушке спина ее искривилась, и теперь приходится скрывать ее под воротничками и платками. Она никогда не сможет надеть ни одно из Ольгиных платьев, все еще висящих в шкафу – открытые, нарядные платья актрисы, из бархата и шелка, расшитые бисером, украшенные пухом и перьями экзотических птиц. Ольга носила узкие туфли на высоких каблуках, от которых у Лизы сразу разболелись бы ноги. В шкафчике из черного дерева лежало жемчужное ожерелье и множество колец и сережек с зелеными, голубыми и вишневыми камнями. Лизе особенно нравился один перстень, с прозрачным камнем цвета розоватого меда, искрящийся, как солнечный луч. Как-то она спросила у Марка, что это за камень.
– Прости, я знаю, что тебе тяжело вспоминать…
– Тяжело…
Марк взял кольцо, положил на ладонь, поднес к лампе. Полетели золотые снежинки, влажно блеснули в его глазах.
– Это мандарин-гранат. Правда, похож на застывший огонь? И на густой прозрачный мед… Были еще сережки… Она их почти не снимала… Не могу… Не могу понять, какими надо быть зверьми, чтобы сорвать… с…
– Бедный ты мой…
Несколько минут они сидели молча.
– Ольга была всегда занята, ты знаешь. Но иногда она читала ему сказки, и тогда разыгрывала для него целые спектакли. Она сама была как ребенок. Входила в образы, плакала, хохотала. Он слушал и хлопал в ладоши…
Голос Марка прервался. Он никогда не называл погибшего сына по имени.
– Один раз она прочитала ему сказку про принца и принцессу, у которых злая ведьма отняла их нежные лица и сделала их такими уродливыми, что родной отец – король – не узнал их и выгнал из дома. Она так рыдала, изображая принцессу, что напугала его… Я ее успокаивал, потом отругал, но она повторяла: когда я стану старой или больной, ты меня бросишь. Он… смотрел на нас и тоже плакал… На другой день я купил это кольцо и серьги… и один большой камень без оправы… и еще брелок для ключей с оранжевым карнеолом, для него. Принес все домой и сказал: «Эти камешки – цвета ваших волос. Если злая ведьма вас заколдует, они помогут мне узнать вас».
– Ты ее очень любил.
Лиза потянулась обнять его, но он отвернулся, достал сигарету, щелкнул зажигалкой.
– Он всегда носил брелок в кармане… Боялся потеряться… Почему я так мало проводил с ним времени? Сидел в ресторанах, слушал каких-то чужих людей… Смотрел глупые фильмы… Вместо того, чтобы быть с сыном каждый час, каждую минуту… За миг с ним отдал бы все теперь…
Марк встал, подошел к окну.
– Знаешь, я где-то читал, что если полететь быстрее света, то можно догнать тот свет, который все еще летит, отраженный от Земли… И в нем можно увидеть прошлое. Все, что было на Земле, день за днем, и наш город, и… Ведь мы видим сейчас звезды, какими они были миллионы лет тому назад…
Да, Лиза помнила тот гладкий камень, карнеол-сердолик, на маленькой серебряной цепочке с кольцом для ключа. Днем при ярком свете камешек был веселым, как большой оранжевый леденец, а вечером, когда ребенок клал его на столик у своей постели, он казался темным, коричневато-красным, как запекшаяся кровь.
Иногда Лиза доставала кольцо и надевала его на безымянный палец. В солнечный день мандарин-гранат переливался огненными и ледяными искрами, вспыхивали и гасли голубые, желтые, красные звездочки, и лучи света, отражаясь от сотен острых граней, возвращались в окно, унося память о женщине и мальчике с медовыми волосами все дальше и дальше, за город, за облака – туда, где, невидимые днем, плыли в небесном океане сверкающие армады Галактики.
Глава 7
Месопотамия и Антонина Петровна
О своем образовании Антонина Петровна туманно говорила, что оно «гуманитарно-художественное». Только директор Дома ученых знал, что она закончила строительное училище по линии сантехнического ремонта, но деликатно не сообщал об этом другим сотрудникам. Страсть к истории появилась у Антонины Петровны давно, когда она была еще кудрявой девочкой Тосей и училась в школе, построенной на месте взорванной до войны часовни церкви Вознесения. Про церковь эту Тосе шепотом рассказывала бабушка Нюра, что была она одной из самых больших в городе, с колокольней красоты необыкновенной, с приютом и богадельней, пока погожим сентябрьским деньком все это не взлетело вверх черными облаками пепла, поднимавшимися все выше и выше и растаявшими в небесной глубине. Как-то ребята сажали во дворе школы деревья, и в ямке нашла Тося нательный крестик. Она принесла крестик домой, а баба Нюра схватила его, поцеловала и спрятала в сундучок под кроватью.
Тося была сиротой. Про отца она ничего не знала, мать умерла при родах. Баба Нюра забрала ее домой и выкормила молоком и творожками с детской кухни. В пятом классе Тосе дали учебник истории, с аркой древнего города Пальмиры на обложке, и она прочитала его весь за несколько дней. Больше всего ей понравились не мумии и пирамиды, от которых были в восторге мальчишки, а древняя Месопотамия, лежащая между двумя реками с удивительными названиями – Тигром и Евфратом. Местность напоминала ее родной город, она тоже была сильно заболочена, и приливы из Персидского залива заносили в болота горько-соленую воду, так же как в шторм ветер гнал соленую воду Балтики в пресную Неву. Наверно, и пахло в Месопотамии как на берегу Маркизовой лужи – горькой ивовой корой, камышом… Как и в Тосином городе, люди в Междуречье строили каналы и дамбы, осушали болота и возводили на их месте здания и сады. Только там почти круглый год сверкало на безоблачном небе раскаленное солнце, а здесь тяжелые низкие тучи сеяли дождь и снег. В районной библиотеке она рассматривала картинки с крылатыми львами, бородатыми быками и рогатыми большеглазыми людьми. Ввинчивалась в небо белая махина Башни, свисали с розовых уступов кровавые гроздья вишни и винограда, и круглые, как щиты, золотистые лодки плыли по бирюзовой реке. Народы сменяли друг друга, исчезали, как исчезли финны, когда-то строившие на берегах Невы бревенчатые избы, обшитые вишневыми досками. Теперь в этих избах живут другие люди, и никто не помнит имен прежних владельцев, не знает, какие были у них голоса, как они улыбались, какие пели песни. Могильными плитами со старого кладбища вымостили дорогу. Вместе с людьми исчезает их мир, и только растения и животные остаются прежними. Те же щуки, как торпеды, таятся в темной воде карельских озер, поджидая тех же карасей и окуньков. Те же зеленые черепахи греются на солнце по берегам голубого Евфрата. Течет великая река времени и впадает в великое море вечности. Где сейчас карельские финны, где аккадцы, арамеи, халдеи, луллубеи и гутии? Где баба Нюра, ее запах, голос, ее походка и улыбка? Куда они все уплыли, и догонит ли их Тося, когда придет ее очередь подняться на борт последнего Корабля – и что это будет за корабль? Сплетенная из ивовых ветвей, обшитая кожей аккадская лодка или стальной закопченный петроградский буксир?